Пробуждение дракона (ЛП) - Далтон Сара. Страница 29

Грудь Ревы сдавило. Это не жизнь. Это существование, и людей делали пустым местом. Она уже не была человеком, она была вещью для уборки навоза, чистки полов и сбора урожая. Все ее существование зависело от количества собранных оливок в конце дня или чистоты полов. Прошлая ночь должна была все изменить. Они должны быть вместе, а не порознь.

Она ела хлеб и пила воду, но это не радовало. Она пошла работать в свинарник, сгребала грязь. И когда днем она повезла телегу навоза к полям по двору, она заметила перемену. Был смех. Рева впервые в лагере слышала смех не сестер.

«Они говорят, — подумала она. — Говорят и шутят. Сработало!».

Она тянула телегу по тропе вдоль полей, кивала и улыбалась другим пленницам. Они кивали и улыбались в ответ. Это была победа, хоть и маленькая. Ее грудь стала свободнее.

Утро пролетело быстро. Рева работала одна, но ей нравился гул в тюрьме. Улыбок было больше, чем она могла сосчитать, женщины тихо смеялись. Сестра Валерия ходила по двору, хмурясь. Она замахивалась хлыстом на смеющихся, рявкала приказы, шипела. После обеда бульоном и битыми яблоками начались наказания.

Рева пришла во двор после чистки полов в башне стражей и обнаружила девочку, пристегнутую к столбику в центре. Ее туника была истерзана и в крови, что текла из ран на спине. Рева бросила ведро и тряпку и побежала к девочке, но раздался треск, и ее спину обожгло.

— Куда собралась? — рявкнула Валерия.

Рева повернулась к женщине.

— Что вы с ней сделали?

— Наказала воришку, — улыбнулась Валерия.

— Всего один помидор, — прохрипела девочка.

— Это из-за одного помидора? — Реве было плохо.

Еще треск. Рева скривилась, но звук был издалека. И все же это точно хлыст бил по плоти.

— За работу! — закричала другая сестра, возвышаясь над сжавшейся в центре двора женщиной.

Рева хотела шагнуть вперед, но Валерия опустила костлявую ладонь на ее плечо и впилась ногтями в ее плоть. Рева попыталась стряхнуть руку, и хватка стала сильнее.

— Мы даже перевести дыхание не можем? — спросила Рева. — Нужно, чтобы мы работали до смерти? Мертвыми от нас нет прока.

Валерия развернула Реву к себе лицом.

— Вас много. И всегда будет больше, и мы можем гонять вас, как собак. Возомнила себя особенной, торговка, но это не так. Девчонок менти еще десятки, и они ждут, пока их закуют в цепи. Я могу заменить тебя, когда захочу.

Осознание сбило ее, как бегущая лошадь. Все внутри трепетало от страха. Она смотрела на цепи на ее ногах.

— Верно, — продолжила Валерия. — Ты никогда не выберешься. Ты умрешь здесь. Идем.

— Что?

Валерия толкнула ладонью ее плечо.

— Иди.

— Куда я иду? — грудь сдавило, Рева не могла дышать. Что-то не так. Она оглядела лица пленниц во дворе. Холодные глаза и ухмылка Розы. Нет.

— Ты идешь со мной, — Валерия толкнула ее вперед, заставляя ноги Ревы двигаться.

Она шла рядом с Валерией под весом взглядов пленниц, следящих за ее шагами. Она могла лишь позволить гадкой женщине вести ее к западной башне стражи. Она увидела впереди здание, горечь поднялась в горле. Это было обычным делом, но Рева не слышала, чтобы так делали. Сестры говорили все время, что отдадут их стражам. Мужчины жили вдали от домов, круженные женщинами и девушками. У мужчин были свои нужды, сильнее, чем у женщин. Ее ноги не хотели двигаться. Она хотела убежать, но не могла.

— Не туда, — молила она. — Не в башню.

Но Валерия толкала ее, впиваясь костяшками в поясницу Ревы. Они были все ближе к башне. Валерия ударила хлыстом, Рева упала на колени. Сестра схватила ее за волосы и подняла на ноги. Она споткнулась, всхлипывая, Валерия втащила ее в башню. Рева прикусила губу и пыталась успокоить колотящееся сердце во мгле башни. Она обвила тело руками и дрожала под пронзающими взглядами стражи. Один оторвал взгляд от тарелки с персиком и инжиром и подмигнул ей. Другой перестал точить нож и голодно посмотрел на нее. Откуда они? Это воры… или хуже?

