Жажда бессмертия (СИ) - Львова Мира. Страница 28

— А если он выставит меня на улицу, ты примешь меня без приданного?

Артем подошел, сел рядом и начал хрустеть пальцами.

— Тебе надо сделать все, чтобы хотя бы квартиру тебе оставил. А лучше, чтобы пособие какое-нибудь платил.

Светлана снова закрыла глаза, изо всех сил стараясь не выдать своих чувств. Слезы бесшумно стекали на обивку дивана.

Глава 14

Карл Борисович вытер пот со лба, трясущимися руками воткнул вилку в розетку и, задержав дыхание, повернул рукоятку на полную громкость. Из динамиков послышалось журчание ручья и пение птиц.

— Та-ак, вроде работает, — он шумно выдохнул и повернул антенну на «Деревню».

Веселый детский смех заполнил гостиничный номер.

— Реган, дай мне попробовать, — крикнула Вера. — Ого, прям как настоящий. Жаль только, что постоянно приходится заострять и быстро заканчивается.

— Ерунда, — профессор узнал Гюстава. — Этого добра здесь навалом. Мне обиднее всего, что белого листа не достать. Остается только на камнях рисовать.

— И на деревьях, — подала голос Луиза. — Я раскрашу свой дом.

— А-а, — протянул Реган. — До первого дождя. Вода быстро смывает, я пробовал.

— Тем лучше, — ответила Вера. — Смоет, заново нарисуем. Я очень люблю рисовать, особенно акварелью. Спасибо, Реган, за такое счастье. Кто бы мог подумать, что эти плоды рисуют, как мелки.

— Да, молодец Реган, — сказал Гюстав и хрипло рассмеялся. — А мы не знали, что придумать с этими кустами. Растут быстро, а плоды ядовитые.

— Они не ядовитые, — возмутился Оливер. — Кроме диареи от них ничего плохого нет.

— А диарея, по-твоему, от чего? От отравления.

— Ну, может быть, — согласился он. — Посмотрите, как я раскрасил свою панаму.

Они еще долго обсуждали красящие восковые плоды, а Карл Борисович с блаженной улыбкой сидел, прижавшись к радиоприемнику, и представлял, что находится рядом. Вот он расспрашивает Гюстава о жизни во Франции в начале двадцатого века, вот вместе с Оливером ловит рыбу, а вот с Луизой накрывает на стол. Прямо, как большая дружная семья. Жаль, только мамы нет.

Тут Карл Борисович вспомнил, что хотел с Марией сходить на кладбище. Он спрятал радиоприемник в шкаф, вышел из номера и запер дверь.

«Где же Машенька? — подумал он и набрал ее номер второй раз. — Вроде на больничном. Должна дома сидеть с больной спиной».

Он уже хотел положить трубку, но гудки пропали и послышался слабый голос Марии:

— Алло. Кто это?

— Машенька, это я. Что с голосом? Заболела?

Вместо ответа Мария зарыдала.

— Что случилось, Маша? — испугался он, но она не ответила и продолжала горько плакать.

— Я сейчас приеду. Никуда не уходи!

Встревоженный профессор выбежал на улицу, но вспомнил, что машина осталась на парковке завода и вернулся назад.

— Такси! Вызовите мне такси. Срочно! — закричал он администратору.

Весь путь до дома уборщицы Марии обеспокоенный Карл Борисович подгонял таксиста.

— Здесь можно быстрее, патруль никогда сюда не заезжает…Обгоняйте этот утиль, еле тащится! Блин, красный.

На светофоре таксист повернулся к нему и с насмешкой спросил:

— На роды, что ли, торопишься?

— Ага, на роды, — торопливо ответил он и кивнул. — Езжай давай, уже желтый.

Карл Борисович расплатился, зашел в подъезд и побежал вверх по лестнице.

«На третьем или четвертом этаже? Помню, что квартира слева. Дверь вроде бы черного цвета».

Он постучал об черную дверь на четвертом этаже и замер в ожидании. Прошло пять секунд, десять, двадцать, но никто не открывал.

«Перепутал, наверное. Хотя на третьем дверь красная. Может, перекрасили», — он хотел уйти, но замок щелкнул и дверь открылась.

— Машенька, что случилось? — выдохнул он, увидев растрепанную и красную от слез Марию.

Она ничего не ответила, развернулась и исчезла в глубине квартиры. Карл Борисович зашел, закрыл дверь и пошел следом.

