Зараза. Трилогия (СИ) - Гарцевич Евгений. Страница 8

Орали при этом все, как резаные, — столько мата на разных языках в одном месте я еще не слышал. Народ, который не мог видеть, что происходит, дергался, забирался на лавки и урны, пытаясь хоть что-то разглядеть за спинами остальных.

На втором этаже и правда не оказалось людей. Здесь в основном располагались офисные помещения, уже разграбленные мародерами. Небольшой туалет на три кабинки и два писсуара нашелся быстро, но совсем пустым он не был. Кто-то заперся в кабинке, перед которой стоял белый спортивный парень. Скорее всего турист-серфер из штатов, было что-то в нем киношно-стереотипное, что сразу выдавало американца, а не, например, британца. Меня он не услышал, уткнулся лбом в кабинку, стучал по ней костяшками пальцев и умоляющим тоном, упрашивал какого-то Генри поскорее выходить или хотя бы открыть дверь. Генри явно был жив, в кабинке что-то шуршало, скреблось и билось о стенки — видать, жестко его там прихватило, фастфуд здесь суровый.

— Come on, bro, we ran away from the hospital not to piss away our flight in the toilet. Oh, fuck that, — давно не было практики, мозг еще не перестроился на автомате переводить все, что слышу. Так что отдельные слова: давай, больничка, побег, фак — вроде понимал, но дальше нужно было осмыслять.

А ведь действительно — фак, фак и еще раз фак! Картинка, как зараженные серферы сбегают из больницы, сложилась в голове в момент, когда я уже разложился у раковины и включил воду. Парень, наконец, заметил меня, и мы одновременно посмотрели друг на друга и оба вздрогнули.

Я, когда до меня дошло, что рядом может быть вирус, а он просто, когда услышал звук воды и понял, что уже не один. Парень напрягся, часто задышал, сжимая руки в кулаки, во взгляде раздражение и испуг.

— Do you need help? — показалось, что я подбирал слова целую вечность, но в итоге спросил, нужна ли ему помощь, хотя в голове крутилось только: «лондон из зе кепитал оф грейт британ» и успею ли я свалить.

Серфер подсдулся, плечи поникли, на одном из них я заметил несвежие бинты, выглядывающие из-под рукава футболки, а потом он и вовсе отошел к стене, сполз по ней на пол и начал всхлипывать, повторяя что-то похожее на «я просто хочу домой».

Прикинув, что до парня больше трех метров, а таинственный Генри снова затих, я чуть сдвинул камеру в сторону, нажмякал себе жидкого мыла и чуть ли не по локоть стал яростно оттирать грязные руки, поглядывая в зеркале за спину.

Я уже смывал мыло с рук, как неизвестный туалетный Генри заявил о себе. В кабинке зашуршали, начали скрести по защелке, но что-то видать пошло не так, и дверь кабинки затряслась от ударов изнутри, а на уровне человеческой груди появилась трещина. Генри лупил по фанерной дверке так, что непонятно, как еще щеколда держалась. Первый серфер среагировал странно, вместо того, чтобы подняться, да понять, что там с другом, он лишь громче заскулил, засучил ногами по полу и вжался в стену за одним из писсуаров.

Очередной удар и хлипкую преграду сорвало с петель, явив нам наконец Генри, выскочившего на середину комнаты.

И правда — «Бро», не близнец, но очень похож. С той лишь разницей, что первый серфер сейчас, как желе, растекся на полу, а этого будто иглы изнутри по всему телу колят. Трясется, потный лоб, пена на губах, глаза бегают между мной и братом, а взгляд так и кричит: «ща буду тут всех рвать», как у пьяного гопника, дорвавшегося до разборок.

Я замер.

Это не страх. Это выдержка и ничего больше — привычка затаиться на грани чего-то опасного, чтобы среагировать в нужный момент.

Генри, наконец, определился, кого он будет рвать первым, и с места, рывком, бросился на меня.

Жалобный треск дорогущей камеры из магниевого сплава — тот звук, который еще долго будет ассоциироваться у меня с фотоделом. Но удар фотоаппаратом, встретивший серфера в лицо, получился такой силы, что парень рухнул на пол и отрубился.

