Цена империи. Чистилище (СИ) - Тарханов Влад. Страница 28

«Надо бы, чтоб Исидор сначала благословил рабочих и солдат, завалы разбирающих, а только потом — всех остальных, а то начнет согласно чину». — подумал историк, но не решился дать указание святому отцу, неизвестно, как на это посмотрит окружение, не зарываюсь ли. В тоже время митрополит то ли угадал мнение кандидата в императоры, то ли сам догадался, но первым делом направился к группам рабочих, останавливаясь у каждой, благословляя их на труд и даря надежду найти хоть кого-то в живых.

Чем хорошо любое богослужение? Тем, что можно подумать, если отвлечься от происходящего. Итак, я попал… Тут получился какой-то неправильный поворот Госпожи Истории, и я оказался в теле великого князя Михаила Николаевича Романова. Хорошо это или плохо? И вообще, чем занимаются обычно господа попаданцы в прошлое? Первое: адаптация и считывание информации. Тут всё просто: на адаптацию времени нет, информация есть, благо, осталось что-то от моего тела, причем сохранилось довольно-таки много, вот даже сейчас, во время молитвы, губы произносят слова совершенно автоматически, крещусь я как положено, не оглядываясь на других. Интересно получается, немного напоминает мне ситуацию с моими приступами: я вижу себя как-бы немного со стороны, но раньше я видел свое тело без сознания и как мне оказывали помощь, а сейчас я вижу себя со стороны как движущуюся куклу. Во всяком случае, тут включается какой-то автоматизм и мне не надо контролировать свои действия, скорее всего, работает чужая память. И это облегчает ситуацию. Кроме того, я вижу у себя в голове что-то вроде кубиков, ящичков, хотите — папок на рабочем столе. В них, насколько я понимаю, хранится информация. Во всяком случае, я могу ее оттуда вытащить и использовать. Вот только насколько этот информцентр живуч? Когда может произойти его стирание? Вопросы, вопросы, вопросы. В этом всем очень напрягают два момента: общение с женой и детьми, людьми, которые знают меня многие годы. И вообще, с родственниками и сослуживцами. Конечно, взрыв, контузия. Но нельзя же будет всё списывать на контузию… да! Теперь попаданцу положено бороться за власть, захватывать ее, прогрессорствовать и всех в бараний рог скручивать. Что мы имеем сейчас? А сейчас мы имеем страшный кризис власти в стране, какого еще не было в государстве Российском. В Моем мире взрыв Халтурина был в Зимнем позже, и никто из монарших особ не пострадал. А тут и раньше, и мощнее, и пострадавших очень много. В итоге — я имею шанс попасть на вершину власти. Вот только могу и хочу — это разные, весьма отдаленные друг от друга понятия. Могу ли я стать у руля государства — шанс есть и очень даже неплохой. Хочу ли я этого — нет, не хочу, но другого такого шанса может и не выпасть. А на вторых ролях могу ничего и не изменить… А надо ли что-то менять? Может быть, и не надо было бы, но сейчас уже ничего не сделать — придется. Стоп! Стоп! Стоп! Давай-ка, друг мой историк, отделим зерна от плевел и решим так: глобальные задачи оставим на потом: сейчас решаем первоочередные и только их. Ты тут один, значит, тебе нужна команда и опора. Жаль, староват мой князюшка, но двадцать лет примерно у него есть, даже больше немного. Вот и попробуем сделать так, чтобы не было обидно за напрасно прожитые годы. Значит, берем власть? Как говаривал один старый академик: «Карта хорошая, будем брать».

Глава пятнадцатая. Несколько фрагментов из жизни эмиграции

Глава пятнадцатая

Несколько фрагментов из жизни эмиграции

Женева

20 сентября 1879 года

Джон Буль и Бес, родные братья,

Сошлись и пили как-то грог.

Скажи мне чёрт, есть вероятье,

Что потонуть наш остров смог?

"Вы лишены такого горя", —

Ответил мрачно Везельвул:

"Коль ваш бы остров потонул -

Им снова вырвало бы море".

