Самойловы-2. Мне тебя запретили (СИ) - Инфинити Инна. Страница 39

Мы танцуем, пока не пересыхает в горле. Антон ведет меня к бару и покупает бутылку воды, которую я тут же опустошаю. С тяжелым дыханием приваливаюсь к деревянной стойке. Ноги ужасно ноют, мне хочется сесть, но все стулья у бара заняты.

— Устала? — Антон склоняется надо мной.

Я киваю головой, потому что трудно даже говорить.

— Давай отвезу тебя домой?

Поднимаю на парня поплывший взгляд и долго смотрю в его нахальное лицо.

— Ну отвези, — безразлично отвечаю.

Я возвращаюсь в ложу, чтобы забрать сумочку и попрощаться с друзьями.

— Я поехала, а вы еще веселитесь. Тут оплачено до утра, — говорю всем.

Впрочем, утро уже близко. Часы показывают половину четвертого ночи.

Я выхожу из клуба с Антоном. Ноябрьский холод отлично отрезвляет. Я с огромным удовольствием глубоко вдыхаю морозный воздух, подставляя лицо редким снежинкам.

Антон по-хозяйски обнимает меня за талию и ведет вдоль тротуара, у которого припаркованы автомобили. Останавливается возле белой «Ауди» и щелкает брелоком.

— Кажется, ты пару дней назад говорила, что ждешь принца на белом коне. Он у меня есть. — Указывает головой на машину. — Благородных немецких кровей.

Я издаю саркастичный смешок.

— Осталось теперь дождаться принца.

— Или рассмотреть его в одном из твоих знакомых.

Антон галантно открывает мне переднюю дверь, а сам садится за руль. Он трезв. По крайней мере я не почувствовала от парня запах алкоголя, хотя последние пару часов он находился очень близко ко мне.

— Расскажи о себе? — вдруг спрашивает, когда мы выезжаем на дорогу.

Я скашиваю на него подозрительный взгляд.

— Можно подумать, тебе интересно.

— Интересно, — тут же спешит меня заверить. — У тебя двойная фамилия, верно? Что означает Готье?

— У меня мама француженка. Готье — это ее фамилия, французская.

— Прикольно. Часто ездишь во Францию?

— Постоянно.

— Я знаю одну французскую писательницу с фамилией Готье.

— Это моя мама.

Антон в изумлении поворачивается ко мне.

— Ты про Мэриэн Готье? — уточняю у него.

— Вроде да. Моя мать читает ее книги.

— Да, это моя мама.

— Серьезно!?

— А ты думаешь, я вру?

— Нет-нет, что ты! — торопится оправдаться. — Просто я очень удивлен.

В салоне автомобиля становится жарко, поэтому я снимаю с себя шубу и убираю ее на заднее сиденье. В сидячем положении мое и без того короткое платье задирается вверх еще больше, и Антон тут же переводит взгляд с дороги на мои ноги в почти прозрачных капроновых колготках.

— Ты не туда смотришь, — делаю ему замечание. — Следи за движением.

Парень поспешно возвращается к лобовому стеклу, но на каждом светофоре то и дело пялится на меня. Я обращаю внимание, что его джинсы в районе ширинки сильно набухли. Этот факт не вызывает во мне совершенно никаких эмоций, хотя, когда такое случалось у Леши, я тут же заводилась в ответ.

Снова быстро трясу головой.

Не думать, не думать, не думать о нем.

— С тобой все в порядке? — Антон смотрит на меня с беспокойством.

— Да, все хорошо. Спать хочу просто.

Благо, мы уже возле моего дома. Антон заезжает на прилегающую территорию, я открываю шлагбаум, и он довозит меня ровно до подъезда. Глушит мотор, но при этом не спешит разблокировать двери. Поворачивается ко мне всем корпусом и пристально смотрит.

— У тебя нет парня, я правильно понимаю? — спрашивает.

Вопрос вызывает у меня усмешку.

— Нет, я свободна.

Антон тянется к прядке волос, что выбилась из моей прически. Накручивает длинный локон на палец.

— Как же так вышло, что у такой красотки нет парня?

Он сдирает пластырь с незажившей болячки. Сердцебиение учащается, сбивая мое дыхание, и я словно снова возвращаюсь на три месяца назад в Музеон, где чуть не захлебнулась от слез.

