Верь мне (СИ) - "Jana Konstanta". Страница 49

Найти логово Власова труда не составило. Собравшись духом, Арина вошла в обшарпанный подъезд, ища нужную квартиру. Вот она… Старенькая, хлипкая дверь, обитая дерматином — такая же, как была в ее детстве. И пусть давно отвыкла она от нищеты, что-то настоящее, честное, не испорченное достатком было в этом угрюмом обшарпанном антураже. Здесь, наверно, соседи еще знают друг друга. Здесь дети играют во дворах, до дыр протирая дешевые штанишки. Здесь детством ее пахнет, простотой…

В нерешительности замерев на секунду, Арина потянулась к замызганной, подпаленной какими-то негодяями кнопке — за дверью послышалась мелодичная трель, но открывать ей не спешили. Неужели его дома нет? Арина вздохнула, понимая, что прождать хозяина квартиры можно час, а можно день. С досады стукнула кулачком в дверь — а дверь вдруг поддалась на несильный удар и приоткрылась.

Заходить в чужие незапертые квартиры — так себе идея. Сразу же вспомнилась криминальная хроника и предупреждения не входить даже в свою квартиру, если дверь подозрительно гостеприимно открыта. Но Арина уходить и вызывать полицию почему-то не спешила. Женщина прислушалась — внутри тихо. Не удержалась, вошла… Стойкий запах перегара тут же заставил поморщиться.

— Власов? — неуверенно окликнула Арина, оказавшись в небольшой темной прихожей. — Максим!

Тишина в ответ. Никаких бандитов здесь нет — просто Власов, судя по ароматам, ушел в запой. Арина захлопнула дверь и уже увереннее прошла вглубь квартиры. Заглянула на кухню, полюбовалась на стройный ряд пустых бутылок на столе и корку высохшего хлеба; открыла окно, впуская свежий воздух в пропитанное смрадом помещение, прошла дальше, в просторную светлую комнату рядом.

Островок развалин некогда терпимой жизни — на комоде лежит раскрытая книга. «Надо же, Достоевский…» Арина провела рукой по толстому томику, не раз читанному — страницы давно пожелтели и замусолились, где-то видны следы карандаша, а где-то и вовсе синей пастой кощунственно почерканы строки классика. Арина прошла дальше, украдкой заглядывая в жизнь человека, которого столько лет считала подонком. За стеклом старенького шкафа видны грамоты, датированные еще той, не разрушенной жизнью — парень спортом занимался, даже участвовал где-то, места призовые брал… Наверняка, мать гордилась своим сыном.

Герой алкогольного фронта нашелся в соседней спальне — мирно спит в окружении полчища пустых бутылок.

Арина подошла к кровати, «любуясь» распластанным на ней заросшим, опухшим мужиком бомжеватого вида со смачным амбре. А ведь ему нет даже тридцати, он не намного старше Лики.

— Дурачина, — тихо проговорила Арина, присаживаясь рядом с пьяным сопящим телом.

Среди бутылок лежит на две части разорванная фотография. Арина приложила половинки — там дочь ее. Лика? Нет, Карина. Девчонка совсем, ей там лет пятнадцать… И парень рядом, совсем не похожий на то пьяное тело, что бесстыдно раскорячилось сейчас на кровати. Там солнце светит, там речка, лето… Счастливые, улыбающиеся, не знающие бед дети. Ее дочь, хоть и родная, да чужая — по-прежнему тоскует материнское сердечко по своей кровинке, даже такой, чужой и чуждой, научившейся у отца ходить по головам, не оглядываясь на растоптанные стройными ножками жизни… Арина смотрит на дочь: глаза у Карины светятся. И у парня тоже. Власов, наверно, влюблен в нее был… А теперь вот смотрит на Лику и видит предательство, вновь и вновь переживает те восемь лет, что выпали мальчишке благодаря ее, Арининой, дочери. Неубереженной от отцовского «воспитания», потерянной для Арины.

— Максим, просыпайся, — похлопала Арина по щекам пьяное тело. — Власов!

Невнятное недовольное мычание стало ей ответом. Ну вот, пришла поговорить… Как разговаривать-то с ним?

— Максим?

Пьяная туша перевернулась на другой бок, еще и трехэтажным матом обложила, неразборчивым, но вполне понятным по смыслу. И что теперь делать? Уйти? Оставить его дальше гнобить и себя, и Лику?

