Убийства в Плейг-Корте - Карр Джон Диксон. Страница 29

Сигарный дым попал в глаз майору, он лихорадочно его протер, энергично подался вперед, обхватив руками колени.

— Поэтому вот что я думаю, сэр. Следует передать это Дело в хорошие руки, и все будет в порядке. Нам с вами прекрасно известен такой человек. Я знаю, он чертовски ленив — надо сыграть на чувстве кастовой солидарности! Надо сказать ему: слушай, старик…

Я встрепенулся, в конце концов догадавшись о том, о чем давно должен был догадаться.

— Вы имеете в виду моего бывшего шефа Майкрофта?

— Я имею в виду Генри Мерривейла. Вот именно. А? Чтобы Г.М. занялся делом, находившимся в компетенции Скотленд-Ярда?… Я снова вспомнил кабинет, расположенный высоко над Уайтхоллом, где не бывал с двадцать второго года, и чрезвычайно ленивого, чрезвычайно словоохотливого и неряшливого мужчину, сидевшего там с ухмылкой на губах, с сонным взглядом, сложив руки на животе, забросив ноги на письменный стол. Больше всего он любил читать всяческие страшилки и часто жаловался, что никто его всерьез не воспринимает. Квалифицированный юрист, квалифицированный врач, сэр Генри Мерривейл, баронет, на протяжении всей своей жизни был воинствующим социалистом, обладал редкостным самодовольством и неистощимым запасом неприличных анекдотов.

Глядя мимо майора Фезертона, я вспоминал старые времена. Шефа прозвали Майкрофтом, когда он возглавлял Британское управление контрразведки. Невозможно было представить, чтобы даже самый младший по чину назвал его сэром Генри. Майкрофтом его впервые окрестил Джонни Айртон в письме из Константинополя, и прозвище прилипло. «Самая интересная личность в рассказах о джентльмене с ястребиным профилем с Бейкер-стрит, — писал Джонни, — вовсе не сам Шерлок, а его брат Майкрофт. Помните? Он обладает такими же, если не большими, дедуктивными способностями, чем Шерлок Холмс, только слишком ленив, чтобы использовать их на практике; крупный, вялый, он никогда не поднимется с кресла, будучи какой-то значительной шишкой в таинственном правительственном департаменте, хранит в памяти информацию, как в картотеке, перемещается по единственной орбите — между клубом и Уайтхоллом. По-моему, он фигурирует лишь в двух рассказах, но есть там великолепная сцена, когда Шерлок с Майкрофтом стоят у окна клуба „Диоген“, перебрасываясь дедуктивными заключениями насчет мужчины, проходящего мимо по улице. Для обоих это дело привычное, а у бедного Ватсона голова идет кругом… Скажу вам, если бы наш Г.М. держался приличнее, не всегда забывал повязывать галстук, не мурлыкал бы сомнительных песенок, шагая по кабинетам, полным машинисток, из него получился бы неплохой Майкрофт. У него есть мозги, ребята, есть мозги…»

Однако Г.М. возражал против этого прозвища. Можно даже сказать, оно его бесило. Он заявлял, что никому подражать не намерен, и дико орал, слыша имя Майкрофт. После своей отставки в двадцать втором году я встречал Г.М. трижды. Дважды в курительной клуба «Диоген», где я был гостем, причем в обоих случаях он там дремал. А в последний раз на приеме в отеле «Мейфэр», куда его затащила жена. Он улизнул от танцующих, чтобы разыскать где-нибудь виски, я заметил его на пути к буфету и выслушал жалобу на жуткую усталость. Поэтому мы отловили полковника Лендинна и сели играть в покер, причем мы с полковником проиграли одиннадцать фунтов шестнадцать шиллингов, заплатив поровну… Немного поговорили о былом. Я так понял, что Г.М. теперь служит в военной разведке. Он кисло объявил, с треском тасуя карты, что нет уже былой славы и блеска; что настали унылые времена для тех, у кого имеется голова на плечах, и что из-за бережливости тех-то и тех-то, экономящих на установке лифтов, ему до сих пор приходится топать пешком на пятый этаж в маленький кабинетик, выходящий окнами на сады вдоль Хорс-Гардс-авеню.

