Убийства в Плейг-Корте - Карр Джон Диксон. Страница 4

Мастерс только хмыкнул, а Холлидей сказал:

— Попробуйте.

— Очень просто. Луис был палачом и внушал дикий страх. Скажем, тем самым ножом он приканчивал своих… клиентов. Годится для начала?

— На самом деле, — бесстрастно проговорил Холлидей, — ошибочны оба ваши предположения. Если бы все было так просто… Что такое дикий страх! Почему ты вдруг замираешь, будто перед тобой внезапно распахнулась дверь в неведомое, в желудке появляется ледяной ком, хочется бежать куда-то, закрыв глаза, ноги не слушаются, превращаются в кисель…

— Слушайте, — проворчал Мастерс, забившийся в угол, — похоже, вы сами что-то видели.

— Видел.

— А! Правильно. И что же происходило?

— Ничего. У окна просто что-то стояло и смотрело на меня… Вы спрашивали о Луисе Плейге, Блейк. Палачом он не был — духу не хватало. Впрочем, думаю, иногда по приказу палача тянул за ноги приговоренных, слишком долго бившихся в петле. Был, так сказать, подручным, подносил инструменты при четвертовании, убирал останки с эшафота…

У меня слегка пересохло горло. Холлидей повернулся ко мне:

— И насчет кинжала вы тоже ошиблись. Понимаете, это не совсем обычный кинжал. По крайней мере, он не использовался в качестве такового до последнего времени. Луис сам его изготовил для собственных нужд. Он не описан в газетной заметке. Лезвие круглое, толщиной с карандаш, с острым кончиком… Короче говоря, как шило. Ясно, зачем ему требовался такой нож?

— Нет.

Такси притормозило, остановилось, Холлидей рассмеялся. Шофер опустил боковое стекло, объявив:

— Угол Ньюгейт-стрит, хозяин. Теперь куда?

Мы расплатились, постояли немного, глядя друг на друга. Окружающие постройки казались необычайно высокими и покосившимися — как во сне. Вдали туманно светился Холборнский виадук, слышались только слабые автомобильные ночные гудки, шум дождя. Холлидей зашагал вверх по Гилтспер-стрит, указывая нам путь. Я даже не успел понять, что мы свернули с улицы, как уже шел по узкой грязной галерее с кирпичными стенами.

Существует явление, которое называется клаустрофобией или каким-то другим длинным заумным словом, по люди легче себя чувствуют в замкнутом пространстве, когда точно знают, вместе с чем они там заперты. Порой вам кажется, что вы слышите чьи-то голоса, что тогда и случилось. Холлидей, шедший первым, резко остановился в высоком туннеле, за ним я, сзади Мастерс. Кругом еще летало эхо наших шагов.

Холлидей включил электрический фонарь, и мы двинулись дальше. Луч высвечивал только выщербленные мрачные стены, лужи на мощеной дорожке, одна из которых вдруг булькнула, когда в нее с нависающего карниза выплеснулась вода. Впереди виднелись затейливые железные ворота, стоявшие нараспашку. Мы почему-то старались идти тихо. Может быть, потому, что в пустом доме, видневшемся впереди, царила полнейшая тишина запустения. Что-то нас заставляло ускорить шаг, поскорее оказаться за высокими кирпичными стенами, что-то нас манило, играло с нами. Судя по видимой мне части дома, он был сложен из больших светлых каменных плит, потемневших со временем от непогоды. Дом как бы страдал старческой немощью, слабоумием, но мощные карнизы украшали рельефные, жутко веселые купидоны, розы, виноградные гроздья — венок на голове идиота. Одни окна были просто закрыты ставнями, другие заколочены досками.

За домом поднималась широкая стена, окружая просторный задний двор — пустой, грязный, заброшенный. В дальнем конце двора в лунном свете виднелась обветшалая постройка: маленький домик из крупного камня, похожий на бывшую коптильню, с забранными мелкой железной решеткой оконцами. Рядом с ним в запущенном дворе торчало кривое дерево.

Мы шли следом за Холлидеем по заросшей сорняками вымощенной дорожке к резному козырьку над парадным. На дверях высотой более десяти футов висел на одном гвозде ржавый, пьяно покосившийся молоток. Луч фонарика нашего провожатого проплясал по оконным створкам, нырнул в сырой туман, скользнул по корявому стволу дуба с вырезанными инициалами тех, кто вверг в старческий маразм и погубил Плейг-Корт…

— Дверь не заперта, — пробормотал Холлидей.

В доме кто-то вскрикнул.

