Оливковое дерево - Райли Люсинда. Страница 4

– Мы почти приехали, мамочка? – раздался сонный голос с заднего сиденья. – Очень трясет.

– Да, дорогуша, почти. Буквально еще несколько секунд.

Да, почти…

Смесь возбуждения и смятения струилась в крови Хелены, когда они свернули на узкую дорожку и впереди показался темный массивный силуэт Пандоры. Машина въехала в ржавеющие кованые ворота, неизменно открытые все эти годы и теперь уже почти наверняка неспособные двигаться.

Хелена остановилась и выключила двигатель.

– Приехали.

Никто из двоих детей не отозвался. Оглянувшись, она увидела, что Имми снова уснула. Алекс сидел рядом, глядя прямо перед собой.

– Пусть Имми поспит, а мы поищем ключ. – Хелена открыла дверцу, и ее окутал теплый ночной воздух. Выбравшись, она остановилась и вдохнула полузабытый крепкий запах олив, винограда и пыли – бесконечно далеко от асфальтовых дорог и неоновых пальм. Воистину, обоняние – самое сильное из чувств, подумала она. Оно воссоздает какой-либо особенный момент, атмосферу, с ювелирной точностью.

Хелена удержалась и не спросила Алекса, что он думает о доме, потому что думать еще было нечего и она не вынесла бы отрицательной реакции. Они стояли в полном мраке позади Пандоры с заколоченными, как в военном городке, ставнями.

– Ужасно темно, мама.

– Я снова включу фары. Ангелина сказала, что оставит заднюю дверь открытой. – Хелена потянулась в машину и включила свет. Потом подошла к двери, Алекс следом. Латунная ручка легко повернулась, Хелена толкнула дверь и нашарила выключатель. И, задержав дыхание, нажала. Прихожую внезапно залило светом.

– Слава богу, – пробурчала она, открывая еще одну дверь и щелкая выключателем. – Это кухня.

– Вижу. – Алекс прошелся по большой душной комнате, вмещавшей раковину, древнюю духовку, большой деревянный стол и кухонный буфет во всю стену. – Здесь очень примитивно.

– Ангус редко сюда наведывался. Всеми домашними делами занималась домработница. Сомневаюсь, что он хоть раз в жизни готовил сам. Кухня была практически местом работы, а не зоной комфорта, как в наши дни.

– Где же он ел?

– На террасе, разумеется. Здесь все так делают, – Хелена повернула кран. Струйка воды сначала неохотно брызнула, потом превратилась в поток.

– Здесь, кажется, нет холодильника, – заметил Алекс.

– Он в кладовой. Ангус так часто принимал здесь гостей, а до Пафоса так долго ехать, что он установил холодильную установку внутри кладовой. И скажу сразу: нет, в те времена здесь не было морозильника. Дверь слева от тебя. Пойди проверь, там ли еще холодильник, хорошо? Ангелина сказала, что оставит нам молоко и хлеб.

– Конечно.

Алекс ушел, а Хелена, включив по дороге свет, прошла в главный коридор в передней части дома. Ее шаги гулко отдавались от потертых каменных плит, уложенных в шахматном порядке. Она посмотрела на парадную лестницу – тяжелые резные перила сооружены искусными мастерами из дуба, который, как она помнила, Ангус специально привез из Англии. Позади нее, словно часовые, стояли старинные часы, но больше не тикали.

«Время здесь остановилось», – подумала она, открывая дверь в гостиную.

Голубые камчатые кушетки были покрыты чехлами. Хелена стянула один и опустилась в пуховую мягкость. Ткань, все еще безупречно чистая, казалась хрупкой под пальцами, словно ее материя медленно истиралась. Хелена встала и подошла к одному из двух французских окон, выходящих на переднюю часть дома. Открыла деревянные ставни, защищавшие комнату от солнца, отомкнула тугую железную ручку и вышла на террасу.

Алекс нашел ее там несколько секунд спустя.

– Судя по звукам, у холодильника тяжелый приступ астмы, – сказал он, – но молоко, яйца и хлеб в нем есть. И нам определенно хватит вот этого, это уж точно, – Алекс помахал перед ней огромной розовой палкой салями. Хелена не ответила. Сын облокотился на балюстраду рядом с матерью. – Красивый вид, – добавил он.