Фезертон снова заговорил. Я слушал вполуха, вспоминая молодость, когда мы двадцать четыре часа в сутки верили, будто живем в прекрасные времена, и считали веселеньким развлечением выдернуть пару перьев из хвоста двуглавого орла, олицетворявшего Германскую империю. По-прежнему монотонно лил дождь, майор повысил голос:

— …я вам скажу, что мы сделаем, Блейк. Поймаем такси и отправимся прямо к нему. Если позвонить и предупредить о визите, он соврет, будто занят. И снова примется читать распроклятые книжки про всякие ужасы. Что скажете? Едем?

Искушение было слишком сильным.

— Немедленно.

Шел сильный дождь. Такси скользило к Пэлл-Мэлл, через пять минут миновало солидную и величественную Би-Бритиш-стрит, свернуло в заросший деревьями проезд, соединяющий Уайтхолл с Эмбанкментом — набережной Виктории. Военное министерство выглядело уныло, как и мокрый сад позади. Кроме суетливого парадного, ближе к деревьям находилась маленькая боковая дверь, о которой якобы никто не знал.

В нее-то мы и вошли, а далее нам пришлось пробираться на ощупь по темной прихожей, подниматься по двум лестничным пролетам мимо дверей, за которыми сидели машинистки, стояли архивные шкафы, горел яркий электрический свет. Все это смотрелось на удивление современно в древнем каменном здании, части старого Уайтхоллского дворца, с коридорами, пропахшими камнем, сыростью и окурками. Ничего не изменилось. На стене по-прежнему висел облезлый военный плакат, провисевший там двенадцать лет. Прошлое разом вернулось и ошеломило — люди постарели, а время остановилось; по этим ступеням бегали неопытные юнцы, зажимая под мышкой офицерские стеки; на набережной шарманка наигрывала мелодию, под которую мы невольно приплясывали. Растоптанный окурок вполне мог бросить на лестнице Джонни Айртон или капитан Банки Harm, если бы один не умер в Месопотамии от лихорадки, а другой не погиб в бешеной перестрелке под Мецем. До той минуты я даже не понимал, как мне повезло…

На четвертом этаже нас поджидало препятствие в лице старины Карстерса. Старший сержант выглядел точно так же, сидя в своем закутке за барьером и посасывая погасшую трубку. Мы тепло приветствовали друг друга, хотя было непривычно, что мне вновь отдают честь. Я мимоходом бросил, что у нас с Г.М. назначена встреча, — Карстерс отлично знал, что это не правда, — и положился на давнее знакомство. Он засомневался:

— Ну не знаю, сэр. Впрочем, попробуйте, может быть, повезет. К нему только что поднялся один тип. — Он многозначительно посмотрел на меня. — Сказал, что оттуда. Из Скотленд-Ярда. Вот так-то!

Мы с Фезертоном переглянулись. Поблагодарив Карстерса, мы заторопились по оставшемуся самому темному пятому пролету и заметили на площадке того самого типа, как раз протянувшего руку к молотку па двери кабинета Г.М.

— Стыдно, Мастерс, — заметил я. — Что скажет заместитель комиссара?

Мастерс сперва рассердился, потом усмехнулся. В каменных стенах Уайтхолла к нему вернулись прежняя уверенность и невозмутимость, он был вымыт, причесан, импозантен. Любые напоминания о его неслыханном виде и поведении прошлой ночью удивили бы инспектора точно так же, как и меня удивляли воспоминания об этом.

— А, это вы! — воскликнул он. — Гм… И майор Фезертон, как я вижу. Что ж, очень хорошо. Я получил разрешение заместителя комиссара. А теперь…

В слабом свете на площадке я видел знакомую дверь. На строгой табличке было написано: «Сэр Генри Мерривейл». Над ней Г.М. давно вывел белой краской огромными шаткими буквами: «Занят!!! Не входить!!! Не беспокоить!!!» — а под табличкой что-то вроде примечания: «Это касается именно ВАС!» Мастерс, по примеру всех прочих, просто повернул круглую ручку и вошел.

По-прежнему никаких перемен. В комнате с низким потолком, двумя большими окнами, выходившими на сады и набережную, царил прежний беспорядок: она была завалена бумагами, курительными трубками, фотографиями, всяким хламом. За широким письменным столом, тоже захламленным, растянулась в кожаном кресле огромная туша. Ноги в белых носках покоились на столе рядом с телефоном. Горела настольная лампа на изогнутой ножке, наклоненная так, что ровно освещала весь стол. Дальше в тени виднелась склонившаяся на грудь лысеющая, наголо стриженная голова Г.М. и сползшие на кончик носа большие очки в черепаховой оправе.