Её вина (СИ) - Джолос Анна. Страница 27
И хоть ты взвой.
Вон и любопытные повылазили из окон.
Вот она потеха! Ещё вчера один из первых спортсменов страны, уже сегодня – инвалид. Пусть и временно. Меньше всего мне хотелось настолько эффектно здесь появиться.
– Бро, щас мы тебя поднимем, – из темноты подъезда показываются Гарик и Олег, ребята из моего спортклуба.
Они шустро отбирают у меня ненавистные палки и в прямом смысле слова на себе затаскивают наверх. Благо мой позор длится недолго. Спасибо, что нам нужен второй этаж, а не пятый.
– Ну вот, всё, – открывают двери и заводят меня в квартиру.
Помогают добраться до постели, на которую я обессиленно сажусь.
Вздыхаю с облегчением. Откидываюсь на подушки и слушаю болтовню, доносящуюся из коридора.
– Алёшенька, а что с тобой? – восклицает мать.
Приложил кулаком здоровой руки я его неслабо, несмотря на своё ущербное физическое состояние. Впрочем, сам виноват.
– Да всё нормально, Галина Юрьевна, – убеждает её Бондарев.
– Руки все помойте, – громогласно командует Оля.
– Куда костыли? – басит Олег.
– Сюда поставь, – отвечает ему Лёша.
– Я сейчас супчик Максиму разогрею, – начинает по привычке суетиться мать.
– Кормите, а я пойду схожу в аптеку, куплю все необходимые лекарства, – проявляет заботу Оля. – Ребят, идите к нему. Приободрите немного…
Какофория звуков раздражает всё больше.
– А я, кстати, умею ставить уколы, если надобно… Своей Туське (собаке, чтоб вы понимали) делала не раз! – горделиво заявляет Антонина Петровна, которая, оказывается, тоже тут.
Прекрааасно…
Устало закрываю глаза. Как никогда жалея, что не могу встать и закрыть дверь.
Потому что сейчас я точно предпочёл бы остаться в одиночестве…
Глава 19 Максим
Все мои дни становятся похожи один на другой. Таблетки горстями, бесконечные уколы, от которых уже болит пятая точка, правильное дробное питание, сон и жалкие попытки двигаться. Все рекомендации врача я выполняю неукоснительно, потому что хочется как можно быстрее покончить с тем отвратительным состоянием, в котором я нахожусь. И сперва мне кажется, что прогресс налицо. Я всё больше бодрствую, рёбра и пострадавшее лёгкое уже беспокоят не так сильно, голова после сотрясения тоже приходит в норму.
Однако моя радость длится недолго. К концу недели я начинаю замечать странную регрессию. Прооперированная нога беспрестанно болит, она опухла и стала выглядеть неважно. Края раны подразошлись, образовался нехилый отёк. Хуже того, днём позднее у меня поднимается температура. Тут и врачом быть не нужно, чтобы понимать – что-то идёт не так. Когда очередная ночь проходит без сна, я в этом лишь убеждаюсь.
На дом Патрушев не выезжает, поэтому снова приходится тащиться в больницу. Только на этот раз мы с Олей едем туда на машине её отца. И пугает меня то, что эта поездка даётся мне тяжелее, чем предыдущая. Нехороший знак.
Битый час ожидаем в холле. Тошнотворный запах хлорки бьёт в ноздри. Справа от нас громко визжат дети, а мимо постоянно туда-сюда бегают люди в белых халатах. Всё это до невозможного раздражает, хотя подозреваю, дело в том, что меня измучила адова боль в ноге. В прямом смысле слова хочется лезть на стенку.
Нас принимают ближе к двенадцати. К тому моменту Оля успевает дважды закатить скандал и поругаться с половиной медперсонала. Нервничает, что из-за меня опоздает на работу (отпроситься получилось только до обеда), но мы оба прекрасно понимаем, что её концерты ничего не решат. Здесь каждый божий день кто-то чем-то не доволен, и врачи на это уже просто не обращают внимания.
Беседа с Патрушевым, осмотр, МРТ. Всё это занимает ещё час. Пока жду расшифровку, думаю о том, что ситуация у меня явно не очень. По взгляду лечащего врача понял. Тот ещё и вздохнул как-то особенно безрадостно и тягостно. В общем, ничего хорошего не жди. Собственно, так и выходит по итогу.
