Империя. Лязг грядущего (СИ) - Бабкин Владимир Викторович. Страница 27

— Господа, ну мы же все понимаем, что это всё показуха…

Маша остановила безопасников, двинувшихся к брякнувшему сие персонажу. Народ недобро зашумел и начал придвигаться.

— Объяснитесь, сударь.

Императрица была показательно спокойна.

Персонаж оглянулся по сторонам, и, убедившись, что прямо вот сейчас его бить не будут, отрекомендовался:

— Ваше Величество, смею представиться, Никита Озеров, корреспондент газеты «Нью-Йорк таймс». Освещаю события Всемирной выставки…

— Вы уверены, что мне стоит повторить свой вопрос, господин Озеров?

Корреспондент как-то стушевался. Холодный взгляд Императрицы не предвещал ничего хорошего.

— Эм… Нет… Ваше Величество. Я просто… Да… Я хотел отметить, что первые леди обычно не ведут столь эпатажный стиль жизни. Читатели моей газеты наверняка отметят этот момент. Есть ли у вас комментарий по этому поводу?

Маша с минуту молчала, дырявя взглядом потерпевшего. Затем холодно произнесла:

— Задавайте подобные вопросы не Императрице, а первым ледям. Кстати, милостивый государь, не желаете ли прыгнуть с парашютом в порядке эпатажа? Я с братьями и сёстрами по оружию с удовольствием составим вам компанию.

Тот растерянно оглянулся по сторонам.

— Эмм… Нет, Ваше Величество, я лишь репортер и я…

— Тогда какое вы имеете моральное право говорить о какой-то там показухе? Вы просто балабол, сударь. Ничтожный безответственный балабол, жаждущий скандальной популярности. Я прекращаю вашу деятельность в Империи в качестве репортера. Отправляйтесь к своим хозяевам в Нью-Йорк. Впрочем, уверена, что и там вы никому не нужны. В любом случае — прощайте.

ИМПЕРСКОЕ ЕДИНСТВО РОССИИ И РОМЕИ. РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. ОДЕССА. 19 июня 1921 года.

Мной был дан Высочайший обед.

Первый день обширнейшего вояжа. Сколько еще будет подобных обедов и прочих приёмов? Где-то с полсотни. Еще больше всякого рода открытий и прочих перерезаний ленточек! Меня ждала вся Россия, тысячи и тысячи людей, удостоенных чести, и, надеюсь, счастья, лицезреть мою обожаемую тушку.

В начале обеда я сказал коротенькую, минут на сорок (шутка), речь, после чего предоставил дамам и господамам возможность поесть в моём Августейшем присутствии.

Общий светский трёп и прочие штатные восторги (взаимные), и, вот, наконец, в курительной комнате собралась местная элита, удостоенная чести выкурить папироску с Царем-батюшкой.

— Что ж, господа, вижу на ваших лицах невысказанные вопросы. Спрашивайте, раз уж я здесь. Спрашивайте, пока я не улетел.

Присутствующие запереглядывались. Наконец, самый смелый (по старшинству) нашелся — генерал-губернатор Херсонской губернии Ветчинин, кхекнув, поинтересовался осторожно:

— Ваше Всевеличие, ходят слухи о скорой войне с Японией.

— Кто говорит об этом?

Виталий Георгиевич позволил себе пожать плечами.

— Да, почитай, все говорят, Государь. И в высшем свете, и торговки на базарах, и чистильщики обуви на улицах, и горничные в приличных домах, и кухарки, в общем — все.

У меня такая инфа, разумеется, была. Но, судя по тому, что очень осторожные и опытные управленцы задают подобные вопросы Императору, то тема действительно разрослась до неприличных размеров.

Вступил в разговор одесский градоначальник Княжевич.

— Государь, вопрос не праздный. Нам нужно понимать, что говорить людям. Ведомство графа Суворина прекрасно работает, но и нам необходимо понимать, что грядёт и что отвечать на вопросы.

Да, политику партии и правительства на современном этапе нужно прояснять и, чего уж там, объяснять. Иначе…

Иначе плохо будет. Вот что будет. Да.

