В стране Черного Лотоса - Карпентер Леонард. Страница 2

В этот же момент оттуда раздался звук неторопливых шагов. Конан, опасаясь, что может выдать себя любым неосторожным движением, так и застыл, перегнувшись через карниз, словно голова какой-нибудь рухнувшей на портике статуи.

Часовой, ничего не подозревая, подошел к краю прикрываемой тенью козырька площадки, облокотился на каменные перила, ограждающие ее, и внимательно осмотрел окружающие заросли и ведущую к храму лестницу. Обе его руки упирались в камень перил, а бронзовый тесак висел, вставленный в веревочную петлю на поясе.

Словно тень смерти, нависал над часовым киммериец. Одной рукой ему ничего не стоило схватить стоявшего под ним солдата за волосы и кинжалом, сжатым во второй, перерезать тому горло, не производя при этом лишнего шума.

Но некое чувство благородства, смутное подобие древнего рыцарского кодекса, не одобрявшего нападение со спины, заставило киммерийца изменить план действий. Перевернув кинжал клинком вверх, он, коротко размахнувшись, ударил часового рукоятью по темени, оглушив его, видимо, на долгое время.

Спрыгнув на площадку, Конан успел подхватить медленно оседающее тело и тихо уложить его на камни.

Вдруг за его спиной раздался голос, произнесший несколько слов на хвонгском языке — наречии племени, поднявшего мятеж и вступившего в войну с могучей Туранской империей. Конан, всячески кляня себя за то, что не подождал смены часовых и теперь нарвался на второго стражника именно в момент, когда тот шел сменить своего товарища, резко развернулся. Молниеносным движением киммериец парировал удар деревянной дубины с острыми зубьями, выпиленными на толстом конце. Ятаган Конан выхватить не успел, поэтому подставил под удар клинок и эфес кинжала. Но тяжесть оружия противника была слишком велика, и Конан, не удержав кинжал в руке, выронил его, к тому же почувствовав, что шершавая дубина ободрала кожу на костяшках сжимавших рукоять кинжала пальцев.

Прежде чем хвонг успел второй раз поднять оружие, киммериец бросился на него с голыми руками. Схватив противника одной рукой за горло, а второй — за рукав его полотняной темно-зеленой рубахи, Конан с разворотом подсел под не успевшего среагировать солдата, а затем, резко выпрямившись, выбил бедолагу из равновесия, перекинул через себя и швырнул его спиной на каменные перила. Еще один толчок — и стонущий часовой полетел вниз. Удар головой о камни у подножия храма оборвал его мучения.

Изрыгая проклятья по поводу сорвавшегося эффекта внезапности нападения и морщась от неприятной боли в ободранных пальцах, Конан нашел свой кинжал, сунул его в ножны и, выхватив ятаган, помахал им, условным знаком призывая своих солдат к себе. Те, не дожидаясь приказа, услышав шум схватки, уже неслись широкими шагами вверх по лестнице с ятаганами в руках. Конан, не теряя времени на ожидание, бросился в сумрачный коридор. Оказалось, что тот сразу разветвляется надвое — широкая галерея уходила вверх, к куполу храма, и выглядела давно заброшенной. Вековая пыль покрывала широкие плиты пола. Из уходящего же книзу узкого прохода доносились звуки шагов и явно панических криков. Не раздумывая, Конан метнулся вперед по этому коридору. Вскоре сзади послышались шаги последовавших за ним его товарищей.

Перепрыгивая через несколько ступенек, Конан проклинал узость коридора, спиралью уходившего в глубь купола, не соответствующую огромным размерам храма снаружи. Дело заключалось, конечно, не в тяге Конана к большим пространствам, а в том, что в этом узком проходе можно было продвигаться лишь цепочкой по одному, и все равно при этом оставалось слишком мало места для того, чтобы в полную силу орудовать длинным ятаганом. А кроме того, очень скоро собственная тень киммерийца и тени туранцев за его спиной совсем загородили и без того слабый свет, проникавший за поворот коридора от входа. Пришлось пробираться вперед почти на ощупь, выставив вперед клинок.

