Жертвуя малым (СИ) - Медейрос Вольга. Страница 36

Откинув на спину капюшон, он обвел взглядом толпу горожан, настойчивы и беспощадны были его глаза. С этими обнажившимися вдруг, как открытые раны, глазами он уже не выглядел молодым и безобидным, и оставалось только теряться в догадках, где нашли его дикие и почему так настойчиво говорят сейчас от его имени. Он стал похож на древнего недоброго бога, вдруг проявившегося в мир людей по какой-то своей божественной надобности, и Лу подумала, что вовсе не желает полагаться на его неведомую защиту. Уж лучше первая смерть, и вечное голодное посмертие в облике полуночной твари. И так она считала до тех пор, пока не увидела, как он обошелся с вампирами. После этого в сердце ее поселился великий страх».

— И что? — спросила я, когда вампирка умолкла. Мы расстелили циновки на вершине сбегающего к пруду холма, и сидели на них, поджав ноги, наблюдая мерцание спрятанных в траве фонариков. Крепко пахло зеленью, растущей, цветущей изо всех сил, зеленой хвоей кипарисов, раскидистой болотной травой, глицинией и распустившимися красными пионами. Плескали карпы в пруду, покрикивали цапли. С минуты на минуту должна была пожаловать донна со своими юными помощницами. — Так он помог вам, этот Беловолосый, одолел вампиров? Или…

— Помог, — в сумерках я видела лишь белый овал лица Лу и ее мерцающие алым зрачки. Даже сквозь затемненные стекла очков было видно, как ярко они поблескивают. — Уговорил отца открыть ворота и дать полуночникам бой. Город победил мертвецов, послушные им люди бежали, бросив свои машины. Возглавлявших войско пастырей, старых вампиров, Беловолосый упокоил своими руками. Позже ничтожная слуга и ее младший брат ходили смотреть, как сжигают останки. Они были полностью пусты, просто куски тухлого мяса и сгнившие кости. Беловолосый выпил их досуха, и занялись они тот час же, едва только пламя коснулось их. Шесть лет после этой славной битвы лишенные тени не рисковали приближаться к долине. А потом появились вновь, и на сей раз не церемонились.

— А Беловолосый, что он? — спросила я. Чем бы ее рассказ ни являлся, правдой ли, вымыслом ли выжившего из ума долгоживущего рассудка, я хотела узнать окончание.

— Он отсутствовал около года, затем вернулся и жил на островах дикарей. Младший брат, а он стал воеводой тогда, потому что отец и все остальные братья погибли, приплывал к нему, просил помощи. «Справляйтесь сами, и не рассчитывайте на других», — такой ответ он получил. Брата, для которого Беловолосый был кумиром с юношеских лет, его отказ не просто разочаровал, он сокрушил его. До самой смерти, да и после нее тоже, брат не мог простить ему предательства. А город вскоре пал. Без поддержки Беловолосого, без его таинственной, способной упокоить восставших мертвецов силы город был обречен.

— Тогда ты и стала вампиркой?

— Да, о госпожа. Но это скучная, недостойная твоего внимания история.

Мы помолчали. Я пыталась понять, стали ли для меня откровения Лу объяснением хоть каким-либо произошедшим недавно событиям. По всему выходило, что нет. Но как-то на ее историю следовало отреагировать, как-то осмыслить ее, что ли? От немедленного решения дилеммы меня избавило появление донны. Она была одета в черное платье с длинными рукавами, скрытое до глаз лицо обрамляли завернутые над ушами на манер бараньих рогов косы. Ее малышки-прислужницы несли масляные лампы, на свет которых слетались мотыльки, донна держала в руках корзинку с мелкими принадлежностями для репетиции чайной церемонии. В хвосте маленькой процессии шагал вампир, я с изумлением распознала в нем в полумраке Соля. Я и Лу распростерлись в поклоне, затем, по разрешению донны, встали, помогая ей разместиться на циновках. Девочки, поджав ноги, сели по бокам от нее, я, Соль и Лу устроились напротив.

Плавными движениями донна выложила из корзинки чайные принадлежности на переносной бамбуковый столик без ножек. Прикасаясь к каждому предмету сложенным веером, поведала нам его название и предназначение.

— Маленькая репетиция с последующим чаепитием, — пояснила она своим приятным умиротворяющим голосом. — Погода сегодня ясная, и к тому времени, как напиток будет готов, мы сумеем увидеть луну во всей ее полноте и блеске.

Она взмахнула веером, и ее светловолосая юная помощница железными щипцами перевернула подготовленные нами угли в переносном очаге. Вторая девочка, кудрявая брюнетка по имени Фейно, поместила над центром жара глиняный чайничек. Лу налила в него воду из бутыли с водой, загодя набранной нами из храмового колодца. Ожидая, пока вода закипит, донна составила цветочную композицию, зажгла ароматные палочки и разместила все это на отдельной деревянной подставке.

— Пока смешивается напиток, разговаривать не положено, — продолжала прекрасная жрица. — Я отойду сегодня от канона лишь потому, что мы с вами нуждаемся в полном понимании происходящего.

