Огонь, гори! - Карр Джон Диксон. Страница 12

— Чтобы все опять надо мной смеялись — как всегда?

— Да, понимаю.

— Человек, способный смеяться над вами, ваша светлость, — вмешался вдруг мистер Хенли с едва скрываемой яростью, — будет иметь дело со мной. Вот как перед Богом истинным!

Порыв старшего клерка тронул старуху. Она повернула голову и подарила мистеру Хенли особенно любезную улыбку. Но, не желая выдавать свою слабость — плач при посторонних являлся злостным нарушением правил приличия, — смерила Чевиота пристальным холодным взглядом.

— Кто бы мог подумать, — почти презрительно заявила леди Корк, хотя слезы текли у нее по лицу ручьем, — что у сына Джорджа Чевиота хватит мозгов раскрыть правду?

— Это моя профессия, мадам.

— Ваша… что?

— Извините… моя работа. Позволите ли задать вам еще один вопрос?

— Позволю.

— Во вторник ночью вы в виде опыта поместили четыре драгоценные вещицы в кормушки клеток с попугаями в вашей спальне? Да. На следующее утро вы были охвачены ужасом, изумлены, вас охватило глубокое возмущение, когда оказалось, что они исчезли. Вечером в четверг вы спрятали еще одну безделушку в клетке для канарейки в галерее; безделушку пустячную, почти не представляющую никакой ценности — возможно, с целью заманить вора в ловушку?

Леди Корк изумленно вытаращила глаза:

— Да! Правда! Но… как, как вы догадались?! Прежде мы говорили о магах и чародеях… Вы что, и правда колдун?

Захваченный врасплох таким изумлением, Чевиот протестующе взмахнул рукой:

— Самое простое предположение, мадам, и больше ничего.

— Ага! Тогда скажите вот что, синьор Калиостро! — Даже в слезах леди Корк не утратила способности быстро соображать. — Зачем проклятый вор опустошил кормушки, высыпал корм в чашку или еще куда-то, а не выудил сокровище пальцами, оставив корм нетронутым?

— Мадам, тому есть несколько объяснений. Я снова могу предложить вам лишь самое вероятное из возможных.

— Слушаю!

— Разве не ясно, что на следующее утро вы первым делом отправитесь к клеткам и проверите, на месте ли ваши сокровища?

— Силы небесные! — воскликнула леди Корк. — Так я и сделала!

— Вору или воровке ночью нужно было действовать быстро. Не так уж легко шуровать в клетках с попугаями, не взволновав птиц и не разбудив тем самым вас. Несомненно, вора не огорчало то, что птицы останутся голодными… Вы понимаете, что это значит?

— Что же?

— Сейчас объясню. Запирается ли ваш дом на ночь?

— Как Ныогейтская тюрьма! Как долговая тюрьма Флит! И даже прочнее!

— А двери спальни вы на ночь запираете?

— Нет. А зачем?

— Значит, вор или воровка — кто-то из ваших домочадцев. Не сочтите за нескромность, мадам… Вы никого не подозреваете?

— Нет, — сухо ответила старуха после паузы.

— Вы говорили кому-нибудь, что намереваетесь спрятать драгоценности?

— Никому! — отрезала леди Корк более уверенным тоном.

— Тогда, мадам, еще всего один вопрос. Вы уверены, вы совершенно уверены в том, что ночью не слышали никакого шума, шороха, не видели света?

— Нет. Я ведь принимаю лауданум.

— Лауданум?

— Да! Настойку опия! Мальчик мой, старухи спят мало. — Тут она напустилась на него: — Я принимаю настойку каждый вечер, чтобы спать спокойно! Я ничего не могу с собой поделать! Даже когда в четверг расставила ловушку, поместив в клетку с канарейкой дешевую безделушку, я не удержалась и выпила настойку. Что тут плохого? Сам король принимает лауданум, чтобы унять боли в мочевом пузыре! Когда его министры толкуют о государственных делах, он настолько одурманен, что не в состоянии говорить!

Леди Корк задумалась; видимо, ее одолевали тяжелые мысли. Рука ее то сжимала, то разжимала набалдашник палки. Однако тон ее изменился.

— Король, — проговорила она. — Ведь они его ненавидят! Да! Они все его ненавидят. А я знавала его в те дни, когда он был молод, красив, как бог, и ухаживал за бедняжкой Пердитой Робинсон.

Снова ее лицевые мускулы непроизвольно задергались. Как она ни сдерживалась, слезы вдруг хлынули ручьем.

