Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович. Страница 13

— Тут я точно не помощник.

— Ошибаетесь, Аня… Мне нужно вспомнить многочисленные мелкие детали. Они сидят в моей голове, но достать нужное самостоятельно не получается. Требуется ваша помощь. Это и есть моё следующее предложение.

Распутин запнулся, не зная, как продолжить разговор. Никакого заранее заготовленного плана у него не было, а говорить требовалось просто, доходчиво и убедительно. Может сослаться на что-то мистическое? Нет, это значит — обмануть! Григорий поморщился, понимая, что не может и не хочет врать даже во благо. С Анной нужно говорить прямо и честно, опуская лишь непроверяемые детали, подтвердить которые всё равно будет нечем, да и незачем.

— В мозге человека есть участок, состоящий из 30 миллионов нейронов, называется гиппокамп и отвечает за наши эмоции, за переход кратковременной памяти в долговременную. Еще одной важной задачей гиппокампа является забывание. Именно в этом отделе мозга информация получает статус важной и тогда сохраняется, или неважной и забывается, но не стирается, а переносится в отдельную кладовую. Изъять оттуда сведения очень трудно, но можно.

Распутин старался говорить тихо, медленно, чётко, давая возможность переварить сказанное, видя, что глаза умудрённой женщины светятся красным запрещающим светом.

— Есть такая штуковина, как регрессивный гипноз. Этот мощный инструмент воздействия на человеческое подсознание отпирает «хранилища» памяти, выдавая нужную информацию. Надо только погрузить человека в глубокий гипнотический транс и правильно сформулировать вопросы. Я владею техникой гипноза, умею спрашивать, но не могу загипнотизировать себя сам. Даже если это получится — не смогу выйти из транса. Поэтому мне нужна ваша помощь.

Анна не пыталась скрыть свою озадаченность. Организовывать и проводить дерзкие разведывательные операции, выманивать секретные сведения из противника или наоборот — аккуратно вкладывать в его голову нужную дезинформацию — понятно и привычно. Но копаться в голове соратника, пусть даже по его просьбе…

— Насколько важна эта информация? — спросила она осторожно, но в словах её слышался другой вопрос — “Есть ли другие варианты?”.

Распутин не выдержал, глядя на её вытаращенные глаза, улыбнулся и покачал головой.

— Секретные анонимные счета в шведских и американских банках, депозиты до востребования и векселя на предъявителя, полученные и отправленные денежные переводы, фамилии, досье, письма, расписки — вся бухгалтерия коррупции Российской империи и финансовая подноготная готовящегося государственного переворота. Её правильное использование позволит предотвратить катастрофу, сползание Отечества в хаос, и остановить войну в Европе. Ключевой вопрос, отпирающий замок подсознания — “Фризенхаузен, архив Дальберга, финансовая картотека”. Ты согласна?

Пока Распутин говорил, волны недоверия в глазах Анны сменялись охотничьим блеском секретного агента, почуявшего запах стратегической информации.

— Всё сказанное мне кажется диковинным и неправдоподобным. Но я верю вам, Григорий, и готова попробовать. Что и как я должна делать?

Распутин открыл глаза и сразу зажмурился. Северное зимнее солнце, колобком катящееся по самым вершинам окрестных елей, светило в центр плюгавого окошка и больно слепило глаза. Полдень… А начинали сеанс ещё до полуночи. “Сколько же времени я провёл в спячке?” — успел удивиться он, прислушиваясь к новому внутреннему состоянию. Ушла ноющая, тупая боль в сердце, неустанно преследовавшая его с того самого дня, когда залп НУРСов с НАТОвского вертолета прервал жизнь его душеньки-Душенки.(*) Сколько лет прошло с тех пор, а она не уходила, оставалась внутри, периодически всплывая вместе с обрывками образов и отдельными фразами, словно осколок в теле, беспокоящий при каждом неловком движении. Как он ни пытался её прогнать, она коварно возвращалась, сочилась, словно хмельное вино из прохудившихся мехов, дурманила голову и требовала пищи, внимания, энергии… "Почему я?" — кричал он бессонными ночами. "Ты сильный. У таких большой потенциал донора,” — отвечала боль. Григорий смирился, привык к сосуществованию с ней, засыпал и просыпался с первыми лучами рассвета под ее неусыпным контролем. Там, где она всегда жила, образовался плотный рубец, неприятный, противный, но совершенно нечувствительный. Это было так же непривычно, как тишина перемирия на войне после многодневной артиллерийской канонады.

