Распутин-1917 (СИ) - Васильев Сергей Александрович. Страница 2
Кровавая революционная каша с миллионами погибших, изувеченных, эмигрировавших чёрной тучей нависает над страной, её неотвратимость сравнима с огромной волной, неумолимо накатывающей на побережье. Как мирить непримиримых? Что может сделать один человек, знающий чем это всё закончится? Стена и бездна!…
Протяжный гудок, шипение выпускаемого пара и скрип тормозов прервали размышления Распутина на самом тревожном месте.
Купаясь в паровом облаке, поезд застыл на куцей железнодорожной станции. Cтоянка неизвестно сколько минут. Пассажиры, толкая друг друга, высыпали на перрон, кто с чайничком за водой, кто еду купить. Распутин прогулялся вдоль непривычно маленьких вагонов на пять окон и не спеша спустился с платформы к грунтовке. На десятом шаге с обочины выпрыгнул заяц и с треском ломанулся в кусты, где спугнул двух косуль. Вся эта банда, заметавшись, без оглядки поскакала в лес. В это же время метрах в двадцати спокойно и с достоинством дорожку переходил бобёр. “Просто зоопарк под открытым небом, — покачал головой Григорий, любуясь буйством природы в двух шагах от цивилизации. — Жаль, что нет времени погулять всласть и надо идти в тесное купе.”
Возвращаясь, Распутин задержался на перроне подольше, пока совсем не стемнело. Скрипучий, древний поезд осточертел хуже горькой редьки. Прогуливаясь среди других пассажиров, добрёл до своего вагона, остановился и прислушался — из соседнего тамбура доносилась немецкая речь. Самого говорившего, стоящего внутри, видно не было, только красный огонёк в руке курильщика порхал ярким мотыльком снаружи, временами подсвечивая его пальцы.
“Люди Николаи, — внезапно посетила неприятная мысль. — Да нет, ерунда, паранойя…”
— Простите, Карл, но вам, как моряку, в первую очередь должно претить участие в этой акции, — горячо шептал курильщик, по-дирижёрски жестикулируя между затяжками.
— Мне много что претит, дорогой Вильгельм, — раздался из глубины тамбура слегка хриплый голос, — но больше всего — вид кораблей Хохзеефлоте, удирающих от русских линкоров. Впрочем, 8я армия, бежавшая из под Митавы, тоже не вдохновляет.
— Это случайность! — тёзка кайзера жадно затянулся и огонёк в его руках снова светлячком заплясал над перроном, — просто неудачное стечение обстоятельств. Русским повезло, а нам — нет. Так бывает…
— Не знаю, как у вас, в пехоте, а на море случайностей не бывает, капитан, — скрытый в глубине тамбура Карл определенно не собирался щадить Вильгельма. — Любое нечаянное стечение обстоятельств на поверку оказывается рукотворным. Согласованные, как никогда, действия русских, их знание наших слабых мест на море и на суше говорят только об одном — о резкой активизации их разведки, о появлении нового, неизвестного нам источника информации. Наш долг — выявить этот источник и заткнуть его… Так что, лучше воздайте хвалу небесам за ту ниточку, что попала нам в руки. И вообще, что вы так раздражаетесь? Мы приглашены в группу, как эксперты по своей специальности. Всю грязную работу пусть берут на себя коновалы Гесса…
Распутин, собираясь сделать следующий шаг, застыл, как вкопанный, услышав знакомую фамилию.
— Знаете, Карл, — хмыкнул курильщик, — это тот случай, когда я сам готов идти в первых рядах. Будьте добры, покажите еще раз фотографию сирены, утопившей дивизион ваших эсминцев.
— А вы эстет, Вильгельм… Извольте… Да держите же крепче… шайсе!
Из тёмного зева тамбура выпорхнула открытка, будто её вытолкнула рука, неловко хватающая следом воздух. Изображение, показавшееся до боли знакомым, спланировало к ногам Распутина, как сухой лист. Автоматически наклонившись, Григорий поднял фотографию и подал выскочившему на свежий воздух курильщику — высокому брюнету с римским носом, кавалерийскими усами и аккуратно уложенной прической под косой пробор.
— Данке! — коротко кивнул тот, повернулся через левое плечо, как на плацу, и в два шага исчез в тамбуре, откуда послышался раздражённый шёпот собеседника:
— Чёрт возьми, Вильгельм, какой вы неловкий! Это ж вам не фотографии шансонеток из варьете!
— Я вас умоляю, Карл! Кто про это знает?…
Дальнейший диалог Распутин не слышал. На одеревеневших ногах он прошёл к своему вагону, нырнул в чрево поезда и вытер испарину, выступившую внезапно на лбу. Он вспомнил, где видел эту фотографию.
