Химера (СИ) - Ворожцов Дмитрий. Страница 80

За спиной раздался оглушительный взрыв. Яркая вспышка света и крепкий дружеский удар взрывной волны, придающий дополнительное ускорение.

Словно в замедленном кино, я наблюдал боковым зрением за тем, как языки пламени столбом вырываются из стены и набрасываются с ласками на беззубые черепа…  Еще немного, и тьма вернулась, ознаменовав триумфальную победу давящей на уши тишиной. Хорошие получились похороны. С почестями, с фейерверком! Да и склеп неплохой получился. На века закупорен…

Тишину улиц разрушил шум, доносящийся издали. Грохот от копыт по брусчатке стоял такой, что разум выворачивало наизнанку. Я обернулся и увидел, как из-за поворота выскочила карета, запряженная шестью породистыми вороными лошадьми. Ураганный ветрище раздирал балахон сидящего на передке извозчика, пытаясь вытащить на свет из низко опущенного капюшона спрятанное лицо. Пока безуспешно. Мрачный кучер безбожно понукал брыкающихся жеребцов, рассекая воздух пронзительным свистом плетей и бранными криками о чьей-то матери. К тому же кучер, как истинный гонщик, видимо, считал, что тормоза придумали трусы. Поэтому он заходил в повороты с треском в осях и опасным креном, граничащим с безумием.

Начал сбавлять ход он лишь тогда, когда от меня до растопыренный ноздри первого мерина оставалось не больше пяти метров. Пугающее зрелище — чуть поджилки не затряслись…  Хорошо, что мне ничего не угрожало. Ведь я стоял не на пути кареты, а на обочине дороги, под защитой кованого фонарного столба с мощным основанием.

Выбора у бедных животных не было и все они кривовато, но синхронно попытались встать на дыбы. В этот момент они прилагали запредельные усилия, борясь с инерцией. Ведь она вещь страшная и могучая, ее не обманешь…  Экипаж пролетел мимо и остановился лишь у следующего столба. Что, в принципе, было предсказуемо и закономерно.

Дикое ржание вперемешку со стонами боли из-за рвущихся у жеребцов мышц и сухожилий раскатистым эхом прокатилось по центральной улице. Судя по мордам с взбитой до состояния сливок пеной у рта и взмыленным бокам, лошади неслись галопом довольно долго.

Я двинулся к повозке, попутно ее осматривая. Дормез был не из дешевых. Он явно принадлежал зажиточному и влиятельному выскочке, обладающему ярко выраженной тягой к прекрасному. Карета была густо покрыта золоченой резьбой в стиле рококо, которая сверкала в лучах утреннего солнца. На стенках и дверях — картины морских баталий. Позади кузова — скульптурная группа: три сирены, сидящие на камнях. Одна из них бряцала на кифаре, вторая пела, последняя играла на флейте. Наверняка из цельного золота. Автомобилям двадцать первого века такая роскошь и не снилась!

Сомнений больше не было — это карета единственного и неповторимого Дюпона. Ее я и ожидал последние пятнадцать минут.

Окна в карете были занавешены плотной черной тканью и рассмотреть, кто внутри, не получалось. Словно удовлетворяя мое любопытство, дверца отворилась и из полумрака показалась копна рыжих волос, а вслед за ней и лицо ничем непримечательной девушки. В обычное время я увидел бы девицу, лишь столкнувшись с ней лбом. Самое удивительное, что я не мог определить навскидку ее возраст, несмотря на наметанный глаз и кристально-трезвую незамутненность разума. Скажу лишь, что ей точно больше тринадцати.

— Мы люди Клода Дюпона. Тащи быстрей свой худощавый афедрон, «Дровосек»! Все уже собрались! — прозвенел задорный голосок «рыжей» и тут же раздался грохот откидывающейся подножки.

Что она себе позволяет? Что за пренебрежительное отношение к моей персоне? Немногим представилась бы возможность после таких слов принести мне извинения. Единицы из них в дальнейшем встретили бы розоволикий рассвет. Подопечной Дюпона повезло — я пропустил ее слова мимо ушей. На удивление, я сегодня добрый…

— Девка, я и без твоего приглашения вполне справился бы, — небрежно бросил я ответную фразу.