Расследуя это безумное дело, мы сталкивались с многочисленными кошмарами, но, по-моему, ничто больше нас так не пугало. Кричал настоящий человеческий голос, хотя казалось, будто завопил сам старый дом, содрогнувшись при появлении Холлидея. Мимо меня, тяжело пыхтя, протиснулся Мастерс, однако Холлидей сам распахнул парадную дверь, за которой открылся старомодный большой вестибюль. Из-под первой дверной створки слева пробивался свет — достаточный, чтобы разглядеть лицо Дина — потное, сосредоточенное, суровое. Он открыл эту дверь и спросил, не повышая голоса:

— Что тут за чертовщина творится?

Глава 3

Не знаю, что мы ожидали увидеть. Нечто дьявольское — может быть, отвернувшегося худого мужчину. Впрочем, пока ничего подобного не случилось.

Стоя по обе руки от Холлидея, мы с Мастерсом глупо смахивали на конвоиров. Перед нами была пустая комната с довольно высоким потолком, с остатками былой роскоши, с затхлым подвальным запахом. Из-под сорванной стенной обшивки виднелся голый камень, торчали почерневшие клочья сгнившего белого атласа, густо затянутые паутиной, на грязной, облупившейся каминной доске лишь внизу уцелел резной камень, в широкой топке слабо дымился огонь. Выше над камином на полке выстроились пять-шесть зажженных свечей в высоких бронзовых подсвечниках, которые мерцали в сыром воздухе, высвечивая на стене остатки обоев, некогда пурпурных с золотом.

В комнате находились две женщины, усугубляя сверхъестественную, фантастическую атмосферу. Завидев нас, одна из них, та, что сидела у камина, приподнялась в кресле, другая, молодая, лет двадцати пяти, резко оглянувшись, вцепилась в подоконник.

— Господи помилуй! — охнул Холлидей. — Мэрион…

И она напряженно проговорила чистым, приятным голосом, но на грани истерики:

— Это… ты, Дин? Я хочу сказать, действительно ты?

Меня поразила столь странная формулировка очевидного вопроса, словно она в самом деле серьезно сомневалась в том, что видят ее глаза. Для Холлидея вопрос имел иной смысл.

— Разумеется, — буркнул он. — А ты кого ждала? Я самый. Луис Плейг в меня пока не вселился.

Он шагнул в комнату, мы последовали за ним. Любопытно, что я, переступив порог, моментально ощутил давящую, гнетущую, почти удушающую атмосферу. Войдя, мы взглянули па девушку.

Мэрион Латимер неподвижно застыла в свете зажженной свечи, в мерцании которой тень как бы трепетала у нее под ногами. Она обладала тем тонким, классическим, довольно холодным типом красоты, когда лицо и фигура кажутся худыми и несколько угловатыми. Волнистые волосы цвета темного золота гладко причесаны, синие глаза смотрели озабоченно и взволнованно, нос короткий, чувственные губы решительно сжаты… Она стояла как-то криво, как хромая, сунув одну руку в карман коричневого твидового костюма, облегавшего стройное тело. Глядя на нас, она оторвала другую руку от подоконника и плотно запахнула ворот на шее. Руки красивые, тонкие, гибкие.

— Да… конечно, — пробормотала Мэрион и выдавила улыбку. Подняв руку, она вытерла лоб и вновь вцепилась в воротник. — Я… мне послышался шум во дворе. Поэтому я выглянула сквозь ставни. На твое лицо упал свет, всего на секунду. Очень глупо с моей стороны. Но что же ты… как…

Эта женщина производила сильное впечатление эмоциональной сдержанностью, непонятной, загадочной тягой к сверхъестественному, иногда свойственной старым девам, а иногда бесшабашным и храбрым натурам. Сверкающие глаза, подвижное тело, твердый подбородок… Она волновала — другого слова не могу подобрать.

— Тебе нельзя было сюда приходить, — продолжала она. — Это опасно… особенно сегодня.

От камина донесся тихий невыразительный голос, который подтвердил:

— Опасно.

Мы оглянулись на улыбавшуюся старушку, сидевшую у слабо дымящегося огня. Выглядела она в высшей степени стильно. Седые волосы искусно и затейливо уложены на Бонд-стрит, черная бархотка прятала дряблую шею. Но маленькое личико, напоминавшее восковые цветы, было гладким — лишь вокруг глаз морщинки — и сильно загримированным. Взгляд приветливый… и суровый. Несмотря на улыбку, нога медленно топала по полу. Наше появление явно потрясло ее. Унизанные кольцами руки на подлокотниках кресла сжались и поднялись вверх, словно собирались сделать какой-то жест; она старалась дышать ровно и спокойно. Вы, конечно, читали о дамах, похожих на французских маркиз восемнадцатого века с полотен Ватто. Именно такой маркизой казалась весьма современная и проницательная старушка, леди Энн Беннинг. Только нос у нее был слишком длинный. Она снова проговорила тихо, бесстрастно: