Мальтийские рыцари в России - Карнович Евгений Петрович. Страница 32
Вслед за первым манифестом явился второй манифест, относившийся также к Мальтийскому ордену. В этом манифесте объявлялось:
«По общему желанию всех членов знаменитого ордена святого Иоанна Иерусалимского, приняв в третьем году на себя звание покровителя того ордена, не могли мы уведомиться без крайнего соболезнования о малодушной и безоборонной сдаче укреплений и всего острова Мальты французам, неприятельское нападение на оный остров учинившим, при самом, так сказать, их появлении. Мы почесть инако подобный поступок не можем, как наносящий вечное бесславие виновникам оного, оказавшимся чрез то недостойными почести, которая была наградою верности и мужества. Обнародовав свое отвращение от столь предосудительного поведения недостойных быть более их собратиею, изъявили они свое желание, дабы мы восприяли на себя звание великого магистра, которому мы торжественно удовлетворили, определяя главным местопребыванием ордена в императорской нашей столице, имея непременное намерение, чтобы орден сей не только сохранен был при прежних установлениях и преимуществах, но чтобы он в почтительном своем состоянии на будущее время споспешествовал той цели, на которую основан он для общей пользы».
Поднесение императору Павлу Петровичу звания великого магистра вызвало, разумеется, искусственные восторги, хотя едва ли кто понимал, к чему все это делается. Поэзия и красноречие принялись за напыщенное объяснение этого события, но и они оказались плохими толковниками значения и духа небывалого никогда у нас рыцарства. Державин прежде всех воспел хвалебный гимн Мальтийскому ордену. Описывая прием, сделанный императором рыцарям в Зимнем дворце, он воспевал:
И царь средь трона
Вероятно, и из наиболее просвещенных читателей этой оды не скоро могли догадаться, что под американцами, идущими в бой, разумелись жители русской Америки; под грифонами – корабли, под драконами – пушки, под полканами – конница, а под орлиными стадами – русский народ. Но именно это-то и было всего более кстати, так как напыщенность и туманность считались в ту пору необходимою принадлежностью торжественных поэтических произведений.
Восторгаясь зрелищем собрания мальтийских рыцарей во дворце, Державин спрашивал:
Оказывалось, что напасти, вещаемые рыцарями, были порождены тем, что
Далее рыцари вещали, что «не стало рыцарств во вселенной», что «Европа вся полна разбоев», и ввиду этого восклицали: «Ты, Павел, будь защитой ей!»
Стихотворение Державина понравилось государю, и чиновный поэт получил от него за свое произведение мальтийский осыпанный бриллиантами крест.
Духовные витии, в свою очередь, приноравливались к настроению государя, и Амвросий, архиепископ казанский, произнося слово в придворной церкви, говорил, обращаясь к императору: «Приняв звание великого магистра державного ордена святого Иоанна Иерусалимского, ты открыл в могущественной особе своей общее для всех верных чад церкви прибежище, покров и заступление».
В сущности, взгляды поэта и духовного витии совпадали со взглядом Павла, так как государь думал, что, сохранив Мальтийский орден, он сохранит и древний оплот христианской религии, а, распространив этот орден и в Европе, и в России, приготовит в нем силу, противодействующую неверию и революционным стремлениям. В пылком воображении императора составлялся план крестового против революционеров похода, во главе которого он должен был стать как новый Готфрид Бульонский. С воскресшим рыцарством Павел Петрович мечтал восстановить монархии, водворить нравственность и законность. Ему слышалось уже как воздаяние за его подвиг благословение царей и народов и казалось, что он, увенчанный лаврами победитель, будет управлять судьбами всей Европы. Увлечение государя, проникнутого духом рыцарства, не знало пределов; с помощью рыцарства он думал произвести по всей Европе переворот и религиозный, и политический, и нравственный, и общественный. Пожалование мальтийского креста стало считаться теперь высшим знаком монаршей милости, а непредставление звания мальтийского кавалера сделалось признаком самой грозной опалы.
В уме государя составился обширный план относительно распространения мальтийского рыцарства в России. Он намеревался открыть в орден доступ не только лицам знатного происхождения и отличившимся особыми заслугами по государственной службе, но и талантам, принятием в орден ученых и писателей, таких, впрочем, которые были бы известны своим отвращением от революционных идей. Император хотел основать в Петербурге огромное воспитательное заведение, в котором члены Мальтийского ордена подготовлялись бы быть не только воинами, но и учителями нравственности, и просветителями по части наук, и дипломатами. Все кавалеры, за исключением собственно ученых и духовных, должны были обучаться военным наукам и ратному искусству. Начальниками этого «рыцарского сословия» должны были быть преимущественно «целибаты», т. е. холостые. Император хотел также, чтобы члены организуемого им в России рыцарства не могли уклоняться от обязанности служить в больницах, так как он находил, что уход за больными «смягчает нравы, образует сердце и питает любовь к ближним».
Намереваясь образовать рыцарство в виде совершенно отдельного сословия, Павел Петрович озаботился даже о том, чтобы представители этого «сословия» имели особое, но вместе с тем и общее кладбище для всех них, без различия вероисповеданий. С этой целью он приказал отвести место при церкви Иоанна Крестителя на Каменном острове, постановив правилом, что каждый член Мальтийского ордена должен быть погребен на этом новом кладбище.
Слухи о беспримерном благоволении русского императора к Мальтийскому ордену быстро распространились по всей Европе, и в Петербург потянулись депутации рыцарей этого ордена из Богемии, Германии, Швейцарии и Баварии. Все эти депутации содержались в Петербурге чрезвычайно щедро, на счет русской государственной казны, и немало рыцарей, поосмотревшись хорошенько, нашли, что для них было бы очень удобно остаться навсегда в России под покровительством великодушного государя. Особенною торжественностью отличался прием баварской депутации, состоявшей собственно из прежних иезуитов, обратившихся при уничтожении их общества в мальтийских рыцарей, которые, явившись в Петербург по делам ордена, прикрыли свои иезуитские происки и козни рыцарскими мантиями.
Государь дал баварским депутатам публичную аудиенцию собственно только как великий магистр Мальтийского ордена, а не как русский император. Церемониймейстер этого ордена повез их утром во дворец в придворной парадной карете, запряженной шестернею белых коней, с двумя гайдуками на запятках; с правой стороны кареты ехал конюший, по бокам ее шли четыре скорохода, а перед нею ехали верхом два мальтийских гвардейца. В богато убранной зале принял император депутацию рыцарей. Он сидел на троне в красном супервесте, черной бархатной мантии и с короною великого магистра на голове. Справа около него стояли наследник престола и священный совет ордена, слева – командоры, а вдоль стен залы находились кавалеры; русских сановников, не принадлежавших к Мальтийскому ордену, в аудиенц-зале на этот раз не было. Предводитель депутации, великий бальи Пфюрдт поклонился трижды великому магистру и, поцеловав поданную ему императором руку, представил благодарственную грамоту великого приорства баварского, которую Павел передал графу Ростопчину, великому канцлеру ордена. После того Пфюрдт произнес речь, выражавшую беспредельную признательность императору за его попечения о судьбах ордена; на речь эту отвечал от имени императора граф Ростопчин.