Пока Распутин прислушивался к своему организму, глаза его адаптировались к дневному свету и разглядели Анну, неловко боком сидящую на стуле с запрокинутой головой. “Господи, да что тут произошло? Что с моим медиумом? ”

Анна встрепенулась от прикосновения руки, подняла подрагивающие воспалённые веки, слабо улыбнулась. Вчерашние изумрудно-карие глаза сегодня окрасились в цвет густого янтаря и смотрели на Распутина, словно на ожившего сфинкса с набережной Петербурга. Он даже оглянулся, предположив за своей спиной нахождение объекта, достойного такого пристального, молчаливого внимания.

— Что-то случилось? Что-то пошло не по плану? Как быстро я заснул?

— Ну, здравствуйте, товарищ полковник медицинской службы и сил специальных операций Российской Федерации, — пересохшими губами прошептала Анна, не отвечая на вопрос и не отводя глаз. — Прежде всего, хочу спросить, остаётся ли в силе ваше предложение, учитывая, что я, как оказалось, старше вас почти на 100 лет?

Распутин провалился обратно в кресло.

— Похоже, что вместо содержания картотеки Дальберга я рассказал что-то другое?

— Да нет, — Анна кивнула и сжала руками виски. — Голова очень болит, хотя это не так уж и страшно. Поначалу подумала, что схожу с ума. Вы всё рассказали так, как надо, Григорий Ефимович, продиктовали содержание картотеки, и я честно всё записала. Но потом не отреагировали на мою команду проснуться… Я испугалась… Однако ваши дыхание и пульс были ровные, спокойные. Подумала, что вы просто очень устали, решила дать вам и себе маленькую передышку — я же писала, не разгибаясь, почти три часа… Хотела налить чаю, неловко взяла чашку, та упала — разбилась… И тут вы как заорали “Служу Отечеству!”, а потом сразу “Да я готов неделю полы мыть!” (**)

— Ну да, конечно! — Распутин заложил руки за голову и мечтательно закатил глаза, — всё правильно. Я разбил кувшин великолепного черногорского вина в тот момент, когда Лёха объявил мне о восстановлении на службе и присвоении очередного звания… О чём ещё я тебе поведал?

— С той минуты — обо всём, — Анна вздохнула, будто всхлипнула, — во всяком случае, мне так показалось… Я сначала подумала, что вы бредите, взяла вас за руку, а вы попросили, чтобы я не отпускала, потому что вам страшно… И говорили-говорили… Про взрывы жилых домов со спящими людьми там, в будущем, отстоящем от нас на восемьдесят лет, про вторую чеченскую войну, про войну на Балканах и про Косово, про вашу Любицу, Душенку, этот страшный бой с албанцами, когда погибла ваша жена, про банкиропад, который вы с Ежовым устроили… Всё, вплоть до вашего возвращения в Россию в непостижимом для меня 2019-ом году…

— А что случилось дальше, тоже известно?

— Про епитимью — да, но без подробностей… Я знаю, что вы хотите, зачем вам это надо и готова помогать… Вообще — на всё готова, хоть и голова идёт кругом от услышанного. Главное, что я поняла — за предстоящий век по сути ничего не изменится. Спустя сто лет будет всё так же, как и сегодня. Единственными союзниками России будут наши мальчики в шинелях и бушлатах, а главный враг — внесословная наднациональная империя лжи, населенная бесноватыми кочевниками-мародёрами, не признающими ни божьего закона, ни человеческого, но только мошну и жажду власти. Нам надо постараться сохранить в живых первых и загнать в ад вторых. Я правильно всё поняла?

— Абсолютно! — Григорий склонился к её коленям и снова припал губами к руке. — Я понял, почему после пробуждения не испытываю привычных страданий от потерь прошлого… Вместо или вместе с извлечением информации из тайников моей памяти, у тебя… у вас получилось провести сеанс регрессивного гипноза и исцелить если не мою душу, то хотя бы моё бренное тело от постоянных физических страданий. Спасибо, Аня!(***)