Факел Геро. Часть 2 (СИ) - Астрович Ната. Страница 52

Как только девушка появилась на аллее, Зел позабыл о своих страхах. Теперь все его чувства и мысли были обращены к Елене. Хиона села на скамью рядом с деревом, за которым он прятался, и раб задрожал: они одни на тёмной аллее, и достаточно сделать пару шагов, чтобы коснуться её плеча. Зел вдруг почувствовал себя хищным животным, сидящим в засаде. Подобно зверю, он втянул воздух ноздрями, пытаясь уловить исходящий от Елены запах.

Девушка обернулась, и Зел замер, боясь обнаружить своё присутствие. Он не дышал, пока она смотрела в его сторону, но как только Хиона отвернулась, снова подумал о том, что сейчас девушка совершенно беззащитна перед ним.

Непонятный всхлип нарушил тишину ночного сада. Встревоженный Зел покрутил головой, чтобы определить источник звука, и обомлел… Елена плачет? Разве чародейки умеют плакать?

Но не успел Зел подивиться своему открытию, как заметил в глубине аллеи тёмный силуэт.

4.

Идоменей к вечеру находился в приподнятом настроении. Сегодня была отгружена последняя партия зерна, предназначенная для продажи. Завтра на рассвете обоз тронется в путь. Завершена огромная работа, и теперь позволительно немного расслабиться.

После ужина хозяин Тритейлиона вновь вернулся к раздумьям о том, чтобы провести зиму в Прекрасной Гавани. Федре можно объяснить своё решение необходимостью участвовать в заседаниях Городского Совета, и это правда: архонт города чуть ли ни каждый день слал приглашения.

Мужчина откинулся на спинку кресла и принялся мечтать, как будет проводить зимние дни: с утра до полудня заседания в Совете, затем беседы за обеденным столом, короткий отдых, чтение элегий и поэм. Обязательно надо нанести визиты ваятелям, за работой которых он любит наблюдать. Разве это не чудо — видеть, как под рукой мастера кусок холодного мрамора превращается в статую мускулистого атлета или изящную красавицу с мечтательной улыбкой на устах? Были ещё философы, их умение найти в любой мысли содержание и развить её до блестящей идеи — искусство не меньшее, чем работа ваятеля. Театральные постановки, торжественные богослужения, симпосии с рапсодами и танцовщицами, соревнования атлетов… Хоровод развлечений, представший перед его мысленным взором, манил праздничными огнями.

Единственной неприятностью может стать случайная встреча с племянником жены, но, поразмыслив, Идоменей пришёл к выводу, что вероятность такой встречи невысока. Общих друзей, как и общих интересов, у них нет и быть не может.

Вдруг вспомнились слова Федры, что Хиона ответила на чувства Агафокла. Правда ли это? Неужели девочка, воспитанная им, могла плениться этим праздным хлыщом? Как не хочется в такое верить… Но разве сердце бывает разумно? Увы, любовь предпочитает не замечать недостатков.

Идоменей вздохнул. Он не видел Хиону уже много дней. Она не приходила, а он не посылал за ней. Может быть потому, что боялся разочароваться, увидеть в её глазах любовь уже не к нему, а к другому мужчине? Наверное, подобные чувства испытывают многие отцы, имеющие дочерей на выданье.

Лампион замигал, собираясь погаснуть. Идоменей посмотрел в окно на синее, в россыпи мерцающего серебра небо. Ему захотелось прогуляться под этим небом, очистить голову от набежавших грустных мыслей, а душу — от тревог.

Налюбовавшись звёздами, Идоменей свернул на аллею. Здесь было темно, только светлела дорожка, усыпанная опавшей листвой, едва обозначая путь. Под ногами тихо зашуршали листья. Всхлип ночной птицы нарушил тишину, а затем в её глубине кто — то заскулил как щенок. Идоменей замер и вгляделся в темноту. Когда — то такое уже было: ночной сад, плачущий ребёнок на скамье… Он словно вернулся на восемь лет назад.

— Хиона?.. — неуверенно позвал мужчина.

— Господин, вы пришли!

Хиона кинулась к нему, обвила шею руками. Идоменей осторожно обнял девушку за хрупкие плечи. Никогда раньше она не искала утешения на его груди…

— Тихо, тихо, дитя…

Рабыня не отозвалась. Хитон намок в том месте, где она прижалась щекой, а Идоменей облегчённо выдохнул. Напрасно он беспокоился — дитя, взращённое им, не могло полюбить того, кто вызывал в нём одну только неприязнь. Мужчина захотел немного разрядить обстановку и произнёс вслух строфу из известной поэмы:

— Женихов она тысячи красотою своей привлекала, лишь четырнадцать лет ей минуло…

Девушка отстранилась и с укором посмотрела ему в глаза.