— Суп будешь? — тихо спросила она.

— Буду, — он сел за стол и вопросительно уставился на Марию, которая старательно избегала встретиться с ним взглядом.

Она поставила перед ним миску с супом и плетеную корзинку, в которой лежал хлеб. Профессор начал есть, не сводя глаз с Марии.

— Очень вкусно, Машенька. Спасибо. Я помою за собой, — он подошел к раковине, но она опередила его и отобрала грязную посуду.

— Не надо. Я сама.

Карл Борисович взял ее за руку и участливо спросил:

— У тебя где-то болит? Может, с дочкой что-то случилось?

Она прижала кухонное полотенце к лицу и зарыдала. Профессор обнял ее и погладил по спине:

— Расскажи, легче станет. Если что, у меня есть связи и деньги. Я тебе помогу. Только прошу, не молчи. Пожалуйста, Маша!

Она отстранилась и села на табуретку у стола.

— Эх, Карлуша, поздно. Уже слишком поздно.

— Что поздно-то? Не томи, говори!

Она горько усмехнулась и покачала головой.

— Я-то думала, что от работы спина болит, а оказалось от рака.

У Карла Борисовича перехватило дыхание.

— Как от рака? Ты же здоровая была. Вон, какие ведра таскала.

— И я так думала, а, оказывается, уже последняя стадия. Дали таблеток, чтобы не мучилась и домой отправили умирать. Все, прожила я свой век. Завтра куплю платье и туфли на похороны, чтобы дочке потом не бегать.

Он опустился перед ней на корточки и заглянул в опухшие от слез глаза.

— Машенька, даже не думай об этом. Поняла меня? Я что-нибудь придумаю. А ты, держись. Не хорони себя раньше времени. Я, обязательно, придумаю, как тебя спасти, — с жаром сказал он и резко встал, отчего хрустнули колени. — Пойду. Вытри слезы, они не помогут. Позвоню тебе вечером.

Он размашистым шагом вышел из квартиры.

«Ну уж дудки! На этот раз ты меня не проведешь, Смертушка. Не отдам я тебе Машу. Вот увидишь, — подумал он и остановился. — Надо магнитофон купить и кассет побольше».

Карл Борисович зашел в магазин «Музыкальный мир» и подошел к продавцу.

— Мне нужен магнитофон, на который можно записывать.

— С функцией диктофона? — молодая девушка-продавец жевала жвачку и со скучным видом листала журнал. — Или с кассеты на кассету?

— Диктофона, — торопливо ответил профессор. — И побыстрее, пожалуйста. У меня мало времени.

Она окинула его равнодушным взглядом и показала на стеллаж с магнитофонами.

— Все такие, выбирайте.

Карл Борисович еле сдержался, чтобы не выругаться, схватил первый попавшийся магнитофон и поставил перед продавцом.

— И пустых кассет штук двадцать.

— Ого, это что же вы записывать собрались?

— Оперу, — выпалил он и достал кошелек. — Упаковывать не надо, а то зима наступит, пока вы это сделаете.

***

Карл Борисович установил магнитофон рядом с радиоприемником.

«Теперь я ни слова не пропущу и обязательно выясню, как вы туда попали», — думал он, настраивая усики антенны. По пути в гостиницу он зашел в магазин и набрал продуктов на несколько дней, чтобы лишний раз не выходить из номера. А магнитофон он задумал включать, пока будет спать.

— Так-с, ребята, всем привет, — сказал профессор и включил радиоприемник.

Послышался стук ложек и довольное кряхтение.

— Луиза, ты, как всегда, бесподобна, — похвалил Гюстав. — Пудинг выше всех похвал.

— Да, согласен, — отозвался еще один мужской голос. Карл Борисович его не узнал.

— Ты работала поваром в ресторане? — поинтересовался незнакомец.

Луиза кокетливо захихикала.

— Нет, Чан. Не в ресторане, а в богатом доме французского магната. Он занимался кораблями. По всему дому стояли макеты лайнеров и барж.

— Расскажи о себе, — попросил Чан и за столом наступила тишина, прерываемая только стуком ложек и далеким лаем собаки.

Она тяжело вздохнула.

— Не люблю вспоминать, но тебе, как новенькому, расскажу…Молоденькой девушкой я поступила к ним работать служанкой. В мои обязанности входило присматривать за старой больной матерью магната Моруа. Через два года, она умерла, и я начала прислуживать за столом. Там-то он меня и заметил.