Постовой (СИ) - Путилов Роман Феликсович. Страница 23

Войдя в отдел милиции, задержанный осмелел и, вполголоса, зашептал:

— Ну и че ты добился? Меня утром отпустят, а я пацанов попрошу, чтобы мне морду разбили и в прокуратуру, расскажу, как ты меня бил. И пиздец тебе, сука ментовская.

— Привет, понятые есть? — я, не отпуская натяжения ремня, поздоровался с помощником.

— Откуда, видишь дежурка пустая.

Я в расстроенных чувствах вышел в коридор. Бежать на улицу, отлавливать спешащих на вокзал граждан был не вариант. В темном тупике, в конце коридора, темнели какие-то тени.

— Товарищи, подойдите сюда.

Силуэты вздрогнули и приблизились. Мужчина и женщина, на вид лет сорок, с усталыми и потухшими лицами.

— Вы кого-то ждете?

— Нам нужен оперуполномоченный, а он на выезде.

— Что у вас случилось?

— У нас паспорта украли, и записку с кодом от камеры хранения. А вскрывать ячейку без паспорта отказываются. У нас поезд через три часа, если не дождемся оперуполномоченного, то придется без вещей уезжать.

— Понятно. Давайте так, полчаса вашего времени отниму, а потом помогу вам. Договорились?

Мужчина и женщина переглянулись и обреченно кивнули. Сапог что-то попытался сказать, но я дернул «поводок», и он заткнулся.

— Тогда посидите, а я сейчас подойду.

С боем вырвав у помощника дежурного все необходимое, просмотрев у понятых имеющиеся у них профсоюзный билет и водительские права, условно установив их личности, я преступил к процессу. Когда я вытянул из-за пазухи задержанного сверток с клинком, гражданин Сапожников, предсказуемо, завизжал, что это ему подбросил мент — козел.

Глядя в сочувственные лица понятых, я понимающе кивнул:

— Все правильно, человек в розыске, за то, что всемером людей избивали и грабили, но ножик ему только менты могли подсунуть, сам он ни-ни. Но, что бы мы все были честными со своей совестью, то мы этот меч в пакет упаковываем, опечатываем печатью, а тут на склейке вы ставите свои подписи. И тут же направление экспертам пишем, о снятии отпечатков пальцев с ножа и сравнении с дактокартой задержанного. Если я ему эту саблю в карман подсунул, его же "пальцев" там быть не должно, правда?

Понятые согласились, что это логично, и с посветлевшими лицами, подписали протокол и объяснения.

Запихнув приунывшего Сапога в камеру и "заштамповав" материал, что у гражданина Сапожникова обнаружен предмет, соответствующий признакам холодного оружия, в книге учета происшествий, я вернулся к понятым:

— Ну, давайте решать вашу проблему.

За полчаса я выписал им справки, что имярек обращались в отдел милиции по поводу утраты паспортов, и поставив на эти бумажки ничего не значащую печать РОВД «для пакетов». Затем, подхватив их под руки, поспешил на вокзал, где представившись дежурному по камерам хранения, показал ему слепленные мною, но, вполне серьезно выглядящие, справки и проконтролировал процесс вскрытия ячейки. Глядя вслед убегающей к поезду паре, счастливо сжимающей свои чемоданы, я думал, что этот длинный день прошел не зря. Помог трем хорошим людям — начальнику розыска и жителям далекого Иркутска, загадочного города, где прошло детство моего отца. Не знаю, как там, у Сапога, со следователем Кожиным сложится, но от части второй статьи двести восемнадцатой уголовного кодекса он точно не отвертится.

-

Глава 18

Глава восемнадцатая. Что день, грядущий нам….

Злой, не по-летнему холодный, дождик барабанил в окно, в фойе общежития сидело, прижавшись друг к другу, несколько парочек, по телевизору о чем-то бубнил «Прожектор перестройки», из окошка комнаты вахтера, на меня, недобро поблескивала стеклышками очков Клавдия Ивановна, которая так и не простила мне ночной дебош при поисках Сапога. Но сегодня мне было положить на эмоции Клавдии Ивановны. На душе была хмарь и тоска, бесконечная, как туча над Городом. В промокших сапогах хлюпала жижа, хотелось разуться и повесить портянки на голенища сушиться, фраппируя своим солдафонским поведением местное изысканное общество. Под окном послышалось типичное тарахтение, заскрипели тормоза «уазика», потом захрипела рация:

— Двести двадцать шесть, ответь двести первому.