— Вы шутите, господин? Смеётесь надо мной?

— Ну что ты, дитя! Я догадываюсь о причине твоих слёз, поэтому хочу утешить и немного развеселить.

— Вы не отдадите меня господину Агафоклу, как не отдали Нисифору? — вопросила Хиона.

Ему понадобилось некоторое время перед ответом.

— Прежде всего необходимо, чтобы ты задумалась вот о чём: тебе удалось усвоить много знаний, и знания эти имеют большую ценность, но в то же время они очень отличаются от тех навыков, что даёт настоящая жизнь, которой ты не знаешь, живя здесь, в Тритейлионе. Я, как твой покровитель, хочу быть честным — этот союз для тебя очень выгоден. Теперь ответь, Хиона, думала ли ты о том, кем станешь через брак? Не только обретёшь свободу, но и будешь госпожой, хозяйкой богатого дома. Разве ты не хочешь этого, дитя?

— Нет, господин! Нет! — девушка отчаянно затрясла головой. — Я говорила вам прежде, что желаю навсегда остаться в Тритейлионе, и вы обещали разрешить мне здесь жить столько, сколько захочу!

— Обещал, и слово сдержу.

— Но ведь госпожа… — пролепетала девушка. — Она называет меня своей родственницей, дарит дорогие подарки… Разве вправе я их принимать? Как мне быть, господин? — недоумевающе посмотрела на Идоменея девушка.

— Она хочет, чтобы ты стала женой её племянника, это так, только Агафокл должен выполнить ряд условий, прежде чем состоится ваша свадьба. Лишь тогда он получит моё согласие. Но тебе не нужно переживать: я знаю этого малого давно, он не способен к перерождению и, к тому же, очень непостоянен в своих желаниях. В течение года многое может случиться: Агафокл передумает или влюбится в кого — нибудь ещё. Что касается твоей госпожи — не перечь ей. Прояви уважение к слабостям той, которая всегда любила тебя.

— И всё же я немного боюсь, господин, — прошептала Хиона.

— Верь мне, дитя, — Идоменей положил девушке руку на плечо. — Я никому не позволю выдать тебя замуж против воли.

— Благодарю, господин, — Хиона повернула голову и коснулась губами руки мужчины.

— Рад, что снова смог успокоить твоё сердечко. А теперь беги скорее в гинекей, тебя, наверное, уже ищут.

— Спокойной ночи, господин.

— Хороших снов, дитя.

Шаги на аллее стихли, а Зел всё не решался выйти из своего укрытия. Что — то упало к его ногам, и он испуганно отшатнулся, не сразу сообразив, что это черепица с посланием Елены выскользнул из — за пояса. Поводив рукой по земле, Зел нашёл черепок и тут же отбросил его от себя.

— Колдовское письмо!.. — прошептал раб. Хозяин не читал послание и всё равно пришёл к ней на свидание. Власть Елены непреодолима!

«Её слёзы — уловка притворщицы, — усмехнулся мужчина. — Они высохли, как только чародейка получила желаемое».

— Агафокл!.. — шёпотом воскликнул Зел и хрипло рассмеялся. Этот Менелай ещё не успел жениться на ней, а она его уже обманывает!

Раб вышел на аллею и покрутил головой, прикидывая, какой дорогой лучше вернуться в посёлок. Если идти через верхние террасы, большая вероятность столкнуться там с хозяином или со стариком. На нижних поздним вечером никого не бывает, но этот путь длиннее и опаснее из — за незаконченных работ вокруг Белого особняка. Сможет ли он пройти там в полной темноте?

Немного потоптавшись на месте, раб направился в глубь аллеи. Мужчина напряжённо всматривался во мрак, боясь пропустить лестницу, выводившую к нижним террасам. Он шёл уже долго, но лестницы всё не было. Зел решил не возвращаться и пройти аллею до конца. Он знал — все дорожки в саду сходятся возле большой круглой клумбы.

Мужчина начал считать шаги, чтобы примерно определить длину пути. На сто пятнадцатом шаге он остановился: ни одна аллея в Тритейлионе не тянулась на такое расстояние. Зел запаниковал. Он поднял глаза к небу — на нем не было ни Луны, ни звёзд. Куда бы он ни посмотрел, везде взгляд тонул в непроглядной черноте. Раб прислушался, пытаясь по плеску волн определить, в какой стороне море, но тишина оказалась такой же непроницаемой, как и темнота.