Но Валерия толкала ее дальше в узкий коридор с низким потолком, которого Рева легко смогла бы коснуться, подняв руки над головой. Воздух был спертым и жарким, она едва дышала. Коридор спускался, факелы горели по бокам, огонь почти касался плеч Ревы, пока они шли все глубже в башню.

«Что это за место?» — думала она. Коридор привел к длинной комнате с камерами на одной стороне и стеной во влаге на другой. От запаха плесени, гнили и помоев тошнило. Валерия толкнула ее мимо камер, кивнула стражу за кривым деревянным столом у стены в каплях влаги. Он оторвал взгляд от ногтей, которые точил ножом.

— В камеру ее, — приказала Валерия. — В ту, что в конце.

Рева проследила за взглядом Валерии на деревянную дверь в каменной стене башни. Там было окно не больше буханки хлеба с решеткой и над дверью. Она поежилась.

— Хорошо, сестра, — сказал страж. Рева посмотрела на него. Ему было около пятидесяти, седина в бороде, морщины на лице. Но двигался он легко, держал нож, явно умея им пользоваться. — Идем, девчушка.

Он сжал ее руку, и Рева поежилась. Она старалась не смотреть на грязные пальцы. Она решила слушаться и идти со стражем к темной тяжелой двери в конце комнаты. Она обернулась и увидела улыбку сестры Валерии, скользившей пальцами по хлысту. Рева еще никого так сильно не ненавидела. Это ее даже пугало.

Страж отпер дверь двумя ключами, убрал тяжелый засов. Камера напоминала гроб, а не комнату, была не шире ее разведенных рук. Она не могла дышать, дверь захлопнулась за ней. Она говорила себе быть спокойной и смелой, но упала на колени и всхлипывала.

— Я хотела что-то изменить, — сказала она холодному каменному полу. — Хотела им счастья, — но принесла боль себе.

Она так и уснула, сжавшись и всхлипывая. Она не знала, сколько спала, но причиной была усталость. Все же она была лишь мешком костей после недель пути по Эстале в бегах от людей принца Стефана, а потом работы почти без еды и воды до боли в теле. Она была рада сну, рада тьме, что стерла воспоминания, хоть и на время. Только бы они стерлись навсегда, потому что боль от пробуждения была ужасной.

Камера была маленькой, и Рева не могла вытянуть ноги, так что проснулась от того, что их свело. Колени болели. Она встала на ноги и ходила по комнатке. Пять шагов. Это она проходила, двигаясь вдоль стен. И ее покои, что душили ее когда-то, не могли сравниться с этим местом.

Звон заставил Реву охнуть, она сразу подумала, что дверь открылась, но полоска света была маленькой. В щель упала чашка с водой, разливаясь на камни. Горло пересохло. Она поймала чашку в последний миг и быстро осушила остатки воды. А потом она схватила с пола плесневелый хлеб и проглотила с плесенью. Через час желудок заболел, ее чуть не стошнило, но Рева держалась, и позыв отступил.

Она сидела так долго, думала и слушала. Порой она слышала голоса стражей. Ей казалось, что дверь откроется, и она обвивала руками ноги и прижималась к стене, но никто не приходил. Она услышала, как стражи говорят о другом страже и сестре. Разговор был жестоким, Рева не знала, так ли это, она не могла представить сестру, поступающую так, как они рассказывали, но она и не думала, что сестры могут убить ее служанку и побить хлыстом девочку до крови.

Во тьме камеры Рева обрела ритм. Она сидела и слушала болтовню, в щель падали хлеб и вода, а потом она тревожно спала, и ей снились те, кого она знала: Эмми, Францис, Лука, родители и даже король. А потом она просыпалась с болью в мышцах и языком, прилипшим к нёбу, такому сухому, что она подумывала слизнуть влагу со стен. После сна она ходила по камере до головокружения. А потом сидела и засыпала, пока ее не будил голод, пока снова не давали хлеб.

Порой было так жарко, и она потела, пока туника не застывала под руками, а порой было так холодно, что она сжималась в комок, обвивала себя руками, чтобы согреться. Когда пришла крыса, она накормила ее крошками от хлеба. Но когда она попыталась погладить крысу, та убежала в дыру, откуда пришла.