Жесткие вещи (ЛП) - Коллектив авторов. Страница 14

Она провела пальцами по своему животу и готова была поклясться, что до сих пор чувствует их выступы, словно дюжину крошечных беременностей, торчащих из ее живота. Их органы, странные мешочки с слизью, запертые внутри их экзоскелетов, давали ей достаточно жидкости, чтобы двигаться, но недостаточно, чтобы ее голова перестала вращаться, как ржавое колесо.

Какая-то неприлично длинная, извивающаяся вбок, змея оставила на земле узор длиной, как река. Слово пришло в ее вялый ум. Акведук. Что-то наполовину вспомнилось от переезда с фермы в город. В ее голове пронеслось воспоминание о том, как она дергала за край насоса. В прежней жизни ее кожа была эластичной, с мускулистыми выступами, яркой, бледной и слегка розовой от долгих дней кипячения красителей в помещении.

Металлический рычаг насоса ритмично скрипел, как скрипели катушки соседней кровати, когда она трахала на ней соседа. Как они сделали в тот день, когда его сердце отказало, и она не могла не вытащить его из своего тела и попробовать на вкус, все еще обнаженная и оседлавшая его. Когда туда вошла его жена.

Теперь ее кожа больше похожа на луковую шелуху. Ее губы раскрываются тонкими, как вафли, слоями плоти. Каждое пространство между ее ребрами представляет собой сухой овраг, где когда-то протекала река. Скрип насоса в ее сознании в конце концов уступил место звуку воды, сначала капающей, а затем ровной струе. Она слышала тот же шум теперь на ветру. Что-то было не так.

Иногда Вивен галлюцинировала вид воды и ленивых прохладных бассейнов, готовых для купания. Мертвая рыба, выброшенная на берег, созрела для перекуса в перерывах между погоней за своей настоящей добычей. Она хотела хотя бы раз иметь возможность пить и пить, пока не взорвется. Чтобы не приходилось делить ржавые ведра с дождевой водой и выжатыми листьями кактуса со своими мужьями, по одному глотку каждому, когда они передают источник по кругу. Открыть рот и позволить нескончаемому потоку течь в нее. Но у нее никогда не было галлюцинаций от его звука. Что-то было очень не так.

Тифон^[16]. Харибда^[17]. Киклоc. Как и "Bурдалак", эти имена взяты из древних легенд, но далеки от точности. Упыри покидают города, когда в них просыпается жажда человеческой плоти, когда женщины слышат землю мертвых в своих ушах громче, чем крики оживленных улиц. Киклосы тоже рождаются в городах. Иногда ветерок, который гремит грязью и бросает сухие листья в свой вихрь, отказывается успокоиться и рассеяться. Когда не умирает, а крепчает, забрызгивает грязью умирающих нищих и заставляет собак скулить и прятаться. Затем он дрейфует в бесплодные районы, чтобы бродить и разрушать древние руины.

Если Киклоc разумен, с ним еще никто не cмог пообщаться. Сама Вивен ела исследователей, поэтов и теологов, которые приезжали в пустошь, чтобы изучить их и попытаться нацарапать какой-то общий язык. Они шепчутся об этом в своих безымянных могилах. Но если бы они были штуками, случайными и лишенными желаний, они бы не искали опустошения, благодаря которому, кажется, они питаются.

Потому что тот, кто видит Вивен, измученную и оборванную Вивен, поворачивается с гипнотическим, резким желанием в ее сторону. Она бежит на звук царственного, бормочущего трупа, но ее ноги тяжело и медленно ступают по глубокому песку. Грязи. Она не помнила, видела ли она когда-нибудь грязь. Этот песок на ощупь был похож на грязь. Она медленно отдалялась от Киклоса, пока один из ее пальцев не зацепился за расщелину, обиталище какого-то крошечного тушканчика, и она споткнулась.

Киклос набросился на нее, как гремучая змея на жабу. Ее и без того тяжелая голова кружилась все сильнее, и сверкающий каскад песка кружился вокруг нее. Время замедлилось, и она увидела цветное бутылочное стекло, крошечные кусочки, машущие ножками в ручье, кусочки ракушек, оставшихся миллион лет назад, когда эта пустыня была океаном. Океан. Это сухое дно, хранящее микроскопические воспоминания о воде, - единственный океан, который она когда-либо видела.

