Хартблид: Цепи разума (СИ) - "Эйрел Пыльный". Страница 18

Среди клубящихся туч нет-нет да пробивались яркие солнечные лучи, и там, куда они попадали, на миг вспыхивал зреноватый туман Пелены. По мере продвижения к центру Нубятника, Хартблид обратил внимание на начавшие появляться тут и там островки зелени. А на площади он обнаружил жарки, чем-то похожие на огнецвет- но с зелёными листьями и цветами, похожими на язычки пламени. Один цветок уже отцвел, и когда мальчик ткнул его веткой, из семенной коробочки в воздух выбросилось нечто напоминающее облако искр в дыму.

Стало очевидно, что Нубятник начинает отмирать. Эманации Смерти рассеивались, выжигаемые солнечным светом и живой природой, и скоро полуразрушенный городок поглотит зелень, вынудив нежить прятаться в катакомбах Склепа и держаться в пределах Мертвятника.

Внимание мальчика привлек короткий бульвар, соединяющий две улицы. Когда-то на нём было зелено, цвели цветы, а по краям, судя по пням, росли деревья. Теперь же от всей красоты осталась лишь статуя на небольшом постаменте. Статуя воительницы в тяжелых доспехах, со щитом, и копьём, которым она указывала куда-то в сторону Барьера. Что удивило мальчика, так это маленький, ещё не успевший пожухнуть букетик солнечно-желтых цветов, которые кто-то оставил на краю постамента.

На потемневшей от времени табличке было лишь одно слово:

"Сакрамента"

Глава 7: Свет в конце конвейера

Яркий свет потускнел и распался на палитру цветов. Зелень в палисадниках за белыми заборчиками. Серый камень мостовой. Глубокое синее небо, с белыми завитками облаков. Сияющий металл доспехов.

Что?

Подхватили под руки, не успел проморгаться, а затем, вроде, что-то спросили. Звуки как из под воды. И кажется, он что-то отвечал. Взгляд скользил мимо лиц, замирал на каких-то деталях. Вокруг что-то происходило, его куда-то вели. Да, по улице. Мимо каких-то людей. Или не людей. Не важно. Тяжесть прохладных кругляшков в руке, затем шелест бумаги в ней же. Какой-то дом с красивой вывеской. Кажется, это называется "шале". Внутри приятно пахнет чем-то вроде кофе, табака и кожи. Духи? Красные пузырьки, синие пузырьки, желтые пузырьки. Загляденье. Шуршат бумажки, тяжелеет сумка, взгляд скользит по блестящему дереву прилавка. Уже пора идти? Зачем, ведь тут так приятно пахнет…

Аромат цветущей клумбы, тепло солнечных лучей, а под ногами камень, а на деревьях птицы, поют, поют…

Снова какой-то дом, каменный, душный, внутри — отблески пламени, бьющий по ушам звон, сияющий металл — нет, не надо, не хочу, прочь!..

Снова на улице — зелень. Снова цветы — на бульваре. Смутно знакомая статуя, будто говорит, то же — нужно идти. Вперед.

Запах жареного мяса — шелест бумажек, вкусно. Дальше. Дальше.

…Мерцающая стена впереди. Чей-то голос, спорит. Внезапные крики — всюду. Что происходит? Что происходит?!

Память скелета зияла дырами. Просто поток невнятных образов, каких-то ярких ощущуний, всё что было тусклее — ускользало и растворялось, будто стёртое ластиком времени. Но скелет точно помнил эту статую, потому и повел себя как-то странно, двинувшись по команде не за Хартблидом, а в сторону Барьера. Хартблид выругался и последовал за ним. Скелет шел неуверенно, пошатываясь, словно пьяный, время от времени замирая и вертя головой по сторонам, и наконец остановился возле арки, ведущей прочь из Нубятника. Вот тогда-то Хартблид и полез в мёртвую память, дабы разобраться в причине сбоя, а когда закончил, присел на ступеньку у бывшего караульного помещения и потёр пальцами виски и огляделся по сторонам. Всё то же серое с проблесками синевы небо, всё те же почерневшие, скрюченные стволы деревьев, обветшавшие здания с отвалившейся штукатуркой и дырявыми крышами, битая черепица на дороге, сквозь камни которой пробивалась пепельная трава… Прежний, живой Нубятник, нравился мальчику всё больше. Но увиденное порождало многие вопросы — например, он был уверен, что это Сакрамента первой встретила бедолагу, о чем-то спросила, что-то ей не понравилось, и она велела, по всей видимости, провести его по магазинам и отправить за Барьер. Но что-то произошло, и за Барьер он не попал — его труп лежал в безымянной могиле в Мертвятнике.

