Синдром самозванки, или Единственная для Палача (СИ) - Рокко Джулия. Страница 10

Поэтому, превозмогая боль и общую разбитость, я заставляла себя действовать максимально быстро, хотя единственное, о чем на самом деле мечталось — это забраться в горячую ванну и остаться в ней навсегда.

Длинный просторный коридор, несмотря на солнечное утро, тонул в полумраке. Особняк Уркайских точно питался светом, распространяя вокруг себя атмосферу вечных сумерек. Вероятно, в том была виновата не слишком удачная планировка здания, жилые комнаты которых либо выходили окнами на укрытую тенями галерею, либо на северо-восточную сторону, где солнце появлялось лишь в рассветные часы. А может, просто это зловещее строение обладало своеобразной душой, такой же хищной и мрачной, как и души ее хозяев.

— И все же, — подумалось мне вслух, — здесь не мешало бы сменить обои и повесить побольше светильников.

— Уже строишь планы по обживанию нового гнездышка, Реджи? — насмешливо, с фирменной ленцой протянул кто-то за моей спиной.

Я обернулась, столкнувшись взглядом с местным недопринцем. Янтарные до звериной желтизны глаза Хейдена разглядывали меня почти с симпатией.

— Тебе следует поклониться мне. Вот так.

Он продемонстрировал изящный и вместе с тем не лишенный мужественности поклон.

Я сочла за благо его повторить.

— Здравствуйте, — не зная, чего ожидать от самого красивого из сыновей ундера, я решила притвориться вежливой и покладистой.

Эффект испортила мазнувшая по плечу французская коса, в которую я заплела влажные волосы, и скопившаяся на ее кончиках влага, что чередой мелких капель оросила ковровую дорожку под ногами. Тут же, видимо не выдержав напора избытка плоти, раздался тихий треск и от украшенной жабо рубахи с помпой отлетела пуговица. Декольте, и без того глубокое, стало совсем уж неприличным, и я поспешила прикрыть его руками.

Хейден засмеялся. Я нервно засмеялась вместе с ним.

— Главное, чтобы штаны не треснули, — поделилась своими искренними опасениями, чем спровоцировала новый приступ смешков.

Веселье оборвалось с появлением в коридоре новой фигуры.

— Ты заставляешь себя ждать.

Лорд-экспедитор стремительно сокращал разделявшее нас с ним расстояние.

Памятуя о прелестях вчерашнего общения, я замерла в напряженном ожидании. Хотелось вжаться в стену и зажмуриться, но, похоже, Садист чувствовал страх и упивался им так же, как свора бешеных псов, настигших дичь.

Прохладные пальцы тисками сжали мой подбородок и задрали его вверх. На пульсирующий тупой болью синяк упал тусклый свет настенного светильника, и на мгновение я забыла, как дышать.

— Умеешь ты очаровывать девушек… — прокомментировал картину свежих повреждений Хейден.

На мгновение все действующие лица сей невеселой пантомимы застыли в безмолвии.

— За каждую минуту моего ожидания, ты будешь наказана, — разжав пальцы, обрадовал Садист, игнорируя провоцирующие комментарии родственника.

— Так и быть, в следующий раз заявлюсь к вам украшенная рвотой. — Я так возмутилась, что позволила себе забыть о сжимавшем нутро страхе.

— Меня мало волнуют возможные трудности. Ты должна усвоить: твое пребывание здесь — блажь нашего отца. Ты его новая игрушка. Одна из тех, которые он находит, ломает и выбрасывает чуть ли не ежедневно. Поэтому как следует старайся оказаться роду Уркайских полезной. Только это позволит продолжаться той нелепой комедии, благодаря которой ты будешь пользоваться привилегиями высшего сословия, а не гнить в тюрьме.

— Но я не сделала ничего плохого! — выкрикнула я, что прозвучало откровенно жалко.

— Да. Но сделаешь, — ни секунды не сомневаясь в своей правоте, припечатал Рэтборн.

Он развернулся и, явно ожидая, что я побегу за ним следом, как дрессированная собачонка, зашагал в сторону своего кабинета.

Я и побежала, чувствуя за спиной, бесшумную поступь его брата.

— Тоже мне, провидец, — пробормотала тихо под нос, но таки оказалась услышанной.

— Братец тобой не на шутку заинтересовался, Пампуша, так что прими мои самые искренние соболезнования, — изрек очевидное Хэйден, не упустив возможности поиронизировать.

— Что ещё за Пампуша? — на ходу развернувшись, призвала красавчика к ответу.

