Мистер Уайлдер и я - Коу Джонатан. Страница 5

Из Нью-Йорка я отправилась на Западное побережье, ехала суток восемь на автобусах с пересадками. Чикаго — Спрингфилд — Сент-Луис — Оклахома, потом через Нью-Мексико в Вегас и оттуда в Лос-Анджелес. Поначалу мне было одиноко и тоскливо, но вскоре благодаря досадной случайности уныние как рукой сняло.

На автовокзале в Спрингфилде выяснилось, что рейса, на который я забронировала билет, не существует. Не я напортачила с бронью, с той же незадачей столкнулись и другие пассажиры, и среди них британка, моя ровесница, веснушчатая и очень белокожая пепельная блондинка по имени Джилл. Следующего рейса мы ждали четыре часа, которых нам хватило не только на то, чтобы разговориться, но и чтобы подружиться. Казалось, у нас много общего: ни Джилл, ни я не могли похвастаться уверенностью в себе; напротив, обе были довольно застенчивыми. Ничего более авантюрного, чем эта поездка, с Джилл еще никогда не приключалось, как и со мной. В отличие от меня, она пока не была студенткой, но говорила, что осенью приступает к учебе в Оксфорде. Жила она на окраине Бирмингема, города, о котором я ничего не знала, кроме того, что это крупный промышленный центр где-то посередине Англии. С Джилл я утратила связь давным-давно, но вопреки тому, как она повела себя в Лос-Анджелесе, я храню о ней самые светлые воспоминания. Даже сейчас, печатая на компьютере историю нашего пребывания в Америке, я нет-нет да взгляну на фотографию, что стоит на моем письменном столе: мы с Джилл ранним вечером на пляже в Санта-Монике. Не хочу показаться нескромной, но, по-моему, из нас двоих я была симпатичнее — лицо у Джилл вытянутое, костистое, а с зубами просто беда, — но по неведомой причине твоя привлекательность для противоположного пола не всегда зависит от твоей внешней привлекательности, и в нашей зарубежной поездке именно у Джилл случился курортный роман.

Звали его Стивен. Знакомство состоялось, когда мы наконец добрались до Западного побережья, побывав на Большом каньоне и в Вегасе, кроме многих прочих мест; переезды и достопримечательности вымотали нас обеих, и в Лос-Анджелес мы явились почти без сил. Первые два дня прошли тихо, не оставив сколько-нибудь ярких впечатлений. Поселились мы в старом центре города, в хостеле, простецком и грязноватом. Столовой там не было, и мы топали два квартала до ближайшей аптеки-закусочной, чтобы купить еды: хлеб, плавленый сыр, нарезки индейки и ветчины. С таким питанием я на второй день почувствовала себя плохо. Разок-другой мы пытались гулять с путеводителем, но было слишком жарко, а колесить по огромному городу на общественном транспорте было слишком утомительно. На второй день к вечеру ситуация окончательно усложнилась, когда в хостеле объявился Стивен; от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса он добирался автостопом. Он тоже был британцем, и, наверное, поэтому Джилл разговорилась с ним; подробностей я не помню, но зато отлично помню, что когда к нашей дружеской паре присоединился третий человек, общение стало затруднительным. Стивен присосался к нам как пиявка, и чем дальше, тем острее я чувствовала, что меня выпихивают из кадра. Сперва я обнаружила, что Джилл и Стивен всегда шагают вместе впереди меня, плечом к плечу, а я тащусь позади. Затем они начали держаться за руки, потом целоваться при любом удобном случае (а иногда и без оного). Спустя несколько дней я окончательно убедилась: мне навязали роль невольного свидетеля буйно расцветающей влюбленности.

Впрочем, насколько серьезным был этот роман, я поняла далеко не сразу, но спустя некоторое время. У Стивена был билет на ночной автобусный рейс до Феникса, штат Аризона, где он договорился встретиться с другим путешественником, своим школьным приятелем. Так совпало, что в тот же вечер Джилл предстояло отужинать с незнакомым ей человеком, другом ее отца, проживавшим в Беверли-Хиллз. Перспектива ужина не слишком прельщала Джилл, она даже сердилась на своего отца за проявленную инициативу — хотя я уверена, что он действовал из лучших побуждений, — и Джилл заранее позвала меня с собой для «моральной поддержки». Но теперь ужин совпал с отъездом Стивена, и моя подруга рвала и метала. Я не понимала, из-за чего она так бесится: они уже назначили друг другу свидание в Лондоне, сразу же, как только Джилл вернется домой. Расстанется эта парочка всего дней на десять — неужели так трудно потерпеть? (На тот момент, как вы уже догадались, сама я никогда и ни в кого не влюблялась.)