Я с удивлением посмотрел на камеру. Бодик треснул, а в заднем экранчике торчали ослепительно белые куски некогда голливудской улыбки. Вот ведь, блять. Фотик я, похоже, убил, но парень вроде шевелится.

На улице по новой застучали выстрелы, я посмотрел в окно, мимо все еще скулящего серфера, и увидел, что наш старичок «семьдесят шестой» только что взлетел.

ИЛ начал набирать высоту, но откуда-то со стороны аэропорта, практически из-под моего окна, с земли взлетела яркая вспышка и, оставляя дымный след, понеслась за ним.

Послышался взрыв, а потом еще один, когда сбитый самолет рухнул на землю. Прекрасный кадр с отличной композицией, если верить учебнику для чайников, но почему-то вместо желания сфотографировать, похолодела спина.

Абзац котенку, а точнее птичке. Я бросился к окну, пытаясь высмотреть, откуда стреляли, и увидел там какого-то безумного туземного старика, радостно прыгающего вокруг использованной ракетницы. Все остальные люди замерли и, будто под гипнозом, смотрели в сторону, где упал самолет.

За спиной послышалась возня, рычание, похоже Генри начал приходить в себя. Я запоздало понял, что зря оставил за спиной двух предположительно зараженных.

Я резко развернулся в момент, когда на меня набросился Генри. Слишком долго я пялился по сторонам, а он слишком быстро, на повышенных оборотах рванул вперед. Одним прыжком он сократил расстояние и вцепился зубами в воротник бронежилета. Я отшатнулся и под звук разбитого стекла вместе с ним вывалился через подоконник.

Глава 4

Международный аэропорт Лунги. Фритаун. 15 марта 18:10

— Эй, на орбииииите! Кооосмооонавт! Гагааариин!

Пробуждение оказалось не из легких. Очнулся будто рывком — дернулся, пискнул, но что-то мягко, но крепко держало за плечи. И если боль в спине чуть отступила, стоило только перестать дергаться, то в голове будто, как в колоколе массивный литой язычок долбил по затылку. К горлу подступила тошнота.

Пахнуло чем-то механическим с примесью гари и пороха. Где-то рядом гудел мотор на холостых. Я все еще у аэропорта, метрах в пятидесяти от здания, из которого выпал.

Слышны выстрелы, не просто шмаляют в воздух косыми или предупредительными, а настоящий бой. Кто-то орет знакомым до слез радости русским матом, а кто-то зовет меня. Я приоткрыл глаза и с болью, отдавшейся в груди, выдал гибрид смешка и кашля.

— О! Прессуха очнулся! Братва, я же говорил, что живой, — я лежал на асфальте, а надо мной навис солдат в голубой каске и лыбился, демонстрируя белые зубы с настолько большой щербинкой между верхних резцов, что казалось будто зуба не хватает.

— Что со мной? — меня мутило, я с трудом фокусировал взгляд. — Вы кто?

— А ты как думаешь, Андрюша? — солдат приподнял мой бейджик, а потом постучал себя по каске. — Голубые сказочные гномики, конечно. Я старший и зовут меня Леха.

Парень аккуратно приподнял меня, подтащил к зеленому бронетранспортеру, в тени которого мы все находились, и усадил к большому колесу.

— Мы тут дружественные народы из жопы вытаскиваем, ну и своих собираем. Скажи спасибо Егерю, нашему глазастому снайперу, что разглядел твое прилунение без капсулы. Посиди, подожди малясь, ща Док освободится, подлатает тебя.

Сидеть больно, но терпимо, и я наконец смог оглядеться. Бронетранспортер был странным, не наш, а вроде швейцарский — моваговская шестиколесная «Пиранья» в расцветке и знаках местной армии. В длину около шести метров и два в высоту, так что вдоль борта, не пригибаясь, расположилось несколько человек. Раненый боец, которого как раз бинтовали, еще двое по углам периодически высовывались и стреляли куда-то в сторону взлетной полосы, сверху им помогал пулемет.