— Максим, да приходи уже в себя! — попыталась растормошить Арина парня.

Не придет. А если и придет, то все равно не поймет, что ей, Арине, от асоциального элемента общества, уголовника, нужно.

— Нет, мой хороший, так не пойдет, — покачала головой Арина, просовывая руку под голову парня. — Давай-ка, держись за меня!

Макс пришел в себя от струй холодной воды, безжалостно хлестающей неподатливое, неконтролируемое тело. Сидит раздетый на дне ванны и смотрит, будто со стороны, как бегут по его коже почти ледяные струи… Холодно. Зубы стучат. Зафыркался, матюкнулся, потянулся к невидимому источнику сырости: не дотянулся — не видит. Но пытка внезапно прекратилась, чья-то тень прошмыгнула мимо, а спустя пару мгновений на плечи легло мягкое пушистое полотенце. Сквозь шум в туманной голове пробился чей-то голос — неразборчивый, но вроде бы женский. Откуда здесь женщина? Лика? Лика не могла. Несмотря на состояние, он помнит, что ее обидел. Нет, это мягко сказано! Подставил. Растоптал. Убил ту единственную, что доверчиво тянула руку, несмотря ни на что: ни на тюремный срок за плечами, ни на ненависть его, ни на обещание отомстить ее дорогой семейке. Потерял ее. Позволил кренделю какому-то холеному забрать ее.

Макс открыл глаза и попытался найти источник человеческого тепла, но перед глазами все плывет — лишь только тень, прошелестев, выскользнула из ванной, видимо, решив, что теперь он сам способен себя обслужить. Ха! Какое заблуждение! И все же попытался встать. Тяжко… Отбросил полотенце на пол и потянулся к душу — очередная порция ледяной воды обрушилась на него, на сей раз действительно бодря и отрезвляя.

Спустя полчаса беспощадных процедур более-менее ожил. Голова засоображала. И даже сообразила, что где-то рядом была женщина — довольно смелая, раз решилась проникнуть в его логово, да еще и разбудить спящего в нем недочеловека. Закончив с душем, Макс вышел из ванной, а нос учуял манящий аромат еды… Картошка?! Не получивший за последние несколько дней ни крошки хлеба, зато щедро залитый дешевой водкой организм жалобно заурчал и поплелся на запах. «Это еще что за новости? Арина?!» Ликина мать стояла возле плиты и жарила картошку — единственное, что удалось найти в его берлоге.

— Очнулся? — обернулась женщина, с грустной улыбкой глядя на Макса. — Садись, еще пять минут, и будет готово.

Макс молча оглядел прибранную кухню: бутылок не видно, тараканы не ползают, а мать Лики жарит ему картошку. Забавно… Мир успел сойти с ума, пока он был в отключке?

— Арин, Вы, кажется, что-то перепутали. Я не Ваша дочь — я тот подонок, который ее обидел.

— Самокритика — это хорошо. Но я не к дочери пришла, а к тебе.

Арина налила воду в стакан, накапала туда нашатыря и протянула Власову:

— Выпей. Сколько ты уже пьянствуешь?

— Не помню, — огрызнулся Макс, опустошил стакан и плюхнулся на стул. — Вам какая разница? И вообще, как Вы сюда попали?

— Двери закрывать надо.

— Даже так?

— Даже так.

Арина еще раз перевернула картошку, довольно кивнула, удовлетворенная результатом, наложила большущую тарелку и поставила перед Власовым.

— Ешь.

— Не хочу.

— Не хочет он, — фыркнула Арина. — Ты когда последний раз ел, Максим?

Если б он знал… Макс с подозрением покосился на тарелку, не в силах разгадать сей акт почти материнской заботы той, что проклинать его должна, а не кормить. Неужели Лика ей ничего не сказала? Или в картошке яд? Если второе, то, пожалуй, он охотно съест все до последнего золотистого кусочка!

— Не помню, — честно признался Макс, колупнув ароматный кусочек.

— Ешь. Ты мне живой нужен. И желательно здоровый, — и отходя от стола, добавила совсем тихо, для себя: — Не хватало мне еще потом с внуками по больницам таскаться…

— Лика что, тоже беременна? — усмехнулся Макс, услышав.

— А ты для этого что-то сделал?

— Я не спал с Вашей дочерью, ищите папашу в другом месте.

— Власов, ты и правда, непробиваем, — вздохнула Арина. — Лучше б спал — авось, на глупости б не потянуло.