Русь Мiровеева (опыт «исправления имен») - Карпец В.И.. Страница 14

В связи с этим пришла пора обобщить и осмыслить некоторые данные о разрушенных монастырях и храмах «долетописного» Новгорода, указанных нами вслед за В. С. Передольским. Дело в том, что все эти утраченные святыни так или иначе соотносятся со специфически «меровингскими» акцентами в средневековой християнской культуре, которые в Европе проявились много позже, чем в России, уже в XII-XVII веках, однако, увы, в крайне искаженной форме, о чем нам еще предстоит весьма сложный разговор. Напомним, что на Западе эти акценты, оставаясь в рамках формального римо-католичества, несли в себе некоторые смыслы, явно выходящие за его рамки. Приводя эти факты, мы заранее отметаем те антиканонические и антидогматические выводы, которые делают из них так называемые «неомеровингские» авторы, вроде трех известных английских журналистов (хотя в ряде случаев вынуждены на этих авторов ссылаться), прежде чем попытаться показать общую несостоятельность их сочинения, а главное, выяснить, для чего вообще оно было написано и растиражировано, особенно в России. Повторим — то, о чем повествует «Немая Книга» Европы, на Русском Севере, по-видимому, было известно не в меньшей степени, причем полнота Православия давала возможность не придавать этим знаниям особо «эзотерического характера» — нечто, разумеющееся само собой, содержится в самом годовом круге Богослужения, на фресках в крупнейших соборах, в иконописи, в Палеях и т. д. Просто, чтобы понять, надо уметь читать.

В 1640 году по специальному поручению кардинала Ришелье великий Никола Пуссен пишет одну из самых знаменитых своих картин — «Пастухи в Аркадии». Интересно, что за пять или семь лет до этого он пишет еще один, «черновой» вариант картины. На обоих полотнах, помимо прочего, изображено баснословное божество «подземной реки» Алфиос и надгробие со словами Et in Arcadia ego — И вот я в Аркадии — характерно, что это не классическая, а «варварская» латынь. Аркадия — одно из главных мест пребывания троянских царей после падения самой Трои (троянцы, согласно Страбону, основывают там город Капую). Оттуда они двинулись в горные леса, называемые Ардуэной (нынешние Арденны, где и располагалась Австразия). Соседями их были тревиры (не напоминает ли это имя предполагаемого Рюрикова спутника Трувора?). В разных версиях Аркадия также образ полюса гиперборейской Огигии и «медвежья страна, медвежий рай», что явствует также из самого имени этой полулегендарной страны. Интересно французское народное именование осла, на котором Спаситель въезжал в Иеросалим — Аркадийский конь (cheval d’Arcadie). Этот «Аркадийский конь как бы везет за собою „телегу Давыда“ — „chariot de David“— созвездие Большой Медведицы. Меровингские короли совершали, кстати, свой ритуальный выезд на простой телеге, крытой соломой.

Но нам, собственно, важно здесь вот что: упомянутые англосаксонские авторы обращают внимание на обстоятельство, собственно, в истории культуры общеизвестное: «Помимо произведений Рене Анжуйского, Аркадия встречается в образе фонтана или могилы, и оба неотделимы от подземной реки. Эта река всегда отождествлялась с рекой Алфиос, которая протекает через местность, расположенную в Греции и называющуюся Аркадией, прежде чем уйти под землю, пересечь море, не смешавшись с его водами, чтобы снова выйти на поверхность в Сицилии и соединиться с водами фонтана Аретузы. От античных времен до „Кубла-Хана“ Кольриджа обожествленная река Алфиос считалась священной, ибо ее название имеет общий корень с греческим словом „Альфа“, что, как известно, означает первопричину, источник, начало». Тема Аркадии была любимой темой средневековых сочинений, исходивших от претендовавших на меровингское наследие Лотарингского Дома, к которому принадлежал и самый знаменитый автор «Corpus Arcadium» — король-поэт Рене Анжуйский, «добрый король Рене», сподвижник Жанны д’Арк… Но замечательно, что в Новгороде образы Аркадии появляются за семь веков до Рене Анжуйского и за девять до Пуссена, как раз после того, как в погибшей «державе князя Роша» в Европе меровингская монархия «ушла под землю», подобно подземной реке, и вместе с Рюриком восстала в Новом Городе, где сразу же, вместе с воссозданием бывшего Словенска, строится Аркадский монастырь, соседние с ним деревня Аркажа и Зверинский, то есть Медвежий, опять-таки Аркадийский, монастырь! Комментарии излишни.

Менее очевидной для современного русского читателя, но чрезвычайно прозрачной для средневековья, особенно раннего, является и символика двух других новгородских церквей «долетописного периода» — Св. Марии Магдалыни и Св. Праведного Лазаря. Вообще говоря, в России церквей в честь равноапостольной жены-мvроносицы мало — едва ли не единственный широко известный храм был построен Царем-Миротворцем Александром III, и то не в России, а в Святой земле. Объяснение тому очень простое. Русское православное сознание исторически всегда почитало телесную аскезу основой христианской жизни (по крайней мере, в идеале), а западные экзегеты, чьи книги попадали на Русь, изображали ее в качестве блудницы (тем самым созникло смешение св.Марии Магдалыни и преп.Марии Египтяныни). На самом же деле оснований для отождествления равноапостольной жены-мироносицы и известной евангельской блудницы нет. Но миф был (и остается) очень живуч. Тем более загадочно, что едва ли не первым русским православным храмом был именно храм св. Марии! Да еще по соседству с храмом праведного Лазаря, о чем мы уже рассказывали настолько, насколько это возможно.

