Её несносный студент (СИ) - Победа Виктория. Страница 7

— Доброе утро, — привлекает наше внимание ромашка. Говорит громко, но голос подрагивает, а взгляд по аудитории проносится и на нас останавливается. Ромашка на мгновение зависает, сверля Белого уничтожительным взглядом, и из транса ее выводит внезапно раздавшийся стук в дверь и…

—Вас... Василиса Григорьевна, я прошу прощения.

Я своим глазам просто не верю, и ушам тоже.

— У меня крыша едет, или это реально она? — спрашиваю сидящего рядом Белого и по его охреневшей физиономии понимаю, что нет, крыша у меня на месте, а Александровна, мать его, вполне настоящая.

И она, словно по заказу, поворачивается и замирает с распахнутым ртом.

Да, Ксюша, я, блин, тоже настоящий.

Зачем ты снова появился...

Ксюша

Не бывает. Так просто не бывает. Нужно отвести взгляд, а я не могу, не в состоянии просто. Смотрю на своего бывшего ученика и понимаю, что дура наивная. Надеялась, ведь очень надеялась, что Белов нам на голову свалился один, без своего друга закадычного. Даже помня вчерашнюю встречу внезапную, в полном народа клубе, надеялась.

Растерянность и удивление, отразившиеся на лице Волкова, быстро сменяются наглой, снисходительной улыбкой. А взгляд… он все тот же, прожигающий, давящий. И перед глазами невольно всплывают картины из прошлого. Последняя встреча и мои, возможно, слишком жестокие для семнадцатилетнего парня слова.

— Я позже зайду, — отмерев, бросаю Василисе, и вылетаю из аудитории. К черту, потом в с журналами разберусь.

Глупо, как же глупо я, должно быть, сейчас выгляжу.

Сбежала, как девчонка сопливая, так и не научившись выдерживать его внимание. Мне двадцать три года, я мать прекрасной четырехлетней девочки, преподаватель высшего учебного заведения, а повела себя, как малолетка бестолковая.

— Здравствуйте, Ксения Александровна, — звучит со стороны, а я только киваю неопределенно и двигаюсь в сторону туалета.

Холодная вода не помогает, только усиливает предательскую дрожь в теле. Поднимаю голову, смотрю на себя в зеркало и самой себе напоминаю приведение. Бессонная ночь и встреча с Волковым во второй раз за последние сутки хорошо делают свое дело. И остатками разума я понимаю, что нужно успокоиться, выдохнуть, а не могу. Тело просто звенит от напряжения.

Зачем? Ну зачем ты снова появился в моей жизни?

Наглый, самоуверенный мальчишка. Мальчишка, рядом с которым так легко было потерять рассудок. Он же упертый был до ужаса, как танк шел напролом, ломая сопротивление, давя своей энергетикой. А я держалась, потому что неправильно все это и дурость, глупость подростковая.

«А он стихи читал и песни пел» — навязчиво напоминает та часть меня, которую я спрятала глубоко и надежно. Думала, что спрятала.

Дура, какая же дура.

— Соберись, Ксюша, черт тебя дери!

Ругаю себя за излишнюю эмоциональность и, покинув уборную, направляюсь в аудиторию, где меня уже ждут студенты. Попутно собираюсь с мыслями. У меня сегодня всего две пары у экономистов, их лишь нужно пережить. А потом домой, приходить в себя.

Лекции, ожидаемо, веду с трудом, сбиваюсь, то и дело возвращаясь к мыслям далеким о литературе и ничего не могу с собой поделать. И студенты это, конечно, замечают. Я непрофессионализмом никогда не отличалась, а сегодня… сегодня я просто не в состоянии и пары слов связать. А все из-за мальчишки глупого.

— Ксения Александровна, с вами все в порядке?

С третьего ряда раздается голос одного из близнецов Авраменко. Демид, кажется. Или Данил. Черт их разбери, двух одинаковых. Но судя по доброжелательной улыбке и неподдельно взволнованному взгляду, все же Данил. Брат его особой эмпатией не отличается. Кстати, где он?

— Да, все хорошо, — киваю, глядя на доброжелательно улыбающегося парня. Ему моя литература сдалась, как пятая нога, но программа требует.

