Реалити-Шоу (СИ) - Лятошинский Павел. Страница 26

— Да! Говори, только быстрее, что случилось? — застрекотала она скороговоркой.

— Света, это конец, моя жизнь больше не будет прежней, — отвечаю кратко, как просила, сухо и без интонации, словно читаю телеграмму вслух.

— Теперь давай без шуточек, у меня мало времени. Что случилось?

— Да, что-что, поговорить с тобой хотела.

— Это срочно?

— Да.

— Тогда говори.

— Я потеряла работу.

В трубке тишина.

— Работу, говорю, потеряла. Слышишь? — повторяю громче.

— Слышу-слышу. Вечером к тебе приеду, расскажешь.

— Я ж безработная, могу сама приехать, — мои слова оборвались короткими гудками в трубке.

Не похоже на Свету. В жизни не поверю, что у неё есть дела важнее, чем судачить о горестях подружки. Здесь что-то другое. Что же? «Света знала, что я ей скажу», — посетила меня первая мысль, хоть как-то объяснявшая её поведение. «Ниночка! Вот же сплетница», — пронеслась следом вторая мысль. Нет, не складывается пазл. Чтобы Света отказалась от горячих новостей из первоисточника? Не было такого на моей памяти. Значит, есть другая, более весомая причина…

Потребовалось целых две минуты, чтоб разгадать этот ребус. Света, конечно, далеко не шахматист, но она с готовностью отдаст всех своих пешек ради возможности съесть королеву. И королева эта — Серёжа. Такой вот каламбур получился, но представить их друг другу возможности как-то не подворачивалось, а тут всего полдня информационной диеты и на неё, как из рога изобилия, посыплется, и Серёжа во всей красе, и сводки о чрезвычайных происшествиях за то короткое время, что мы не виделись. Врасплох меня застать решила? Как бы не так, интуиция — мое второе имя.

Света в доме всё равно, что щенок породы хаски, что не сломает, то испортит. Самые серьезные и непоправимые разрушения она сеет своим языком, который стремительно несется далеко впереди мыслей. Это обстоятельство вызывает серьезные опасения, ведь одно дело у Ниночки на кухне трепаться и совершенно другая история — в моей квартире, под прицелом скрытых камер, микрофонов и прочих шпионских штучек. Оговорится Светулька про реалити-шоу (а она обязательно оговорится), и станет всем понятно, что мною нарушено первое и единственное условие проекта — хранить в тайне само существование шоу. Мило хлопая ресничками, она смутится, вытянет губы трубочкой и скажет: «Ой, кажется, я лишнее сболтнула». Серёжа подхватит: «Какое такое реалити-шоу? Ты мне ничего не говорила, любимая». Да, чёрт подери, Серёжа вообще затевался, как реквизит для этого спектакля. Говорящий реквизит, вдуматься только. Голова кругом. Спасите-помогите!

Серёжа приехал в начале седьмого, я была в ванной, услышала, как хлопнула входная дверь. Минуту спустя, хлопнула другая дверь, глухой звук указал на холодильник. Позывного «любимая» не слышно. Не обнаружив готовой еды, Серёжа, по-видимому, расстроился, может, даже обиделся, молчит, соплю с ноздри в ноздрю гоняет, причитает про себя. Не успела приехать Света, а мои опасения начинают сбываться. Наскоро вытершись, бегу спасать положение.

— Серёженька, привет, — щебечу, как птичка и повисаю на его шее, — устал, трудяжка мой, голодненький.

— Устал. А ты что, ничего не готовила?

— Кто бы мне ещё денежки оставил на еду? Я ж безработная. Забыл? Дома сижу, добытчика жду, сама, посмотри, как истощала, — приоткрываю полу халатика, ставлю ножку на табурет, — кожа да кости, — шепчу на ухо, и направляю его ладонь так, чтобы он погладил гладко побритую ногу, как предвестник эротического приключения.

— Прости, любимая, я не подумал, сейчас же схожу в магазин.

— Прощаю, и купи чего-нибудь к чаю.

Серёжа сально ухмыльнулся.

— К чаю в смысле печенье, пирожное какое-нибудь, а не то, что ты подумал, — возвращаю его к скучной действительности, — у нас будут гости.

— Что за гости?

— Света, подружка моя.

— А-а-а-а, — разочарованно протянул он.

— Но она же едет к нам не навсегда, — обольстительно подмигиваю. Получается неумело и как-то комично.