В данном контексте отметим особое почитание этих святых в Европе в пору неразделенной Православной Церкви (а также и позже), в том числе огромное количество храмов в честь святой Марии Магдалыни, просветительницы Галлии, во Франции. При этом особо подчеркнем ее почитание как самими Меровингами, так и их наследниками. С чем это связано, речь пойдет ниже. Если наша гипотеза о Рюрике верна, то построение именно этих двух храмов в долетописном Новгороде совершенно логично. Как и «полярная» ориентация их на север, к «земле медведя» и «земле белого вепря», что отразилось и в народном имени храма — «святой царицы Щетициницы».

В свете всего сказанного находит объяснение описанное В. С. Передольским изображение на так называемой гностической камее (серебряном бруске), найденной еще в XIX веке возле церкви святого Михаила Малеина. Слева стоит человек с плеткой в правой руке и протянутой левой к другому человеку. На том, кто с плеткой, что-то вроде поясничной перевязи, на ногах сапоги до колен. Над головой правого — луна, сам он с длинными волосами, одет с поясницы по самые ступни; ноги босые. Надпись на камее такова: «Аз есмь ночь, очуни ее». Сам Передольский утверждал, что это «учение о свете и тьме Зороаштра, внесенное в древний буддизм новгородцев» (он разделял взгляд П. И. Шафарика о том, что древнее слово Будины, относимое к жителям Биармии, означало их приверженность этому восточному учению). Наша гипотеза: камея изображает трагедию, постигшую меровингский род на Западе. Длинные волосы, не остригаемые ритуально, признак соединения царского и жреческого сословий (соединение «медведя» и «вепря», вспомним, что и Христос соединяет в себе царское и священническое достоинство) были родовым признаком династии — их носили даже многочисленные меровингские бастарды. Именно острижение последнего формально царствующего Меровинга Сигиберта VI по приказу Пипина Короткого привело к его смерти через четыре года. В свою очередь, коротко остриженный новый властелин — галло-римский патриций, мажордом, а может быть, и епископ. Луна — Селена или Белена, соименница Елены Троянской, символической жены древних легенд: мыс Томбелен в Северной Франции до сих пор называют Tombe d’Helene — «гробница Елены», образ которой в средневековых рыцарских романах порою сливался с Марией Магдалыней. А учитывая многозначность средневековой символики и, как это ни покажется парадоксальным, и с апокалиптической женой, бегущей в пустыню, на чем мы в дальнейшем остановимся подробнее. Таким образом, камея не столько гностическая, сколько «династическая»; по-видимому, она привезена русами-варягами, скорбящими о наступлении «каролингской ночи», заката солнца, символизируемого длинными волосами и уходящего за горизонт под плетьми новых хозяев, представителей низкого рода… В этом контексте совершенно естественным оказывается и изображение неизвестного мученика с лилией в руке. Общепризнанное мнение заключается в том, что знаки цветов лилии появляются как символы королевской власти только в Каролингские и особенно в Капетингские времена. Это, однако, не совсем так. Тот же хронист Хинкмар, на которого мы уже ссылались, указывал, что знак лилии появился и при Меровингах как один из символов Божьей Матери, наряду с родовой пчелой. В этом случае неизвестный мученик мог быть или почитавшийся в те времена князь Бравлин, или (что скорее!) Дагоберт II. То, что этот Король-мученик пользовался особым почитанием среди освободившейся от каролингского давления варяжской, то есть франкской (русской) дружины, возглавляемой Меровингами, собственно, более, чем очевидно. Подтверждение этого предположения мы находим в истории соседнего Польского королевства. В 20-е годы нашего столетия польский историк К.Кротосский (которому вовсе не могло быть выгодно «русофильство» при правлении Пилсудского) доказал, что племя лехитов, жившее в районе Гоплы и Варты, было завоевано полянами, пришедшими с Днепра под предводительством русоварягов, которые в 882 году ушли от Олега (быть может, во главе с Аскольдом). От этих «варягов» и происходит, по Кротосскому, династия Пястов и ее основатель король Мешко (Мечислав) 1 и само название Польши. Польские историки, по понятным причинам, пытались это опровергать, однако, никогда не опровергали и не опровергли следующего. Дело в том, что вторым, христианским, именем короля было Даг. «Имя это, — писал Х.Ловмяньский, — названо только в одном источнике: акте о передаче под опеку „Гнезненского государства“ папе (ок. 991 г.), а, вернее, его кратком переложении, сохранившемся в двух группах записей; в одной имя передано как Dagome, в другой Dagone „…“ Назначение акта указывает на то, что Мешко, известный в источниках под своим славянским именем, в этом случае должен был быть назван своим христианским именем. Как в польской, так и в немецкой науке предполагалось, что оно звучало как Дагоберт, что указывает на его связь с Лотарингией, где существовал культ этого святого». Если так, то это свидетельствует о широком распространении христианского культа Короля-мученика среди руси и подтверждает предположение, что описанный В.Передольским неизвестный мучение с крестом и лилиями — это именно Дагоберт П и никто иной. И теперь мы, обитатели постсоветского пространства (червь и чернь, по выражению Цветаевой), его узнаем.