Вскоре Конан оказался на перекрестке с другим, столь же темным коридором, где на него напали сразу с двух сторон. Справа изо всех сил ударила по выставленному вперед клинку ятагана деревянная палица, а слева нацелился в грудь киммерийца бронзовый наконечник короткого тонкого копья. Заметив отблеск на зазубренном треугольнике, Конан отпрянул назад, изо всех сил сжимая в руке ятаган, чтобы не уронить его. Мгновение спустя его клинок, словно змеиную голову, отсек метнувшийся к нему наконечник копья. Почувствовав спиной вплотную приблизившихся к месту боя товарищей, киммериец предоставил им разбираться с нападавшим слева, оставшимся практически безоружным, а сам набросился на вооруженного дубиной противника справа.

Завязался яростный бой. Искры дождем сыпались от камней, когда клинок киммерийца резко чиркал по полу или задевал стены. Глухие удары слышались в моменты, когда ятаган встречался в воздухе с прочной деревянной палицей. Противник киммерийца защищался отчаянно, пытаясь даже контратаковать. В какой-то миг ятаган крепко вонзился в плотное дерево и застрял в оружии воина-хвонга. Тот весь напрягся, стараясь воспользоваться ситуацией, чтобы вывернуть оружие из рук киммерийца. Противники замерли в неподвижном противодействии. Казалось, что рука, держащая стальной клинок, дрогнула… но в этот момент отточенный, как бритва, кинжал Конана по самую рукоятку вонзился в бок его противника.

Защитник храма со стоном повалился на пол, и Конан добил его одним коротким ударом ятагана. Больше пока никто не нападал на вторгшегося в священные для хвонгов стены. Судя по удаляющимся шагам, друзья киммерийца бросились по коридору в противоположную сторону. Переступив через лежащий у его ног труп, Конан направился вдоль прохода, в конце которого он заметил едва видное желтовато-красное свечение.

С парой солдат, последовавших вслед за ним, Конан быстро добрался до конца коридора, выходившего, как оказалось, в довольно большое помещение с низким потолком. В центре комнаты горел костер, дававший мало света и много пляшущих теней, скакавших по силуэтам древних статуй неведомых киммерийцу богов, стоящих вдоль стен.

В дальнем конце комнаты послышались звуки боя, где два хвонга с копьями наперевес бросились защищать святыню, преграждая путь Юме и туранским солдатам. Второй же вход оказался незащищенным, и Конан успел добраться почти до центра помещения, прежде чем молодой хвонг бросился ему навстречу с тесаком в руке. Этого защитника встретили вступившие в бой солдаты, позволив Конану остановиться и, осмотревшись, оценить обстановку.

В круге света у костра стояла согбенная фигура человека в плаще с капюшоном. Конан понял, что это был какой-то шаман или колдун. В одной руке тот держал длинный посох, увенчанный человеческим черепом, настоящим или выкованным из серебра — этого Конан не разобрал: так плотно покрывали страшный символ украшающие его драгоценные камни и золотые пластины. Обладатель посоха, что-то бормотавший и сыпавший в огонь какие-то вспыхивающие и дающие ароматный дым порошки и сухие листья, поднял голову, оторвавшись от своего занятия, и Конан увидел лицо человека, умудренного опытом и знаниями огромного количества прожитых лет. Шаман оглядел комнату и вернулся к своему делу, словно вторжение вражеских солдат его никак не касалось.

По другую сторону костра находилась еще одна примечательная фигура: высокая, красивая нетипичной для вендийских женщин красотой, стройная девушка, почти нагая, если не считать множества украшений на шее, руках и ногах. Двое хвонгов держали девушку за руки, и ее сопротивляющееся, вырывающееся тело походило на высокий язык пламени, пляшущий над затухающим костром. На лице девушки, не разомкнувшей губы для стона или крика, было написано безнадежное отчаяние.

Грозило ли молодой женщине сожжение, этого Конан не мог сказать наверняка. Но он нутром почувствовал, что дело здесь попахивает человеческим жертвоприношением. Удивил Конана и костер — пламя высотой по колено слишком равномерно слетало с уложенных многолучевой звездой коротких поленьев. Видимо, большую часть огня давали насыпанные в центре костра порошки и травы. При этом цвет пламени постоянно менялся — то его языки вспыхивали золотом, то становились солнечно-золотыми, золото сменялось серебром лунного света, а оно, в свою очередь, — почти прозрачными голубыми сполохами.