Ключ (СИ) - Дубравин Андрей. Страница 35

Но строгое воспитание она впитала в себя корнями. Как бы мы не были недовольны родителями, как бы их не осуждали, но своих детей, когда они появляются, начинаем воспитывать также — забыв про ошибки и, делая их уже своими. Вот и моя мама была скупа на ласки, но добра на строгости. До уровня бабушки ей не дал «скатится» отец. Он у нас был добрый и справедливый. В пику маме, никогда на меня даже голос не повысил. Мои детские провинности разбирал по полочкам, показывая, ЧТО я сделал неправильно. От таких бесед становилось невыносимо стыдно, тогда как на мамины упреки хотелось возражать, доказывая свою правоту.

Но я любил своих родителей. Как мог, как умел. Поэтому необходимость исчезнуть в никуда для меня стало шоком. Умом я понимал, что делаю все правильно, что таким образом я защищаю их, сохраняю им жизнь, выводя из-под прицела. Но то умом, а сердце болело.

Я скучал и очень, осознавая, что никогда из больше не увижу. Однако надеялся, что все когда-нибудь устаканится, и тогда я расскажу им свои приключения за чашкой водки. Папа объяснит, что так делать — исчезать, не предупредив — нельзя (и станет стыдно), мама обидится на недельку, но затем простит засранца. Эх, сбылось бы все это.

Об этом я думал, слушая рассказ Лилит и Ядвиги. В их жизни тоже было все не радужно. Правда, им не пришлось бросать родителей. Вышло наоборот, они их бросили. Стражи и Меняющиеся набирали рекрутов в свои ряды из воспитанников детдомов. Усыновляли, удочеряли, брали под опеку. Благо, что детские дома регулярно пополнялись ненужными детьми, поэтому проблем с набором в ряды не возникало. Дальше ребят обучали наставники, тренировали и воспитывали для нужных целей.

Слушая это, я вспоминал, как тренировали меня и поражался методам. Если благодушные идеалисты — Стражи — шли на такие жесткие занятия для формирования личности, то что бы было со мной, если бы за меня взялись Меняющиеся? Понятно, что времени у Наставницы Яны было в обрез, понятно, что шоком привить нужные качества проще, но все-таки. Взрослому тяжко, а детям каково?

Лилит и Ядвига воспитывались в одном детдоме. Отсюда и знали друг друга. Лилит помнила свою маму. Девочке было пять лет, когда «мама Надя» скончалась при родах. На свет должен был появиться младший братик, но он не родился, а забрал с собой маму. Отца у Лилит никогда не было. Верней, он был, но даже не знал про дочь, ибо мама ничего ему не сказала. И братик бы появился на свет без папы, так как мама была любвеобильной, встречалась со множеством мужчин, ибо «была свободной и имела право». При этом, оставаясь честной. Раз не знает, кто отец ребенка, значит, его и нет. Не проводить же каждый раз тест ДНК… Аборты Надежда делала перманентно, к презервативам имея лишь ей одной понятное пренебрежение. А тут, вдруг решила рожать. …После смерти мамы Лилит попала в детдом.

Ядвига своих родителей не знала вообще. Ее младенцем оставили в роддоме, подписав отказ. Малышка в возрасте месяца попала в специализированные ясли, поэтому ее растили воспитатели и нянечки. А так как детей у них на попечении было множество, то и внимания от них она видела в пропорции 1 к 64-м по количеству воспитанников детского дома. Единственно близкими ей людьми стали Оксанка — девочка старше Маруси (так Ядвигу звали раньше) на 7 лет и безногий плюшевый мишка — Гаспар. Игрушку сложно назвать человеком, но для ребенка с его фантазией — это не проблема. Ногу медвежонку оторвали давно, долгое время он пылился на складе, как неликвид, а когда его выбросили на помойку, тут он и нашел себе «друга» — Машу. По крайней мере, так девочка рассказывала про игрушку, что Гаспар нашел себе друга, а не наоборот.