Домой я возвращаюсь уже с матерью. Она сменила Олю ещё там в больнице. Опять в глазах стоят слёзы, хоть она и пытается изо всех сил их скрыть. Расстроилась. Впрочем, как и я. Прогноз-то неутешительный. Целый букет осложнений, самое неприятное из которых – развитие ранней острой инфекции. Причин её образования может быть несколько. Она могла развиться как на фоне имеющегося травматического повреждения мягких тканей, так и вследствие реакции на внутрикостный имплант.
Патрушев сыпал терминами и долго вглядывался в снимки, а потом моя и без того несчастная нога подверглась очередной хирургической обработке. Штифты и винты оставили пока внутри, вроде как на ранних сроках развития инфекций их удаление не показано. Однако Иван Петрович предупредил: такого исхода событий он не исключает.
Очередной операции не хватало, честное слово… Только я настроился на восстановление, как на тебе!
– Давай, Максим, надо поесть, – отвлекает меня от беспокойных мыслей голос матери.
Ставит поднос на столик и двигает его до кровати.
– Зачем ты сюда принесла? Я бы до кухни не дошёл, что ли? – поднимаюсь с подушки.
– Уже итак сегодня переутомился. Не надо, – качает головой.
Равнодушно смотрю на борщ и рагу. Сейчас кусок в горло не лезет, но не хочется обижать мать.
– Я тебя оставлю на час, Оксана пришла, – говорит она виновато.
– Мам, я не настолько немощный. Сидеть сутками у моей кровати нет никакой необходимости.
– Кушай, дорогой, – подходит ко мне, целует в лоб и ласково проводит рукой по волосам.
Жду пока она уйдёт, и только после этого, скорчив морду, придвигаюсь к краю постели. Задерживаю дыхание. Опускаю ногу. Шумно выдыхаю. Всегда считал, что у меня высокий болевой порог, но тут… терпеть реально непросто. Пока по лестнице поднялись сегодня, думал скончаюсь.
Телефон звонит, и я кладу ложку на место, так и не успев, притронуться к борщу, аромат которого разносится по всей комнате.
– Алло.
– Родной, ну ты как? Что сказали? Ты где вообще? – Оля, подобно роботу-автомату выдаёт один вопрос за другим.
Фоном слышатся голоса, чей-то смех и нервирующий звук, исходящий от работающего принтера.
– Дома уже, Оль, – прищуриваюсь. Чёртово солнце вылезло из-за тучи, а занавеска открыта. – Нормально всё.
– Нормально? – переспрашивает недоверчиво. – Что сказал Иван Петрович? Какие дал рекомендации?
– Антибиотики выписал. Капельницу надо ставить на дому. В больнице нет мест.
– Антибиотики? Там инфекция, да? – ужасается она. – Я же говорила тебе! Как раз читала вчера про это. Ой, ой, ой, они что-нибудь предприняли?
– Хирургическую чистку делали, дренаж.
– А железки достали? – спрашивает громко, пытаясь перекричать недовольную клиентку.
– Нет. Патрушев сказал, что надо пока понаблюдать, – хмыкаю я.
– Бедный ты мой…
За стеной начинается возня, а уже через минуту до меня доносятся звуки Лунной Сонаты Бетховена.
– Ты давай там не кисни, ладно? – пытается приободрить меня Оля. – Я вечером зайду. Принесу тебе что-нибудь вкусненькое. Пирог твой любимый испеку, хочешь?
– Давай, – без особого энтузиазма соглашаюсь я.
– Максим, я серьёзно, не отчаивайся! Ты же знаешь, как важно настроить себя на позитив. По статистике, выздоровление проходит эффективнее, если пациент сам верит в благоприятный исход.
Раздражающие голоса по ту сторону становятся громче, и я, сославшись на остывающий обед, торопливо сворачиваю беседу. Люблю Олю, понимаю, что она переживает за меня и старается поддержать, но сейчас слушать её мотивационные монологи нет ни сил, ни желания.
Только сбрасываю вызов, как на экране светится очередной входящий. Олег. Несколько секунд смотрю на знакомые цифры, но всё-таки решаю не отвечать. Очередное «как ты», полное сострадания, лишь сильнее разозлит меня.
Кладу телефон на стол, пододвигаю к себе тарелку с борщом и под аккомпанемент Лунной Сонаты принимаюсь за еду.