Убийства в Плейг-Корте - Карр Джон Диксон. Страница 33

Инспектор лихорадочно взъерошил волосы и тихо проговорил:

— Вы хотите сказать, сэр, он сознательно дал себя ранить…

— До ран дойдем через минуту. Может быть, это подтверждает или опровергает наличие сообщника. Хотя скорее подтверждает. Почему бы иначе раны оказались на спине, куда он сам себе не мог их нанести?

— Продолжайте.

— Потом я прочел описание комнаты и вновь задал себе вопросы. Во-первых, почему вокруг было так дьявольски много крови? Слишком много, Мастерс. Может быть, Дартворт какой-нибудь психопат, возомнивший себя мессией, может быть, он хотел получить не царапины, а настоящие раны, чтобы произвести впечатление на весь белый свет… запугать девицу Латимер… удовлетворить самолюбие… Не знаю… Не забывайте, он сам — богач, отчасти прорицатель, пьянеющий от фимиама, влюбленный в звуки собственного голоса, и позволяет себе… Но повторяю, сынок, чересчур много крови.

Г.М. поднял голову. На высокомерной физиономии впервые заиграла заинтересованная улыбка, маленькие глазки пристально уставились на Мастерса. Чувствовалось, что он набирает все больше силы.

— А потом я припомнил две вещи, — негромко продолжал он. — Вспомнил осколки большой стеклянной бутылки в камине, где им быть не следовало. И труп кошки с перерезанным горлом под лестницей в большом доме.

Мастерс присвистнул. Майор было вскочил и опять сел.

— Угу, — промычал Г.М. — Угу… Я звякнул вашему эксперту, Мастерс. И очень сильно удивился бы, если б солидная доля той крови не оказалась кошачьей. Одна из деталей спектакля. Теперь вам ясно, откуда, черт возьми, столько крови — без всяких следов в ней, которые обязательно были бы, если б убийца действительно гнался за Дартвортом, нанося удары.

А еще я спросил себя, зачем разводить такой жаркий огонь. Дартворт мог пронести под пальто плоскую фляжку с кровью, вскоре ловко облился бы сам, вылил остатки на пол, создав весьма эффектную картину. Но кровь надо все время держать в тепле, чтобы она не свернулась… Возможно, поэтому так пылал огонь, а возможно, и нет.

Словом, обдумав всю эту белиберду, я сказал себе: слушай, одежда на убитом изрезана в клочья, он сплошь залит кровью, случайно разбил очки, упав на пол. Но, несмотря на великолепие и живость декорации, говорю я себе…

— Постойте, Г.М., — перебил его я. — Вы утверждаете, что кошку убил Дартворт?

— Гм, — буркнул он, озираясь вокруг в поисках того, кто осмелился перебить его. — А, это ты. Утверждаю.

— Когда же он это сделал?

— Да в то самое время, когда отправил юного Латимера и старину Фезертона наводить порядок в каменном домике. Они там достаточно долго возились. А он, видите ли, отдыхал. Помолчи теперь и…

— Как же он сам в крови не запачкался?

— Безусловно, запачкался, Кен. Тоже вещь замечательная, настоящий цветочек. Видите ли, он собирался облиться кровью попозже — чем больше свидетельств, тем лучше. Просто надел пальто и перчатки, чтобы пока не было заметно крови, а потом… Заметьте, он не заходил в переднюю комнату, где каждый мог его видеть при более или менее неплохом освещении, — пет, ни в коем случае! Он поспешил из дома, неожиданно приказав запереть себя раньше времени. Помните? Кровь должна была остаться свежей. О чем я говорил?…

Он помолчал, неподвижно глядя прямо перед собой, и вдруг медленно произнес:

— О боже мой! — И грохнул кулаками по столу. — Слушайте, ребята, вы меня вдохновляете. Я только что кое о чем подумал. О, это плохо. Очень плохо. Ну ладно. Позвольте продолжить. На чем я остановился?

— Не отклоняйся от темы! — рявкнул майор, стукнув в пол тростью. — Все это чертов бред, но договаривай. Ты обещал рассказать о ранах.