Я подбежал к карете и нырнул внутрь, едва не зацепив девушку плечом. Компания в переоборудованном дормезе собралась замечательная. Разношерстный квартет мужчин, вооруженных до зубов. В силу специфики ремесла их, кроме как «отморозками», не назовешь. На мордах написано: «не трогай — убью». Вся моя банда убийц в сборе: «Лови-Нож», «Топор», «Ладонь» и «Картишки». Они расположились слева от входа, втиснувшись на сиденье, рассчитанное максимум на троих. Справа — вышеупомянутая рыжая бестия буйного нрава, которой не помешало бы научиться держать язык за зубами. Уселась она рядом с молодым щеголем с сосредоточенным и слегка испуганным лицом. Ну, и я…  собственной персоной и во всей красе…  Великий и ужасный «Дровосек»!

Первые товарищи меня интересовали мало. Этих я знал как свои пять пальцев. Их приветствие ограничилось лишь легким наклоном головы. Да и соскучиться по родному сборищу бандитов я еще не успел. С ними я общался во время «светского раута» в небезызвестной злачной забегаловке не далее, чем вчера. Непринужденные умные беседы. Оживленные дискуссии на острые темы. И все это в совокупности с пойлом для развязывания языков. Причем в немереном количестве. А вот незнакомец и его спутница справа возбуждали интерес.

— Александр Остужев! — выкрикнул молодой человек, не подавая мне руки. Вероятно, он заметил мой слишком пристальный взгляд.

— Мадмуазель Мари де Бюсси-Рабютен! — добавила девушка.

— «Дровосек». Всемилостивейший государь трущоб Парижа! — с пафосом представился я, изобразив руками реверанс, и тотчас же раздался гогот бандитов.

Я подошел к деревянному ящику, стоящему напротив двери, и плюхнулся на него. Других посадочных мест не было. Разве что «парочку» заказчиков потеснить…  Я расправил плечи, заложил ногу на ногу и посмотрел на Мари. Еще бы кубинскую сигару в зубы для полного эффекта!

— Можете не припадать к стопам Его Величества, сегодня без церемоний, — язвительно произнес я. — Почему не едем? Кого-то ждем?

— Мы тронемся, как только Генри напоит жеребцов, и они чуть-чуть передохнут после изнурительного бега, — ответила Мари, не обращая внимания на мои издевки, и переключилась на беседу с Алексом.

Девушка в тусклом свете керосиновых ламп теперь не казалась такой уж моложаво-зеленой, как почудилось вначале. Ей ближе к восемнадцати…  Без пяти минут невеста на выданье…  На безудержную радость старым зажравшимся толстосумам. К тому же была недурна собой и неплохо одета. Модное темно-синее платье до середины икр, неиспорченное пышностью. Кожаные перчатки телесного цвета. Фетровая шапочка с кокардой. Ярко-алый шелковый шарф и крошечная брошка в виде стрекозы из драгоценных камней. Прямо-таки истинная леди! Вот только ловкие движения рук и манера разговора вызывали недоумение…  Временами в нее вселялся бес, и она становилась похожей на обычную воровку с улицы. Ту, которая только и ждет послабления с твоей стороны, для того чтобы урвать куш на кусок хлеба. Двойственное впечатление…  И еще ее лицо…  Я почему-то не мог его запомнить. Издержки профессии…  Несмотря на все мое усердие и неистребимое желание, результат был почти нулевым. Зафиксировал силуэт, выражение лица, родинки, расположение ямочек. Закрыл глаза…  А образ уже уплыл и растворился в вакууме, вопреки возражению рассудка. Руку даю на отсечение, что после того, как выйду из кареты, даже не вспомню, какого цвета у нее глаза.

Молодому человеку было лет двадцать пять. Породистое гладковыбритое лицо. Хрупкие руки, которые наверняка не ведали, что такое тяжелый физический труд. Да и на лютом морозе в куче смердящих помоев никогда не ковырялись, для того чтобы заткнуть рычащий желудок подобием пищи. На голове черная треугольная шляпа с высоко задранными полями, отделанная короткими страусовыми перьями. Светлый камзол со сверкающими пуговицами поверх белоснежной сорочки из батиста с воротником жабо и ажурными манжетами. Сверху надет бархатный фрак без никчемных изысков. Под ним, на поясе виднелась рукоятка пистолета. На ногах — длинные панталоны до колен, молочные чулки и остроносые кожаные туфли. Здесь все пока однозначно — ярко выраженный представитель «золотой молодежи» дворянского сословия. На ультрасовременном сленге их величают «мажорами». Скорее всего, в жизни он не поднимал ничего тяжелее гусиного пера и трудился простым штабным писарем у себя в России. Или книгохранителем в пыльном архиве царской канцелярии за добротный оклад в несколько пудов серебреников. Что он здесь потерял?