Обмотав правую ладонь платком, Фейно аккуратно сняла с горелки чайничек с бурлящей водой. Соль помог ей, хотя у вампиров не принято иметь дело с предметами, угрожающими ожогом. Не заботясь сохранением правдоподобия, он наклонил носик чайничка над чашей, которую протянула к нему донна, чтобы ритуально очистить ее первым кипятком. Вода пролилась, донна плавно взболтнула чашу по часовой стрелке и аккуратно вылила воду в специально предназначенный для этого кувшин. Движения ее были точны и четки, одно удовольствие было наблюдать за ней. Соль поставил чайничек на очаг, а донна тем временем открыла коробочку с чаем, зачерпнула мелкий порошок деревянной ложкой, и высыпала его в омытую кипятком чашу. Рыжеволосая малышка протянула ее венчик, донна приняла и, не двигая ни единым лишним мускулом, начала равномерно взбивать получившуюся смесь.

— Здесь все зависит от уровня вашей сосредоточенности, — заговорила она столь же экономным и динамичным голосом, сколь необходимы и энергичны были ее движения. — Первая степень концентрации нужна при составлении чайной смеси. Большинство мастеров придерживается канона, установленного первоимператором Василием, основавшим столичную школу чайного искусства. Согласно его «Трактату о пути чая» для каждого дня и времени суток отведены соответствующие компоненты, однако с учетом ежегодных календарных изменений, погоды и особенностей территории, на которой проводится чайная церемония, допустимы незначительные изменения в составе смесей. Неизменной остается сама основа — тот сорт чая, который характерен для данного региона. Сочетая его с различными добавками, лепестками роз, чтобы придать свежесть аромату, или женьшенем, возбуждающим чувства, мы усиливаем его превосходные свойства и ослабляем недостатки. Подчас, — добавила она, легко кладя ладонь поверх затянутой в перчатку руки Соля, собравшегося подлить воды в подставленную чашу, — компонент, внесенный с определенным умыслом, способен затмить исходный вкус и аромат, но следует всегда держать в уме, что чай остается чаем и ничем иным.

Взбитый до появления зеленой пены чайный порошок забурлил, приняв в себя новую порцию кипятка, нежный аромат поплыл из чаши, вплетаясь в запахи ночного парка. Соль, разомкнув прикосновение, вернул опустевший чайничек на очаг (Фейно тут же подлила в него воды) и сел на пятки на свое место между мной и Лу. Опустив с лица край покрывала, донна осторожно взяла чашу на покрытую шелковым платком ладонь левой руки, перебирая тонкими пальцами, медленно повернула ее, любуюсь простой красотой узора, и, прикрыв лицо веером, сделала глоток. Положила раскрытый веер на циновку, бережно вытерла бумажной салфеткой край чаши, с поклоном передала ее своей светловолосой малышке-помощнице и вернула покрывало на место. Девочка повторила ритуал, и чаша переместилась ко мне.

Самым старшим по рангу среди нас был Соль и первым после донны полагалось пробовать чай ему, но конспирация требовала нарушить субординацию. Утешая себя тем, что это всего лишь репетиция, я, повернув чашу посолонь, как положено, осторожно отпила из нее. Мягкий и скользящий, как прикосновение дорогого шелка к лицу, вкус взбитого донной чая дарил прохладу и бодрость. Он был в меру крепким, в меру нежным, ровным и величественным, как силуэт сидящей напротив высшей жрицы. В свою очередь обтерев край чаши салфеткой, я, поклонившись, передала ее Солю. Темные очки мешали увидеть, о чем он думает и куда смотрит, лицо в тени широкого капюшона было почти невидимым. Я заметила лишь, как слегка покривились его губы, когда он принимал от меня чашу, но что сей мимический жест означал, понять не смогла. Произведя все должные манипуляции, Соль отдал чашу Лу, и замер, сложив на коленях руки. Исподтишка я бросила взгляд на донну, но она следила за Лу. В свете масляных ламп, трепещущем от взмахов крыльев мотыльков, стремящихся пробиться сквозь стекло и погибнуть в очаровавшем их пламени, ее небесные глаза казались черными, жесткими, как у Соля. Ветерок трогал упавший на гладкий лоб локон, золотистый в отсветах живого огня. Похожая в своей неподвижной грации на идеальную куклу, донна манила и пугала, совершенством закрытого до глаз лица, царственной осанкой, безупречными пропорциями тела, проступающими, как намек, под покровом лишенного каких-либо украшений, неописуемо дорогого в простоте своей платья. В эту сумеречную пору, наполненную причудливой игрой теней и ароматов, она показалась мне богиней, не той, какой ей предстояло бы стать по велению императора, по разрешению смертных, но древней, пребывающей изначально, многоликой Богиней-Матерью, Девой, Восставшей из пены первосубстанции, и Старухой, обрезающей нить человеческой жизни. Как будто все они, бесчисленные, уродливые и прекрасные женские образы, вдруг выстроились в сумерках за прямыми плечами сидящей на пятках аристократки, и смотрят на нас своими темными жестокими глазами древних идолов. Смотрят на Соля, сидящего в зеркальной позе напротив, древние, умудренные вечностью богини на молодого, прячущего глаза бога, смотрят с вопросом и ожиданием: так прошлое глядит на настоящее, вопрошая о будущем.