— Правильно. Да. Угу. Ну, давайте отвлечемся от декорации. Все заговорили о жутких ранах, видя море крови и клочья одежды. Но, забыв пока про точный, хороший смертельный удар, вспомним, серьезны ли были другие ранения. А? Видите ли, тот самый кинжал вовсе не режущее орудие. Шило, каким бы оно острым ни было, ничего не разрежет. Дартворт им воспользовался из-за легенды о Луисе Плейге. А что с ним в самом деле случилось?… Я запросил полный протокол вскрытия. Обнаружены три поверхностные раны — на левой руке, на бедре, на ноге. Неврастеник вполне может сам их себе нанести, порезавшись максимум на полдюйма. Думаю, Дартворт, собравшись с силами, сделал это самостоятельно, а потом, испугавшись, попросил сообщника ударить его сзади. Возможно, именно об этом он его и упрашивал. К тому времени экзальтация, видимо, несколько улеглась. В состоянии крайнего нервного возбуждения он не чувствовал особой боли. А сообщнику предстояло ранить его в то место, до которого он сам не дотянулся бы. Один удар высоко над лопаткой в мягкие ткани, другой вскользь вдоль спины, неглубокий. И больше сообщник ничего не должен был делать…

На столе пронзительно зазвонил телефон, мы все вздрогнули. Г.М. выругался, погрозил кулаком аппарату, что-то пробормотал в его адрес, прежде чем снять трубку. Он сразу же объявил, что занят, раздраженно возражая, что судьба Британской империи от этого звонка не зависит, но его перебил чей-то резкий голос. Голос звучал долго. На лице Г.М. появилось суровое, но довольное выражение. Вскоре он воскликнул:

— Гидрохлорид новокаина! — сияя, как будто ему предложили изысканный деликатес. — Ребята, все ясно, — объявил он, кладя трубку и сверкая глазами. — Звонил док Блейн. Мне следовало бы догадаться. В спине Дартворта обнаружена добрая доза новокаина. Если вы сидели когда-нибудь в кресле дантиста, то знаете, что это такое. Бедный старина Дартворт! Даже ради важного дела не мог стерпеть боли. Чертов дурак. У него ж сердце могло остановиться. Впрочем, сердце и так кто-то остановил. Забавно: бандит и мерзавец превосходно знал, как добиться желаемого, и зеленел от страха, когда приходила пора действовать. Ха. Ха-ха-ха. Дайте спички.

— Последние легкие раны, — повторил трудолюбиво писавший Мастерс, — должен был нанести сообщник…

— Да, но вышло не так. Прежде чем Дартворт понял, что происходит, он неожиданно нанес ему две глубокие раны — ударил в спину, рядом с позвоночником, а потом под лопатку…

Г.М. широко взмахнул огромной рукой. На лице его было какое-то сверхъестественное, почти нечеловеческое выражение. Глаза настолько точно угадывали наши мысли, что я отвернулся.

— Все это очень хорошо, сэр, — почтительно заметил Мастерс, — но к чему мы приходим? Все равно надо найти объяснение запертой комнате. Если его убил сообщник, я не понимаю, как Дартворт мог открыть шпингалет и щеколду, чтобы его выпустить, и…

— После чего, — вставил я, — сообщник прошел тридцать ярдов по грязи до большого дома, не оставив ни одного следа…

— Не мешайте пока, — бросил Мастерс, сделав такое движение, как будто старался удержать на голове кувшин с водой. — Я сказал, что не могу понять, как Дартворт его впустил…

— Успокойтесь, — приказал Г.М. — Вспомните, дверь снаружи была заперта на висячий замок. Кстати, у кого был ключ от этого замка?

— У Теда Латимера, — подсказал инспектор. Воцарилось молчание.

— Ну-ну, — ободряюще промычал Г.М. — Почему бы и нет. Только я бы не стал делать скоропалительных выводов… пока. Кстати, вы, кажется, сказали, что он сбежал, и ничего больше не объяснили. Ох, мне еще очень многое надо услышать. Да, да, да…

Мастерс прищурился:

— Если мы сумеем объяснить, как убийца прошел к домику и вернулся обратно, не оставив следов…

— Я как-то читал один рассказ, — поднял руку Г.М., точно отстающий ученик с последней парты. — Читать гораздо забавнее, чем смотреть в кино, как кто-то усаживается на собственную шелковую шляпу… Так вот — один малый совершил убийство в доме, вокруг которого лежал нетронутый снег толщиной в шесть дюймов. Как он туда вошел и как оттуда вышел? Оказывается, на ходулях. Полиция приняла отпечатки за кроличьи следы. Ха-ха-ха. Мастерс, сожгите меня на костре, даже вас осенило б прозрение, если бы вы увидели, как кто-то ковыляет из домика на ходулях. Правда?