(Д.Д.Минаев)

Степняк-Кравчинский

Кравчинский, как и многие русские эмигранты, карманы и кошельки коих были не слишком переполнены не только банкнотами, но и даже монетами, зашел перекусить в кафе Мадам Гриссо. Мало кто знал, что он успел возненавидеть и весьма скромный выбор блюд, и далёкое от совершенства искусство повара. Но он был вынужден постоянно подтверждать своё реноме бессребреника и аскета, отринувшего все радости жизни во имя свержения царизма в России. Как не просто, имея возможность потратить тысячи полновесных британский фунтов постоянно имитировать нехватку средств, покупать черствый хлеб и браться за переводы романов, заранее зная, что в редакции его рукописи отправят в корзину не читая. Его буквально тошнило в этой тихой, мирной Швейцарии и как наркомана лишенного доступа к опию, корёжило от нехватки острых ощущений, вызванных тем постоянным напряжением, под которым он находился в России после убийства генерала Мезенцева. Тогда он чувствовал себя сверхчеловеком, демоном, имеющего право и возможность карать и миловать, играя жизнями людей так, как будто это пешки на шахматной доске. Да и семейная жизнь давно приелась.

В России было значительно проще и хватало экзальтированных дам, готовых к свободной любви. Кравчинский ухмыльнулся, вспоминая как перед отъездом за пределы презираемой родины, он провел несколько весьма приятных дней и ночей на конспиративной квартире, кою снимали три курсистки. Правда, затем он скривился, ибо одна из этих девиц, которая оказалась не только игривой, но и не лишенной расчетливости последовала за ним в Швейцарию и вот, теперь он обременён семейными обязанностями и вынужден вести себя степенно. Хотя оставалась небольшая лазейка, связанная с химическими опытами по поиску новых взрывчатых составов, которые он изготовлял по заданию оставшихся в России членов организации, которые постоянно требовали всё более мощных бомб дабы убивать, убивать и убивать. Естественно, что приобретение необходимых компонентов нельзя было поручить случайному человеку, а посему Сергей Михайлович взял это на себя, совмещая полезное с приятным. Приятность состояла в том, что один из магазинов принадлежал очаровательной вдовушке, сердце которой расплавилось как воск при виде такого кавалера и дверь её спальни была для него открытой.

Была ещё одна постылая обязанность, кою приходилось исполнять Кравчинскому не реже чем раз в два месяца, дабы не выйти из образа человека, берущегося за любую работу ради пропитания. Речь шла о посещении книжного магазина и типографии принадлежавших Михаилу Константиновичу Элпидину с черновиками очередной статьи или очерков о революционном движении в России. Нельзя не отметить, что сии встречи были тягостны для них обоих, ибо они с некоторого времени буквально ненавидели друг друга, хотя и старались тщательно скрывать свои чувства. Причиной сей распри была взаимная несдержанность в разговорах и стремление подчинять собеседника свой воле. Что и говорить, Михаил Константинович не был ангелом, мало кому могли понравится его растрепанный и неаккуратный внешний вид, неухоженная борода, коя, по его мнению, ставила вровень с самими Жюль Верном и пространные диалоги, которые как правило состояли из двух частей. Во-первых, это были фантастические прожекты по освобождению из ссылки его кумира Николая Гавриловича Чернышевского. При этом выдвигаемые им предложения по своей авантюрности затмевали сюжеты романов обоих Дюма. Чего стоили планы по похищению одного или нескольких представителей правящей династии Романовых, перевозке их за границу дабы шантажировать Императора и правительство России, добиваясь от них выполнения мыслимых и немыслимых требований, вплоть до установления в стране республики. О сим предмете Элпиндин мог говорить часами, абсолютно игнорируя реакцию присутствующих. И наконец, вторая по популярности была тема о тяжких физических и духовных страданиях самого Михаила Константиновича, кои ему пришлось пережить, будучи узником тюремного замка. Как известно, в сие узилище он был водворен на время расследования его участия в Казанском заговоре.