После обеда, накануне отъезда Стивена, мы втроем отправились на пляж Санта-Моники. Я в основном бродила по пирсу, разглядывая сувениры в магазинчиках для туристов, либо сидела на песке, глядя на море, а Джилл и Стивен гуляли по набережной из конца в конец, крепко взявшись за руки и целуясь взасос, пока у них губы не распухли. Когда же Стивену настала пора возвращаться в хостел за вещами и оттуда ехать на автовокзал, я была готова к тому, что Джилл обольется слезами, но, к моему удивлению — и облегчению, — она повела себя как истинный стоик. Помахав вслед автобусу и дождавшись, когда он исчезнет вдали, Джилл вернулась на пляж, где и нашла меня.

— Ты в порядке? — спросила я, когда она уселась рядом.

— Да, конечно.

Тогда я еще ничего не знала о британцах и об их въевшейся в плоть и кровь привычке скрывать свои чувства, поэтому поверила Джилл на слово и с легким сердцем сменила тему, задав вопрос, который давно вертелся у меня на языке, с тех самых пор, как меня пригласили на ужин со старым другом ее отца. Что-то в этом приглашении смущало меня, учитывая, что отец Джилл был обычным «белым воротничком», работал на заводе инженером и не имел никакого отношения к киноиндустрии.

— Скажи, как твой отец, — я старательно подбирала слова, опасаясь кого-нибудь обидеть, — познакомился с режиссером из Голливуда?

— Понятия не имею, — ответила Джилл. — Мой папа — загадочная личность. У него много разных знакомых. Он часто ездит за границу, а возвращаясь, почти ничего не рассказывает нам о том, где побывал. Но, похоже, они хорошо знают друг друга, потому что несколько лет назад этот режиссер снимал кино в Англии, и на лондонскую премьеру пригласил моих маму с папой. Билеты прислали по почте, такие большие, на плотной бумаге с позолоченной каймой.

— И что это был за фильм?

Джилл пожала плечами:

— Кажется, о Шерлоке Холмсе^[6]. Папа без ума от Шерлока Холмса.

— Он знаменитость? — спросила я. — Режиссер? — Вряд ли. Ему уже лет семьдесят, так что…

И это все, что я от нее услышала. Мы долго валялись на песке, загорая, тогда-то и был сделан снимок, что красуется на моем столе. Я позабыла, кто нас фотографировал. Вероятно, мы попросили случайного прохожего «щелкнуть» нас на пляже примерно в миле от пирса. На снимке мы сидим бок о бок, наблюдая, как удлиняются тени и под косыми лучами солнца поверхность океана переливается золотом: две юные девушки в тысячах миль от родного дома, тонкие ноги Джилл вытянуты на песке рядом с моими потолще и покрепче, и цвет наших конечностей тоже неодинаковый: ровный коньячный загар у меня, английская белизна с голубыми прожилками вен у моей подруги. Признаюсь, я эгоистично радовалась тому, что Джилл снова принадлежит мне целиком и полностью, необходимость делить ее со Стивеном отпала; отныне и до конца нашего путешествия мы будем только вдвоем, ликовала я. Что до грядущего ужина, так ли уж плохо провести вечер с новыми знакомыми и большим сочным стейком, возместив ущерб, нанесенный фастфудом, которым мы перебивались в последнее время? Конечно, знай я, что этот ужин повлечет за собой радикальные перемены в моей жизни, я бы наверняка рассуждала иначе, но предчувствий у меня ни на йоту не было, я преспокойно лежала на пляже рядом с вновь обретенной Джилл, наслаждаясь горячим песком под нашими телами и любуясь солнцем на воде под аккомпанемент радостного визга, доносившегося с американских горок на пирсе, и будущее виделось мне прекраснейшей порой исполнения желаний и безоблачного счастья.

* * *