От игрушки, побывавшей в мусорке, воняло помоями, девочки по комнате сказали Маруське презрительное «фу» и потребовали выкинуть медвежонка. Но Маша не сделала это, она спрятала игрушку во дворе в своем тайнике, который организовала на месте выпавшего из стены кирпича, полгода назад. В тайном месте лежал кусочек синего стеклышка, через него было интересно смотреть на солнце; вкладыш от жвачки «Love is», надпись на котором гласила, что «Любовь — это терпение»; и моток синей резинки длиной в два метра, который Маша умыкнула с уроков труда у старшеклассниц, его она планировала использовать, когда уже все забудут про кражу (а на самом деле исчезновение расходного материала даже никто не заметил) в игре с другими девочками с аналогичным названием — «резиночка». Там нужно было быть ловкой и прыгать высоко и точно, но Маруся пока эту науку только постигала, поэтому в «резиночку» всегда проигрывала. Правда, была уверена, что результат кардинально изменится, когда она станет прыгать на своей резинке, ведь по-другому быть не могло. Когда на чужой — проигрыш, а на своей — победа. Логично же. А то, что Маше было всего 7 годков, а подругам по игре уже по 11-ть — это ерунда. Через четыре года (о как долго ждать) она станет чемпионом по игре в резиночку и закончит интернат с «золотой медалью».

Маша завернула Гаспара (имя она ему дала сразу же), в тряпочку, чтобы он своей вонью не выдал местонахождение тайника. Уже в субботу мишке предстояли водные процедуры вместе с хозяйкой в общей бане. Постирать его в раковине с мылом, Маша побоялась. Вдруг это заметят воспитатели и отберут у нее «мусор», чтобы вернуть на помойку. Зачем ребенку играть списанной игрушкой, когда в игровой комнате есть другие — не сломанные.

В субботу в бане большая часть шампуня и мыла достались Гаспару. Маша потратила отведенные на помыв полчаса на стирку медвежонка. В целях экономии воду в детдоме нагревал котел. Его топили углем. С утра субботнего дня над территорией детского дома распространялся особый запах — пахло горящим углем, смолой и древесиной. Ведь чтобы довести печку до нужной температуры, необходимой для сгорания угля, ее сначала растапливали дровами. Про это Маша услышала у старших девочек. По этому особому амбре, проникающим через щели в окнах в комнаты детей, даже малыши, не знающие еще дней недели, узнавали, что пришла суббота.

После купания Гаспар не только избавился от неприятного запаха, но и вернул свои изначальные цвета — коричневый на пузике и серый. Непонятно, почему создатели игрушки решили, что ему подойдет серый — это же не волк, оставалось только гадать. Но Маша на этом зацикливалась не долго. Она по телевизору видела в мультиках розового крокодила и желтого зайца, так почему и не серый медведь?

Маруся после бани несла игрушку в комнату, чтобы не дай Бог она не попалась на глаза воспитателям или нянечек. Точно отберут. С игрушки капала вода, как не старался ребенок отжать плюшевое тельце. Поэтому за Маруськой тянулся шлейф капелек. Это заметили, и Маша услышала голос от девочки постарше: «Эй, малявка, чего ты там прячешь?»

Спрашивала ее об этом Светка-Костоправ. Девахе было 15 лет, что по меркам детдома приравнивалось к пенсионному возрасту. Тем более, у девочки-подростка к ее годам сиськи и жопа была, как у доярки, которую Маша видела на картинке. Женщина доила корову вечером на берегу реки. Девочки про этот рисунок говорили, что «на берегу доярка доила корову, а в воде отображалось все наоборот» и почему-то после этого смеялись. Маша не понимала шутки, но научилась смеяться вместе со всеми — за компанию, когда звучала в очередной раз. Юморок стал расхожим. Знаете, как в среде детей удачная шутка может повторяться до бесконечности, порой даже не к месту. Ведь над ней посмеялись, значит, это смешно ВСЕГДА.

Светка-Костоправ была рослой, но не толстой в силу молодости. Потом ее несомненно развезет до состояния коровы, но в 15 лет она была еще телочкой. Маруся слышала, что ее так называют молодые парни-кочегары, которые жили в поселке рядом, а в детдоме работали. Они так и говорили: «Светка — классная телка! И сиськи у нее мягкие и большие, я бы ей вдул!» Маша не понимала, зачем взрослым дядечкам дуть на подростка, но слова эти она услышала от кучерявого парня, которого вскоре после подслушанного разговора уволили. Его напарника объясняли друг-другу это тем, что он все-таки «вдул» Светке. Могли и в тюрьму отправить, но дело замяли. «Зачем из-за шалавы малолетней парню жизнь ломать», говорили воспитатели, обсуждая новый слух.