— Уходите! — неожиданно закричала, кашляя, леди Корк. — Хватит с меня на сегодня. Убирайтесь отсюда!

Чевиот подал знак мистеру Хенли.

Старший клерк закрыл чернильницу, убрал перья, застегнул бювар и тихо заковылял, опираясь на свою толстую трость, к камину, где дернул за витой шнурок звонка. Потом они с Чевиотом направились к двойным дверям.

— Погодите! — неожиданно приказала леди Корк и поднялась с кресла. Несмотря на заплаканное лицо, держалась она величественно. — Последнее слово! Я не глухая. И я услышала — не важно как и от кого — о броши с бриллиантами и рубинами в форме кораблика… Та брошь была первым подарком, полученным мной от мужа после свадьбы. Так вот, ее заложили у Вулкана.

Старуху, видимо, раздражали громкие звуки вальса. Она застучала палкой по полу так сильно, что попугай снова закричал.

— Моя брошь! — Леди Корк с трудом сдерживалась, чтобы снова не разрыдаться. — У Вулкана!

«Кто такой Вулкан? — недоумевал Чевиот. — Может, ростовщик?»

Но спросить, кто такой Вулкан, он не мог. Леди Корк говорила так, будто он непременно должен был его знать. Однако спросить можно и у других, а потому Чевиот просто поклонился:

— Спокойной ночи, леди Корк.

Он жестом пропустил вперед клерка; оба вышли.

После того как Чевиот захлопнул дверь, они с Хенли принялись тихо совещаться посреди длинной и широкой галереи, освещенной двумя рядами китайских ламп.

— Итак, что вы обо всем этом думаете? — спросил мистер Хенли.

— Самое главное, — искренне ответил Чевиот, — она словно живая реликвия восемнадцатого века. Я с трудом понимал ее выговор, и еще труднее было подражать ей. Какое облегчение, что можно говорить естественно!

(Естественно! За девяносто лет до собственного рождения!)

— Ах! — пробормотал мистер Хенли, делая серьезное лицо. — Я и сам пару раз не понял, о чем она говорит, хотя я гораздо старше вас. Но я хотел спросить о другом…

— Всей правды она нам не говорит. Она знает или догадывается о том, кто украл драгоценности. Если бы вещицы не были ей особенно дороги, она и вовсе не раскрыла бы рта. Совершенно очевидно, что… — Чевиот замолчал, так как его спутник вдруг отвернулся от него.

Мистер Хенли смотрел вперед, нахмурив рыжеватые брови; он даже приподнял трость, будто указывая на что-то. Чевиот обернулся.

Примерно в двенадцати футах, спиной к ним, стояла Флора Дрейтон.

В самом ее присутствии не было ничего необычного. Она стояла на ковре с правой стороны галереи, ближе к двойным дверям, ведущим в бальную залу.

Странной была ее неестественная поза: голова слишком откинута назад, обе руки в меховой муфте. Хотя лица ее они не видели, вся ее фигура, казалось, дышала страданием и отчаянием.

У Чевиота сжалось сердце — как будто кто-то стиснул его в кулаке.

Через две секунды послышался скрип. Открылась ярко-оранжевая одинарная дверь, сейчас она находилась слева от Чевиота и Хенли, поскольку они стояли лицом к лестнице. Собственно говоря, это была дверь в спальню леди Корк.

Оттуда вышла Маргарет Ренфру и гулко захлопнула дверь за собой. Она стояла к ним в профиль, и они видели лишь очертания ее щеки. Мисс Ренфру прошла мимо Флоры, двигаясь по диагонали, будто направлялась в бальную залу.

Вдруг она остановилась и, будто передумав, досадливо взмахнула рукой, развернулась и направилась к лестнице.

Шагала она прямо посередине ковра. Мисс Ренфру оказалась футах в десяти впереди застывшей в отчаянии Флоры…

И в тот же миг грянул выстрел.

Они почти не услышали выстрела, что, впрочем, вполне понятно. Дюжина скрипок и арфа, наяривавшие бешеную мелодию, топот танцующих, шорох юбок, хихиканье женщин и выкрики мужчин наполнили галерею невероятным шумом.

Пуля угодила Маргарет Ренфру точно под левую лопатку.

Благодаря острому зрению Чевиот заметил черную дырочку в белом платье. Похоже было на то, будто чья-то неведомая рука сильно толкнула женщину вперед. Она сделала два шага, споткнулась и упала ничком.