Бешено вращаясь, он прокладывал себе путь между ее одеждой и кожей, разбрасывая маленькие кусочки самого себя. Зудящие, режущие крупинки прилипали к ее покрытому потом телу, поэтому она сорвала с себя платье. Ее кожа под ним была на несколько оттенков бледнее, чем на руках и ногах, но все еще загорелая и потрепанная погодой. Если не считать сальных прядей, падающих вверх в воздух, ее тело было совершенно безволосое. Шрамы крест-накрест пересекали ее бедра, спину и живот. Укусы плётки с кольчатым хвостом, фиолетовые синяки, маленькие х-образные разрезы, где она вырезала и высосала змеиный яд, чтобы спасти себя от черной и медленной смерти в одиночестве на песке. Вивен боялась умереть в одиночестве. Следы от побоев, царапины от ногтей и слабые отпечатки человеческих зубов - все это было следами жизни, полностью прожитой со многими партнерами.

Ее выбор был неверен, потому что теперь ей негде было спрятать свое тело, не было преграды, чтобы сдержать ветер. Песок царапал ее кожу до крови. Нежные поцелуи боли и крови расцветали снаружи. Она царапала себя, добавляя свои собственные сердитые красные полосы, стекающие по ее груди. Она плакала, и соль стекала по ее исцарапанным щекам и обжигала лицо. Несколько случайных крупинок с чужеродным намерением стремились проскользнуть мимо ее губ.

Жар и боль, еще больше боли и еще больше тепла. Ее тело горело. Ее пальцы касались живота, и ее кожа была похожа на раскаленное железо. Ручейки песка ползли по ее ногам, ее промежности, ее острым и нуждающимся бедренным костям. Она упала на колени и запрокинула голову назад. Ее тело изгибалось, как мост здесь, в этом песчаном море, ее соски были направлены к солнцу. Макушка ее головы касалась земли, а таз торчал. Внутри нее накапливалась огненная энергия, и боль, удовольствие и жар объединились в той дыре, которую она открывалa миру.

В нее до самых пор проникало ещё нечто, кроме чего-то столь же нематериального, как воздух и пыль. Жар достиг критической точки и взорвался, как разбивается крышка ртутного термометра. Песок, похожий на битое стекло, кружил по ее телу, царапая ключицы, соски, шею, бедра. Она кончила первой, и ее тело содрогнулось так сильно, что ей показалось, что она может треснуться о землю и упасть. Однако облегчения не было, только жжение, когда пот и соки капали с неё на землю.

Киклоc закачивал в нее, казалось бы, бесконечный поток песка. Она встала на дыбы, и песок струился из ее влагалища. Она чувствовала, как он наполняет ее горло, нос, уши. Она проглатывала глоток за глотком, но когда он продолжал поступать, она начала выплевывать остальное. Она упала вперед, лицом к земле, ее рвало песком. Все мышцы между ее ногами, внутри и снаружи, сокращались, и из нее высыпалось еще больше песка. Каждый раз, когда она испытывала оргазм, ее тело опустошалось только для того, чтобы снова быть заполненным. Наконец, когда она подумала, что извергла больше крупинок, чем во всей пустыне, она остановилась. Атмосфера стала неподвижной, и воздух снова оцепенел.

Вивен некоторое время лежала, дергаясь на земле, затем, наконец, села и подтянула колени к груди. Она приложила ухо к земле и прислушалась. Красивый голос все еще был здесь, дразняще близкий и восхитительный. Он исходил из-за холма. Она заставила себя встать, упираясь ладонями в липкую подставку, завязала лохмотья своей одежды обратно вокруг своего истощения. Она не умрет одна в пустыне, а ее мужья не будут голодать в окружении холодных каменных теней.

Она наполовину шла, наполовину ползла по земле. Обманчивый горизонт пустыни поместил холм так далеко, что все ее царапины перестали кровоточить к тому времени, когда она достигла его подножия. Она оставила красный след и считала, что ей повезло, что в знойный полдень все шакалы, гиены и другие четвероногие хищники спят. Ее легко выследить, и даже если она найдет в себе силы дать отпор, она все равно потеряет пир, на который имеет право.

Она поднялась на холм полностью на четвереньках. Шепот становился громче, это было шипение и стоны мертвых медленно совершающих путешествие к Реке Богов и Весам Судьи, дверям и зверям Kонца. Вырывающиеся газы звучали так сладко, что Вивен почти чувствовала их вкус.