Грозовые Птицы (СИ) - Котов Сергей. Страница 27

Я узнал его. Да, теперь у парня была другая причёска, без той идиотской пародии на оседлец. Но это, без сомнения, был он.

— Женька… — выдохнул я.

— Да, верно, — улыбнулся санитар, — а вас Сергей зовут. Про меня ночные рассказали, да?

— Что?.. а, да. Наверное.

— Очень приятно познакомиться, — он протянул крепкую, мозолистую ладонь, которую я привычно пожал.

— Взаимно.

— Так что насчёт обеда? — уточнил Женя, и добавил, смущенно опустив взгляд: — ребята обрадуются…

— Конечно, — ответил я, — да, я подойду сам.

Мы познакомились, когда я ещё учился в школе. Тогда в Лужниках, на новой, реконструированной площадке проводился этап чемпионата мира по воркауту. Женька участвовал. И, надо сказать, очень достойно — занял второе место в индивидуальном фристайле. Я тогда вообще остался без призовых мест.

Его выступление так меня впечатлило, что после соревнований я решил подойти, уточнить пару технических моментов. Так и познакомились.

Он тогда впервые был в Москве. Я показал город; провёл большую экскурсию по самым интересным, на мой взгляд, местам. Женьке понравилось очень. Мы как-то неожиданно сошлись. Слишком много было общих тем для общения, наверное. И характер мне его понравился: спокойный, рассудительный, покладистый…

Я к нему в Киев ездил, несколько раз даже. Он тоже водил меня по разным местам. Особенно мне понравилась площадка для воркаута, где-то на берегу Днепра. Да, само оборудование было староватым, кажется, чуть ли не с советских времён. Но за ним ухаживали. Даже красили регулярно, по местному обычаю, жёлто-синей краской.

Площадка была огромной. Но это место было интересно не столько крашеными железками, сколько народом. Тут был дед, лет семидесяти, лихо крутивший динамические элементы. Грудастые девчонки, способные легко и изящно сделать выход на две. Со стороны это выглядело как вопиющее нарушение законов физики. И сама атмосфера — абсолютная открытость, доброжелательность, готовность принять любого… Там было здорово.

После четырнадцатого года мы не перестали общаться. Хотя, конечно, встречались и разговаривали куда реже. Я поступил в военное. Уже в то время у нас такие контакты не поощрялись.

Женька выучился на юриста. Работал в какой-то крутой фирме, связанной с правительством. Я надеялся, что у него были все возможности выехать из страны, переждать тяжелое время. Он никогда никакого интереса не проявлял к военной карьере, и вообще, кажется, был пацифистом.

А потом я узнал его голос, в радиоперехвате. Подразделение теробороны, которое держало оборону, говорило со своими артиллеристами. Наши ребята из психборьбы вклинились. Действовали грамотно: никаких лозунгов или угроз. Простое, человеческое общение. Дали реальный расклад — там скрывать было нечего. Положение тербата было безнадёжным. Предлагали сдаваться.

Очень часто такие переговоры заканчивались десятиэтажным матом, от которого даже у бывалых вояк уши сворачивались в трубочку и задвигались внутрь черепа. Но не в этот раз.

— Ты сам бы сдался? — Женькин голос звучал странно: привычная весёлость сочеталась с чёрной тоской. Приём был достаточно хорошим, чтобы расслышать такие детали. Их позиции были совсем рядом.

— Да кто ж его знает, — вздохнул наш ПсОшник, — и никто не знает — пока не окажется в такой ситуации.

— Ну вот, про нас я знаю.

— Это не обязательно говорить в эфире. Просто обдумайте всё.

Я нажал на кнопку передачи. Вдохнул воздуха. Но через секунду выдохнул. Отпустил кнопку.

— …посмотрим ещё, кто кого, — я застал окончание Женькиной фразы.

Не знаю точно, изменило бы что-то моё вмешательство или нет. Возможно, в той ситуации моего голоса не хватило, чтобы Женька принял решение выйти к нашим — если бы он знал, что там буду я. Это одна из тех мыслей, которые я тщательно запираю на ключ в дальнем, тёмном чулане в моей голове. И сейчас она вырвалась на свободу, и мстила, мстила мне за нерешительность…

Если бы хотя бы у меня хватило ума не лезть на захваченные позиции. Не пытаться его найти.