Сама подаюсь вперед и целую парня. Хочу почувствовать вкус чужих губ. Антон тут же отвечает, кладет ладонь мне на затылок, подается чуть вперед, укладывая меня спиной на сиденье, а сам нависает сверху. Пускаю его язык к себе в рот, не сопротивляюсь, когда он свободной рукой ведет вверх по моей ноге, просовывает ее под короткое платье и доходит до бедра.

— Ты такая сексуальная, — отрывается от моих губ и принимается целовать шею.

А я будто ловлю дежавю.

Машина. Страстный поцелуй. Лешина рука под мои платьем. Лешины губы на моей шее.

— Остановись! — резко вскрикиваю и отталкиваю от себя парня.

Недоуменный Антон смотрит на меня расфокусированным взглядом.

— А? В чем дело?

— Открой машину, — требую.

— Что не так?

— Открой машину! — повышаю голос.

Парень прищуривается, видимо, пытаясь прочитать по моему лицу, что на меня нашло.

— Антон, открой немедленно машину.

— Да-да, конечно, — тут же спохватывается и нажимает кнопку на панели водительской двери.

Я хватаю с заднего сиденья шубу и пулей вылетаю из автомобиля. К счастью, парень не идет за мной. В лифте чувствую по всему телу дрожь. Она не проходит, даже когда я оказываюсь в своей комнате. Сбрасываю на пол платье, вытаскиваю из волос шпильки, рассыпая локоны по спине, и направляюсь в ванную.

Я продолжаю дрожать, даже стоя под горячими струями. Вдруг понимаю, что по моим щекам течет не только вода из душа. Приваливаюсь спиной к кафелю и сползаю вниз по стенке. Сидя на дне душевой кабины, подбираю к себе ноги и опускаюсь лицом в колени, давая полную волю слезам.

Ну как...?

Как мне научиться жить без него?

Глава 40. Рождество

НАТАША

Конец декабря — мое любимое время года. Когда я училась в школе, для меня вторая четверть заканчивалась 20 декабря, и мы всей семьей уезжали во Францию. Там я встречала католическое Рождество. Дома в Париже всегда пахло глинтвейном и имбирным печеньем, а из колонок лились песни Фрэнка Синатры. На Новый год мы иногда возвращались в Москву, а иногда встречали его и там.

Но не Новый год я люблю больше всего, а ночь с 24 на 25 декабря. Хотя я и не католичка. У меня вообще нет религии. Когда я родилась, родители решили, что во взрослом возрасте я сама выберу себе веру, поэтому не стали меня крестить ни в католической церкви, ни в православной.

Но я так и не определилась с религией. Да и не хочу. Мне нравится православная Пасха и не нравится католическая. Но при этом я обожаю католическое Рождество и не люблю православное.

И вот, впервые в жизни, я не могу поехать в Париж на свой самый любимый праздник, потому что в гребанном университете у меня сессия вплоть до 29 декабря. Я трясусь от злости, но сдаю ненавистные предметы, и 30 декабря наконец-то улетаю с родителями во Францию.

Но новогодняя ночь не считается здесь главным событием, поэтому праздничного настроения у меня уже нет. Бабушка с дедушкой вручают мне подарки, которые заготовили на Рождество, я дарю им сюрпризы в ответ.

— Натали, милая, как учеба? — интересуется бабушка, когда мы остаемся с ней вдвоем.

— Никак. Мне не нравится.

— Не жалеешь, что отказалась от Сорбонны?

Это соль на рану.

— С одной стороны, жалею, но с другой, тут ведь тоже был экономический факультет. Так что не думаю, что в Сорбонне было бы интереснее.

Но зато я жила бы в любимом Париже и, может, смогла бы начать новую жизнь без него… Об этом я, конечно, вслух не говорю.

— Помнишь, Эммануэль? Главного редактора французского «Вог»? Она как-то раз спрашивала у меня про тебя!

— Что спрашивала? — безразлично интересуюсь.

— Да так, чем занимаешься. Но я уверена, что это не просто так, Натали! — с энтузиазмом восклицает бабуля. — Тебе бы в модели пойти! С твоими-то внешними данными!

Ее слова заставляют сердце встрепенуться. Я сотню раз думала над предложением того мужчины, модельного агента. До сих пор ношу его визитку в кошельке, а иногда достаю и задумчиво верчу в руках, не решаясь позвонить.

Что я ему скажу?

«Здрасьте, спустя полгода, я решила принять ваше предложение»?