— Есть у нас такие пышные сдобные булочки. Обычно начинки у них самые разные. Я пока не решил, какая лучше всего подошла бы тебе, — ничуть не смутившись, просветил меня желтоглазый.

За спиной негромко хлопнула дверь уже знакомого кабинета, напомнив, что времени для болтовни не осталось. Однако, смолчать и не вернуть сомнительный комплимент я просто не смогла.

— В таком случае, учти: будешь называть меня булкой — я стану называть тебя Крендель.

Три недели спустя…

В незашторенное окно лился сизоватый свет луны. Полнолуние.

В Андолоре ночное светило пылало в небесах непривычно ярко. Мне не спалось. Из-за этого раздражающего света я ощущала себя пресловутым оборотнем, обреченным на болезненное превращение в жаждущее крови чудовище.

В который раз шумно вздохнув, я поспешила «утешить» себя, с наслаждением засунув в рот вкуснейшее заварное пирожное. Крошечное, ровно на один укус, но такое идеальное! Оно имело совершенно потрясающий, просто изумительный вкус натурального домашнего масла, сгущеных сливок и ароматных лесных ягод.

Медленно жуя деликатес, я с тоской грезила о чашечке свежесваренного кофе, точнее местного аналога с красивым название дроффэ, раздобыть который в два часа ночи не представлялось возможным. С другой стороны, в сложившихся обстоятельствах следовало радоваться такой роскоши, как божественные пирожные хозяйского повара, доставшиеся мне в обход насильственной диеты.

К слову сказать, данный тайный пир вполне мог обернуться серьезными неприятностями для всех участников сего невинного заговора. Решительно заглушив трусливые мысли, я уничтожила очередное лакомство, на этот раз рассыпчатую корзиночку с крошечным букетом кремовых незабудок. Из груди вырвался стон непередаваемого блаженства, когда лиловые цветочки взорвались на языке вкусом, чем-то напоминающим ананасовый.

Наша встреча с гениальным поваром-невольником состоялась в первую неделю моего заточения в особняке спятившего ундера. Как оказалось, брошенный в порыве детского восторга комплимент талантам кулинарного виртуоза в тот самый приснопамятный первый ужин, каким-то невероятным образом достиг ушей Герарда и тут же застолбил для меня местечко в его большом, как мировой океан, сердце.

На кухню — огромный, пышущий жаром каменный мешок с узкими продольными оконцами под самым потолком — я попала случайно. С непривычки заплутав в бесконечных переходах особняка, я забрела на хозяйственную часть — маленькое, укрытое от глаз высокородных хозяев царство вольнонаемных слуг и дорогостоящих рабов. Наткнувшись на массивную, обитую железом дверь, из-за которой доносилась целая какофония знакомых каждой домохозяйке звуков, я несказанно обрадовалась. Учитывая размеры особняка, плутать по нему можно было до самой ночи, что, в итоге, наверняка бы закончилось для меня очередным не слишком приятным приключением. Последними я была сыта по горло.

В путешествие по коридорам я пустилась, покончив с обедом. Он проходил в малой столовой. Ундер в категорической манере потребовал ежедневных совместных трапез, на коих с большим пристрастием выспрашивал о моих успехах в учебе. Малая столовая, в отличие от столовой парадной, располагалась в южном крыле здания, весьма далеко от места, где я имела несчастье свести знакомство с сыновьями дядюшки Цвейга.

Обратную дорогу до выделенной мне спальни, в которой новой игрушке надлежало отсиживаться в перерывах между занятиями, запомнить с первого раза не удалось. Решив отыскать кого-то из слуг, я миновала не одну анфиладу проходных комнат и залов, но, как назло, так никого на своем пути и не повстречала. В пору было завопить «Ау», но тут весьма кстати обнаружилась памятная дверь.

В послеобеденное время кухня пребывала в относительном затишье. На огромной, ажурного литья плите медленно томились предназначенные к вечерней трапезе соусы и бульоны. В здоровенной, литров на двадцать кастрюле явно тушилось нечто мясное. Под потолком, на медных балках, мерцая начищенными боками, висели многочисленные ковши, половники, дуршлаги и сковородки. Стены украшали обрамленные в рамы рецепты, писанные вычурным каллиграфическим почерком с незамысловатыми гравюрами разнообразной снеди. Здесь даже имелся открытый очаг, в недрах которого бушевало живое пламя, а сверху, на средневековый манер, свисали жутковатого вида крюки и вертела.