Полезного из всех этих образов было мало. Лишь расположение вдоль улицы — считая от Барьера — уличного торговца едой, кузницы, алхимической лавки. Правда, это было бы ценно только если бы Хартблид не прошел мимо них, и не убедился в крайне плачевном состоянии каждого здания. Что ещё?

Щелчок пальцев. "У Мастера, что ли научился?" — мелькнула мысль, и пропала. У скелета должна быть ещё память после смерти. Может быть там есть что-то интересное? Хартблид встал, подошел к скелету и сосредоточившись, коснулся.

… Тёмная, звездная ночь. Запахов нет, но есть звуки. Речь, которую Хартблид к своему удивлению, не понимал. Он вспомнил, как обращался к памяти Дайкатаны — там всё было иначе. Возможно, потому что с ним был дух? Или была какая-то ещё причина.

— Ничего личного, просто мёртвые не болтают, — сказал кто-то над телом, чьими ушами слышал мальчик, не понимая ни слова, но старательно запоминая звуки. Труп куда-то потащили, потом бросили:

— Нихера ты отожрался, Айкиллер! Тяжелый, блядь, аж выносливость просела.

Раздались звуки работы лопатой, снова речь.

— Блядь, надо было готовить яму заранее… Если тебя найдут, друг мой, возникнут вопросы. А мы не любим, когда у стражи возникают вопросы. Ну ладно, надо дальше копать…

Звуки прервались, говорящий замер, прислушиваясь. Раздалось уханье и хлопки крыльев — ночная птица на миг показалась, блеснув круглыми глазами, и исчезла во тьме.

— Чёрт, показалось.

Снова шум вонзающейся в землю лопаты и шелест выбрасываемой из растущей ямы земли. Наконец труп затащили в яму и начали закапывать. Последнее что расслышал Хартблид, прежде чем его одолел приступ клаустрафобии, было:

— Покойся с миром, лошара, — каждый бросок земли сопровождался какими-то словами. Какими-то важными словами. Их было довольно много, но мёртвый запомнил каждое.

… Хартблид пришел в себя держась за грудь и пытаясь отдышаться. Скелеты молча ждали приказаний. Непонятные слова оказались словно выжжены в памяти. Очевидно было, что убийца хорошо знал этого скелета и был не прочь поболтать, но остерегался быть пойманным. Теперь оставалось перевести эту речь. Но сперва следовало закончить вылазку. Почему бы не осмотреть поближе кузницу и алхимическую лабораторию? Возможно там найдется что-нибудь, что пригодится Мастеру, если конечно он ещё не собрал там всё, что можно. Ведь это, по всей видимости, была его лаборатория.

В кузнице искать было нечего. Здание выгорело изнутри, крыша обвалилась, и на слое пепла и рассыпавшегося в труху недогоревшего дерева росли жарки. Было бы странным, если б тут осталось что-нибудь металлическое, живущим всегда было нужно очень много железа.

Идя дальше, Хартблид сравнивал увиденное с тем, что помнил скелет об этих местах. Сердце, почему-то сжалось. Это чувство было необъяснимым, навроде грусти, оно сильно отличалось от практичного сожаления о том, что столь хорошие дома находятся в запустении. Он хотел бы чтобы вдоль дороги снова были покрашенные в белый цвет заборчики, за которыми над аккуратными цветущими клумбами вьются трудолюбивые пчёлы. У коновязи, фыркая, хрустел овсом взнузданный конь. Собака, дремлющая на крыльце таверны, чьи окна подсвечены изнутри тёплым, желтым светом. Пересвист птиц на яблоне, где протяни руку — и в неё упадёт румяный плод. Или на голову, если присесть в тенёчке. На натянутых веревках ветер колышет свежевыстиранную одежду. В огороде между рядами крупных кочанов, обрамлённых мясистыми листьями, скачут кролики, за которыми с палкой в руке гоняется тип в белом подгузнике. Скрипучая тачка, груженная солнечно-желтой репой и красно-оранжевой морковью.

Это — цвета и гомон царства жизни. Было. Сейчас здесь — царство смерти, тишины и серых красок.