— Двести двадцать шесть, на связи.

— Ты где?

— Сейчас выйду.

Я со вздохом натянул на фуражку капюшон почерневшей от воды плащ-палатки, вызывающей отвращение от своей волглости, и, прокляв сибирскую погоду, обреченно шагнул к выходу. Первый шаг с покрытого металлическим козырьком крыльца, и холодные струи ударили в плечи, как хороший водопад. Я изобразил два строевых шага, стараясь аккуратнее опускать подошвы сапог в кипящие от дождевых потоков лужи и вскинул руку к обрезу фуражки. Влажная, холодная ткань вновь заставила содрогнуться, согревшееся было в тепле помещения, тело неприятно передернуло. Очень недовольное лицо ротного смотрело на меня из приоткрытой двери серо- голубого «лунохода».

— Товарищ капитан, за время несения службы происшествий не произошло.

В это время, «водила» автопатруля, кудрявый, как херувим, Володя Зеленцов, последнюю минуту вертевшийся на своем сиденье, как будто у него прихватил живот, принял какое-то решение, и скороговоркой пробормотав «командир, я щас, через две минуты», как в прорубь, выскочил из теплой кабины, и, прыгая как заяц среди луж, прикрывшись от дождя какой-то кургузой картонкой, скрылся среди сереющих, через дорогу от нас, складских сооружений. Ротный, задумчиво проводил взглядом скачущую среди белых струй дождя фигуру, вернулся к моему воспитанию, вернее, заговорил, обернувшись вглубь машины, откуда грозно топорщились усы командира взвода:

— Взгляни, Алексей Александрович, наш с тобой самый молодой сотрудник оборзел окончательно. Сидит у девок в тепле, пузо греет, а возможно, не только пузо, на службу положил конкретно.

— Я, командир, только что зашёл. У меня плащ-палатка уже насквозь промокла. На улице не видел ни одного человека. А если я заболею? Уйду на больничный с бронхитом, кого на пост выставлять будете, все в отпусках. И вообще, то, что вы посты поехали проверять, я ещё полчаса назад как слышал, когда вы еще у Клоунов двадцать четвертого вызывали. Ваш голос, даже по рации, ни с кем не спутаешь.

— Ты представляешь, он еще и за нами следит в эфире— я, так понимаю, командир тянул время, чтобы не сидеть с глупым видом, в ожидании скрывшегося в неизвестном направлении драйвера железной «кобылы»

— Я, если надо, лучше никого ставить не буду. Если поста нет, а что случилось, с меня особо не спросят. А вот, когда мои сотрудники по полдня в общежитии отсиживаются, а в зоне поста будет грабеж, с меня спросят.

— ……. — я решил закруглять пустую дискуссию, так как, под воздействием порыва ветра, крупные ледяные капли, преодолев лакированный козырек и край натянутого капюшона, попали мне в лица, а парочка, особенно холодных, скользнув по щеке, стекла под рубашку.

— Второй где?

— Ужинает.

— Он всегда ужинает, когда к вам не приеду.

— В минуты опасности он всегда рядом. Не считаясь с личным временем.

— Болтун. Кстати, о личном времени. Ты слышал, что в субботы вы на митинг, с десяти утра.

— Я с дедом на рыбалку собрался.

— На следующий выходной перенесешь. Ты помнишь, что ты в декабре писал комсомольское обязательство отработать двести часов бесплатно, в личное время.

— Я его не писал, я еще в армии был. И если все посчитать, то двести часов мы уже отработали.

— Не отработали, их отработать невозможно, такое у этих часов чудесное свойство. Давай книжку и Ломову напомни насчет митинга.

Я осторожно, чтоб не залить служебную книжку, сунул ее под металлическую крышу кабины.

— Ладно, дождь стихнет, чтобы здесь не сидел. Понял? — командир заполнял отметку о проверке поста.

— Так точно, как только, так сразу.