Но проблема в том, что я сам на сто процентов не был уверен в том, что война состоится. Не очень мне её хотелось сейчас получить. Однако, парадокс был в том, что маленькая победоносная война была нужна всем и я мог привести длинный список причин и общественных ожиданий в пользу войны. Во всех смыслах, Империя была беременна войной, хочу я этого или нет. И Япония была именно тем заклятым врагом, победить которого русским было просто необходимо. Смыть позор и комплекс неполноценности. Даже немцы после Моонзунда уже не воспринимались, как принципиальные и невозможные враги. Дали им в морду, поставили на место, да и дело с концом. Русские не злопамятны. Вон дел сколько с немцами совместных сейчас! В конце концов сколько немцев на службе русской короне! Или французов тех же взять. Про итальянцев и говорить нечего — родные ведь, практически, люди! Да, даже китайцы…

Но, вот, японцы…

С японцами мы еще ничего не порешали. Не забыли мы им ни Цусиму, ни Порт-Артур, ни вообще ничего.

И не забудем.

Если уж с немцами разобрались, если саму Британию поставили на место, если Америка нас уважает, то можем ли мы спустить японское высокомерие?

Доколе!

Примерно так рассуждал честной народ от высшего света до базарных бабок. И мой полет на Дальний Восток воспринимался только и исключительно в этом контексте. Иначе зачем Царь-батюшка летит буквально за тридевять земель?

Но тут я оказался заложником своего успеха, своей харизмы и своей популярности. Мне бы ещё хотя бы года три, а лучше пять, ибо не были мы готовы к такой серьезной войне, но народ требовал войну именно сейчас, веря в величие и гениальность Державного Вождя.

Были в приближении сроков войны и свои объективные плюсы, ведь после окончания Великой войны прошло всего-то три года, а значит очень много солдат, унтеров и офицеров в рядах армии имеют реальный боевой опыт и являются ветеранами. Лет через пять уровень боеспособности в армии упадет очень существенно. Просто большая часть окажется желторотыми резервистами, а не матерыми вояками. Да и у японцев сейчас с боеспособностью большие проблемы, поскольку реального боевого опыта они в массе своей не имеют, а криками «банзай!» много не навоюешь. Позже же ситуация может уравновеситься. Так что…

— Хорошо, господа. Задам встречный вопрос — нужна ли нам война с Японией?

Присутствующие растерянно переглянулись. Одно дело получить ценные указания, но совсем другое нарваться на выражение собственного мнения, которое может не совпасть с мнением начальствующим. Тем более, если это самое начальствующее мнение — Высочайшее.

Я со сдержанным любопытством смотрел на присутствующих. Как говорится, вот он момент истины.

Возможно сейчас решается судьба кого-то из них.

Заместитель херсонского генерал-губернатора барон фон Штемпель кашлянул в кулак и поднялся.

— Государь. Могу лишь выразить своё личное мнение. Я воевал в Русско-японскую кампанию. В ПЕРВУЮ Русско-японскую, как я смею верить. Мы тогда не доделали нашу работу. Нам помешали изменники и прочие продажные революционеры, прости Господи. Россия была унижена. И я, вот уже почти два десятка лет, мечтаю о том дне, когда я смогу поднять русский флаг над Порт-Артуром. Если война действительно будет, то я прошу Ваше Всевеличие всемерно мной располагать.

Присутствующие активно закивали, подводя итог нашей встречи.

ТЕКСТ ВИТАЛИЯ СЕРГЕЕВА.

Мехико. Мексиканская республика. Bandera rosa (1). 21 июня 1921 г.

К Четырехлетию Второй Парижской Коммуны.

Речь товарища Vlado Uliani d'Herbenville (2) перед рабочими народного предприятия «Цементный завод Cemento Cruz Azul»

- В эти дни широко отмечает наш народ, а также чествуют социалисты и все революционеры других стран великую четвертую годовщину Второй Парижской Коммуны. Тогда пролетарии Франции показали всей Земле путь к миру, путь к более справедливому будущему. Да, тогда мировой империализм, соединив силы вчерашних врагов, задушил Коммуну. Но рожденный ею Коммунистический Интернационал принял у парижан революционное знамя.