1998. Замок Фризенхаузен.
-У них действительно был налажен потрясающий семейный бизнес. Хотя лично я обмен не считаю адекватным. Если немецкий Дальберг сдавал брату собственную резидентуру, то французский, пользуясь своим положением атташе в Петербурге, кормил немцев в основном русскими агентами, оценивая их весьма дешево — один немец менялся на трех русских.
-Неравноценно!…
-Не то слово! Сдавал целыми картотеками, которые, сволочь такая, получал, как союзник, в русском разведуправлении, якобы для совместных действий. Вон смотри, целая коробка из Генерального штаба с учетными карточками…
-Ух ты! А это что за красавица? Неужто тоже агент? Анна Ревельская… Знаешь такую?
-Откуда? Красивая, я тоже обратил внимание. Там на обороте надпись на немецком “Totkriegen” и дата неразборчиво, возможно, январь 1917…
Глава 2. 17 января 1917. 600 вёрст от Петрограда.
Она шла по старому парку Humlegården, сбивая остроносыми сапожками ледышки и смёрзшиеся комки снега. Тучки затянули горизонт, и дым из сотен печных труб Стокгольма стелился по узеньким улицам, подобно серому туману. Полы ее черного пальто развевались, как крылья одинокой, неприкаянной птицы, занесенной неведомыми ветрами в мрачный, северный город, в столицу, давно распростившуюся со своими имперскими амбициями и превратившуюся в обрюзгшего торговца чужими радостями и печалями. Путь молодой, стройной женщины лежал через рынок Östermalmshallen, далее 500 шагов по улице Birger Jarlsgatan и ещё один парк — Berzelii, что у самой набережной. Она знала этот маршрут наизусть, месяц проделывая его каждый день, приходя в условное место и в условленное время с надеждой на появление связного офицера разведки Балтийского флота или представителя российского посольства. Каждый день две версты туда, две обратно и ожидание, круглосуточное, выматывающее, невыносимое для её живой, деятельной натуры. Вот и набережная. Спуститься к скрипучему причалу так, чтобы связной увидел её издалека, и замереть, ловя взглядом изломы черной воды, зовущей и пугающей одновременно.
Волны монотонно бились о берег, донося брызги к её ногам. Она стояла, не отводя глаз от затянутого тучами горизонта, словно ждала, что вот-вот раздвинется свинцовая гладь Балтийского моря, и покажется рубка подлодки, спасшей ее недавно из оккупированной Либавы после завершения самой удачной операции.
Весной 1915 года до немецкого крупномасштабного наступления в Прибалтике под именем Клары Изельгоф она устроилась кондитером в портовом кафе в Либаве. С началом немецкой оккупации в город со своим штабом перебрался брат кайзера, гросс-адмирал Генри Прусский, а вместе с ним и толпа морских офицеров разных рангов. Моряки стали частыми гостями в кофейне на Шарлоттенштрассе, где подавали хороший кофе, французский коньяк и аппетитные воздушные пирожные. Один из них — лейтенант фон Клаус — напросился на постой к хорошенькой кельнерше. Накормленный и размягченный женской заботой, он доверчиво проглотил легенду о скоропостижно сбежавшем во время германского наступления русском начальнике порта, забывшем у Клары свой кожаный саквояж. Проявив любопытство, лейтенант обнаружил в портфеле карты минных заграждений на Балтике. Документы отправились в Германию, подверглись самой тщательной проверке в Главном штабе ВМС и были признаны подлинными. Липовые проходы в минных полях были нанесены на оперативные карты и выданы на корабли.
10 ноября 1916 года в прорыв по Балтике была отправлена десятая флотилия, состоявшая из десяти новейших немецких эсминцев типа S-53 и легкого крейсера прикрытия «Страсбург». В итоге назад на базу смогли вернуться только 4 корабля. За одну ночь, названную «ночью бесславия», немецкий флот потерял на российских минных заграждениях 7 новейших эсминцев — больше, чем во всех морских сражениях с Балтийским флотом. В тот же день Клара Изельгоф благополучно исчезла из Либавы. Подводная лодка «Волк» подошла вплотную к берегу возле одинокого хутора недалеко от города. Ее командир Мессер филигранно провёл корабль мимо мелей и минных банок, а старший офицер Бахтин обеспечил прием и нормальные условия пребывания Анны на судне. Он же передал разведчице приказ — прибыть в Стокгольм и ждать связного с новым заданием. И вот она уже целый месяц приходит сюда…