Я ведь знал, как выглядят люди после удара вакуумным из ТОСа.

Всё, что я мог сделать — это похоронить его в отдельной, собственной могиле. Поставить информационную табличку. Пометить координаты места.

У него осталась жена и двое детей. Когда он погиб, они были в Польше, в эвакуации. После войны они нашли могилу, перезахоронили как положено. Поставили памятник. Я старался помогать им — дистанционно, так, чтобы они не заподозрили о помощи. И следил за их судьбой, в меру своих сил.

Наверно, поэтому завести свою семью я так и не решился.

Я лежал какое-то время, стараясь загнать демонов прошлого обратно в самый тёмный чулан подсознания.

Чтобы стало легче, начал анализировать ситуацию.

Научники говорили, что Аномалия ведёт в места, которые формируются некими информационными… сущностями. Что множество погибших птиц открыли проход в эти миры.

Забавно, что они не упомянули то, что такие места давно известны всем традиционным земным культурам, под разными названиями. Впрочем, допускаю, что таких мест — много. И они все — разные. А где именно человек оказывается после смерти зависит от того, как он живёт и как умирает.

Похоже, Аномалия меня вынесла в место, подозрительно напоминающее скандинавскую Вальхаллу. Тут одни военные, бесконечная битва и возрождение каждую ночь. Разве что пиров по вечерам как-то не хватает… и это странное разделение на «плохих» и «хороших» — что-то не помню такого в мифах.

Информации у меня пока ещё маловато, чтобы делать окончательные выводы, но, похоже, сюда попадают те, кто погибает в бою. Они ничего не помнят о прошлой жизни. Устраиваются тут, продолжают бесконечно воевать, гибнут, возрождаются, снова гибнут — в призрачной надежде… на что?

Человек должен на что-то надеяться, верить в саму возможность перемен. Здешнее общество удивительно стабильно для такой безумной конструкции. Так не должно быть — если только его не поддерживает нечто неизвестное.

Надо внимательнее приглядеться к местным религиям. Вопреки совету генерала.

Когда я вошёл в столовую, все замерли. Стало очень тихо. Я успел пожалеть, что согласился на Женькину просьбу и вышел из палаты. Но как только я взял поднос и встал в очередь на раздачу, гул голосов и обычное движение возобновилось. Да, в мою сторону всё ещё бросали любопытные взгляды, но делали это украдкой, ненавязчиво.

Когда я доедал второе, в столовую вошёл Даниил. Когда я увидел его, едва смог сдержать улыбку: он не шутил, когда говорил о том, что после каждого возрождения ему приходится серьёзно работать над собственными физическими кондициями. Китель не мог скрыть округлый выпирающий живот, а второй подбородок лежал на воротнике форменной рубашки.

Он взял салат, стакан воды и сел за мой столик.

— Привет, — кивнул он, и принялся за еду.

«И как его угораздило попасть в эпицентр боевых действий?» — молча недоумевал я, наблюдая за тем, как он молча, тщательно пережёвывая, поглощает салат.

— Говорил же — не всем так везёт, как тебе. Некоторым приходится работать над собой, — сказал он, сделав глоток воды.

— Да, пожалуй, я везучий, — ответил я.

— Не доставали тебя тут?

— Нет, — я покачал головой; про визит генерала я решил умолчать.

— Мы стараемся перекрыть информацию. Минимизировать распространение. Я хочу удержать тебя в разведке. Ты сам как к этому?

— Поддерживаю, — кивнул я, в этот момент осознав, что действительно не хочу уходить на линейные должности. Это меня немного удивило, и я начал копаться в себе, пытаясь понять, откуда взялось это нежелание. Ведь военная карьера открывала мне больше возможностей, дорогу к информации и ресурсам, а с ними, возможно, и путь обратно. Мне понадобилось секунд десять, чтобы понять. Дело было в Алине. Похоже, я надеялся на новую встречу.

— Что такое? — насторожился Даниил.

— Да нет. Всё нормально. Вспомнил дорогу обратно.

— Ну ты дал, конечно, — усмехнулся он, — расскажешь потом, как до отрогов добрался. Шансов не было — у них отлично отлажена поисковая система. Собаки, вертолёты, все дела. Наверно, нашёл какой-то обходной путь? Пещера? Река подземная? В общем расскажешь.