– Впечатляюще, правда? – она улыбнулась, радуясь, что ему нравится.

– Крохотные огоньки там внизу – это побережье?

– Да. Утром ты увидишь за ним море. А еще оливковые рощи и виноградники, уходящие вниз в долину, и горы с обеих сторон. Вон там в саду есть великолепная олива, очень старая. По преданию, ей больше четырехсот лет.

– «Старица»… как и все здесь, – Алекс посмотрел вниз, потом налево и направо. – Это место, оно очень, э-э-э, на отшибе, да? Я не вижу других домов.

– Я думала, здесь могли все застроить, как на побережье, но нет. – Хелена повернулась к сыну: – Обними меня, дорогуша, – она обвила его руками. – Я так рада, что мы здесь.

– Я рад, что ты рада. Если ты не против, давай сходим за Имми? Я боюсь, что она проснется, испугается и убежит куда-нибудь. А я умираю от голода.

– Давай сначала сбегаем наверх и найдем, где ее уложить. Потом я попрошу тебя помочь мне отнести ее в спальню.

Хелена повела Алекса обратно через террасу, помедлив под увитой виноградом перголой, предоставляющей желанное укрытие от полуденного солнца. Длинный чугунный стол – белая краска облупилась, поверхность покрыта гниющими виноградными листьями – все еще одиноко стоял под ней.

– Вот здесь мы ели днем и по вечерам. И все должны были одеваться прилично. Купальники или мокрые плавки за столом Ангуса не дозволялись, как бы жарко ни было, – добавила она.

– Ты же не заставишь нас одеваться как тогда, да, мама?

Хелена взъерошила густые волосы сына и поцеловала его в макушку.

– Я буду считать, что мне повезло, если сумею хотя бы собрать вас всех за столом, что бы вы ни носили. Как изменились времена, – вздохнула она, потом протянула ему руку. – Идем разведаем, что там наверху.

Уже ближе к полуночи Хелена наконец устроилась на маленьком балконе в спальне Ангуса. Имми крепко спала на огромной кровати из красного дерева. Хелена решила, что завтра устроит дочь в одной из комнат с двумя кроватями – когда найдет, где хранится постельное белье. Алекс улегся прямо на голом матрасе в одной из комнат дальше по коридору. Он закрыл все ставни, чтобы защититься от комаров, – пусть даже в результате комната превратилась в настоящую сауну. Ночь была совершенно безветренной.

Хелена залезла в сумочку, вытащила мобильник и мятую пачку сигарет. Положила оба предмета на колени и уставилась на них. Сначала сигарета, решила она. Ей не хотелось, чтобы чары рассеивались. Она знала, что Уильям, ее муж, не скажет специально ничего, что вернет ее обратно к реальности, но, скорее всего, так и будет. И в этом не будет его вины, ведь совершенно логично рассказать жене, приходил ли мастер починить посудомойку, и спросить, куда она спрятала мусорные пакеты, потому что завтра вывозят мусор и его надо вынести. Конечно, она же будет рада услышать, что у него все под контролем.

Да… она будет рада. Просто не сейчас…

Хелена закурила, вдохнула дым и задумалась, почему есть что-то такое чувственное в курении жаркой средиземноморской ночью. Ее самая первая затяжка случилась всего в нескольких ярдах от места, где она сидела сейчас. Тогда она виновато наслаждалась нарушением закона. Двадцать четыре года спустя она все так же чувствовала себя виноватой, мечтая избавиться наконец от этой привычки. Тогда она была слишком молода, чтобы курить; теперь, под сорок, слишком стара. Эта мысль вызвала улыбку. История ее молодости – между последним разом, когда в этом доме она выкурила первую сигарету, и сегодняшним вечером.

Тогда было столько надежд, перед ней раскинулась взрослая жизнь. Кого она полюбит? Где будет жить? Куда уведет ее талант? Будет ли счастлива?…

И теперь почти на все эти вопросы были получены ответы.

– Пожалуйста, пусть этот отпуск будет близок к идеалу, – прошептала она дому, луне и звездам. Последние несколько недель ее охватило какое-то чувство обреченности, которое она, как ни пыталась, просто не могла стряхнуть. Вероятно, из-за того, что быстро приближалась круглая дата… или просто потому, что она знала, что возвращается сюда…