— Ну, раз такое дело, — ободряется Серёжа, — возьму чего-нибудь к чаю, ну и «к чаю» тоже, — похабно подергивает он едва заметные белобрысые брови.

Не прошло трех минут с момента, как Серёжа убежал в магазин, в дверь раздался мелодичный стук, два долгих двойных удара, три коротких одиночных и глухой хлопок ладошкой. Света! Кто ж ещё будет барабанить в открытую дверь? Я только и успела, что стрелки подвести на одном глазу.

— Здорово живешь, — кивает она на мой халат и наполовину накрашенный глаз, — проснулась, что ль недавно?

— Да куда там, любимого с работы жду, — мы обе загоготали, зная, что это неправда.

— А где он? — спросила Света почти шепотом, заговорщески.

— В магазин его послала, за печеньем к чаю.

— Я бы чего-нибудь посерьезнее съела, — говорит Света жеманным, но одновременно жалобным тоном, который позволяет себе только в общении со мной и Ниночкой, — голодная, как свинья.

— Да у меня тут целая свиноферма, Серёжа, — поясняю, — тоже ничего не ел. Наверняка принесет пачку пельменей или крицу-гриль.

— Их ещё выпускают?

— Пельмени?

— Куриц.

— Куриц, дорогая моя, выпускать начали раньше, чем яйца, и, вроде бы как, производство их только набирает темп. Информация достоверная, не забывай, где я работала и наберись терпенья.

Света призадумалась, сопоставляя сказанное со своими познаниями, то ли в птицеводстве, то ли в кулинарии, перебирала информацию по слогам, дошла до слова «работала», употребленного в прошедшем времени и вспомнила зачем пришла.

— Так, а что, газетёнку-то твою, решили-таки прикрыть?

— Может и так, но мне просто указали на дверь, якобы из-за того, что много прогулов.

— Вон оно что, — покачала Света головой с видом знатока, — это они так тебе сказали, чтобы компенсацию не платить.

— Какую компенсацию?

— Как какую? Ты что не знаешь? Если сокращают штат, то должны что-то заплатить, я где-то читала. Поимели тебя, Алёнка, и не заплатили. Как обычно, — добавила она ехидно.

— Вот ты змея всё-таки.

— А я-то тут причем? Это вопросы к твоему работодателю.

— Бывшему, — поправила я.

— Бывшему-бывшему, какому же ещё. Все бывшие козлы.

— Пожалуй, соглашусь, — подытожила я, закончила с подводкой глаз, убрала карандаш в косметичку и мы пошли в комнату. На пороге Света заметно занервничала, остановилась, тщательно разглядывая углы и все места, где, по её мнению, могли находиться камеры.

— Света, — позвала я настойчиво, насупила брови, кивком приказала садиться на диван и не выдавать своим поведением всё то лишнее, что ей известно. Она повиновалась, осторожно, крабьей походкой, словно между рядами кресел в театре, прошла вдоль дивана, села в дальний от входа угол, скрестив руки на плотно сжатых коленях. Моя раскованность произвела впечатление. Света смущенно наблюдала, как я, прикрываясь только дверью шкафа, не спеша, переминаясь с ноги на ногу, в одних только трусиках, перебирала содержимое ящиков и полок, достала шортики, надела, достала маечку, также невозмутимо натянула её на плечи, и уже повернувшись к ней лицом, расправила на животе.

— Свет, всё хорошо? — глядя на её бледное лицо, я намекнула этим вопросом, что нужно бы расслабиться и принять более естественную позу.

— Да-да, просто замечательно, — натянула она на лицо дежурную улыбку диктора телевидения, хотя положение её тела ничуть не изменилось.

— Света, что мне делать?

— С чем именно? — процедила она через зубы, всё также по-дурацки улыбаясь и пялясь в воображаемую камеру.

— Как с чем? С работой…

— Ах, с работой, да. Ну, надо бы поискать работу, что тут ещё скажешь?

— Искала уже. Нет её нигде. Может мне на телевидение пойти? Как думаешь?

— На телевидение… — пробормотала она невнятно, обдумывая вопрос. Учат их там что ли, так себя вести, мол, время эфирное денег стоит, и, чтобы тишину заглушить, бубните что-нибудь, не важно что, себе под нос, — нет, — протянула она с позиции эксперта, — на телевидении не так всё просто…