Наверху обеспокоены уровнем знаний родного языка и литературы среди студентов экономических и технических вузов, да и в целом студентов высших учебных заведений. Эксперименты проводят, а нам, преподавателям, приходится мучиться, потому что, как заявил один из моих студентов: «нахрен им вообще здесь литература не упала», что в общем-то грустно, конечно, но и смысла все же не лишено.

— Вы сегодня какая-то дерганная.

— Все нормально, Данил. Где, кстати говоря, ваш брат? — перевожу стрелки.

Знаю, что веду себя непрофессионально, и преподаватель должен уметь держать эмоции при себе, и я держала, ровно до вчерашнего вечера держала.

— Он болен.

— Чем? Воспалением хитрости?

— Почему сразу хитрости, — смеется Авраменко, а меня немного отпускает, все-таки есть в некоторых людях какой-то особый позитив, которым они способны делиться даже на расстоянии. — Простуда у него, Ксения Александровна.

— Ну-ну какой-то он болезный, как бы его простуда на отметке в зачетке не отразилась.

— Я передам, — Данил улыбается, так широко и открыто, и как-то успокаивающе что ли.

— Будьте добры.

Мне удается взять себя в руки и остаток моего короткого рабочего дня проходит неожиданно быстро. Ладно, наверное, это не так уж и сложно — держать себя в руках. В конце концов, ничего непоправимого не произошло, а Волков… Кто знает, возможно, Волков давно перерос свои неуместные чувства.

«Только его?» — ядовито интересуется внутренний голос.

Студенты постепенно покидают аудиторию и, когда за последним закрывается дверь, мне наконец удается выдохнуть, правда, ровно до тех пор, пока дверь с шумом не отскакивает и на пороге не появляется Волков.

— Ну здравствуй, Александровна.

Я вздрагиваю, от звука его голоса.

Егор запирает дверь, шагает навстречу, вынуждая меня пятиться. Мы словно вновь оказываемся в прошлом. И по глазам, по взгляду пылающему, я понимаю, что не забыл. Не перерос он свои чувства. Воздух вокруг сгущается, становится вязким, пространство сокращается до крохотных размеров, а я смотрю на мальчишку напротив и даже звука издать не могу. Он изменился, стал шире в плечах, черты лица заострились. И нет больше того добродушия, нет озорного огонька во взгляде.

— Как жизнь супружеская? Счастлива?

Голос такой холодный, злой, и взгляд бешеный.

А я продолжаю двигаться назад, к доске, понимая, что снова попала в ловушку.

Что же ты за проклятие такое? И когда это закончится? И как мне со всем этим справляться?

Он напирает, а мне… мне хочется в лицо ему рассмеяться. Счастлива? Ну да, счастлива. До сих пор помню, как трясло меня после встречи с его отцом, после угроз его вполне себе серьезных. Он не кричал, не пытался оскорблять, просто посоветовал исчезнуть из жизни его сына. И мне так мерзко тогда было, так противно. Он говорил логичные, правильные вещи, а мне больно было, так больно, что хоть вой. Потому что глупая, потому что позволила себе лишнее. И тот поцелуй на набережной надолго отпечатался в моих воспоминаниях, и побег мой поспешный после, тоже отпечатался.

Какая-то абсолютная глупость с замужеством, слова жестокие и взгляд Егора, такой побитый, такой болезненный. Но так было правильно, все было правильно. Я заявление на стол директора школы положила через день после несчастного случая с Беловым, то и дело себе повторяя, что все правильно делаю.

Она на меня только грустно тогда взглянула, девчонкой глупой назвав, и головой покачала.

— Ну, чего ты молчишь? Счастлива спрашиваю?

Ну здравствуй, Александровна

Егор

Проклятье. Скажите мне кто-нибудь, что я не сплю и это не чертов гребанный сон. Что она действительно здесь, в этой самой аудитории и смотрит на меня своими невозможно большими, синими глазами. Потому что если я сейчас проснусь, то… Да я даже, блядь, не знаю, что сделаю, я же просто разнесу все к чертовой матери.

Мы смотрим друга на друга, глаза в глаза. Она не изменилась совсем. Все такая же маленькая, хрупкая и нереально просто манящая. Даже на расстоянии я чувствую ее неповторимый аромат, или просто помню его… Не знаю. Да и пофиг в общем-то.