Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ) - Лемармот Соня. Страница 43
58.
Ева не в силах была осознать жуткую правду. И, однако, сомнений больше не было — Джеймс Догерти, мужчина, которого она полюбила безрассудной, всепоглощающей любовью, за которым готова была последовать хоть на край света, — этот Джеймс Догерти оказался ни кем иным, как Джеком Громом, атаманом разбойников… и ее мужем!
Кое-что она услышала, когда подкралась к дубу. Высокая трава заглушила ее шаги, и Еве удалось подслушать часть разговора Джеймса с человеком, в котором она с содроганием узнала одного из своих похитителей в тот роковой вечер, когда она оказалась в каземате разбойничьего логова.
Джеймс преспокойно болтал с этим жутким типом, причем тот называл его Джеком и говорил ему: «Ты же меня знаешь!», будто старому приятелю. А потом начал обещать ему половину разбойничьей казны. Разгадка была близка; но тут Ева увидела разбитое в кровь любимое лицо, увидела Джеймса крепко связанным, беспомощным, — и отринула все подозрения, — ей необходимо было освободить его, и немедленно!
С радостью, не колеблясь, отдала она свои драгоценности в обмен на свободу Джеймса, убедилась, что страшный бандит убежал, и начала разрезать веревки, которыми любимый был крепко привязан к стволу дуба… И тут ее ждало новое потрясение, еще более сильное. На запястьях рук Джеймса она увидела следы, хорошо знакомые. Следы кандалов! Точно такие, которые она видела на запястьях своего мужа, Джека Грома!
«Каторжник! Джеймс Догерти — каторжник! Но как это может быть? О, великий Боже, прошу тебя, — пусть это будет неправда! Он не может быть каторжником!»
Но она все еще не осознавала главное — что ее любимый и Джек Гром — одно и то же лицо. Пока они не углубились в лес, куда она машинально последовала за ним. И тут услужливая память представила ее мысленному взору ту же ситуацию, в которой Ева находилась не так давно: мужчина, шагающий, ссутулившись и шатаясь, по лесу впереди; она, бредущая, спотыкаясь и прихрамывая, позади…
Ева подняла потрясенный взор на спину Джеймса. Сходство было несомненным, хотя эта спина была шире и не выглядела такой костлявой, и походка была легче, пружинистей, — но какое-то внутренне чутье подсказывало девушке: этот мужчина и тот, что вел ее тогда через лес, был одним и тем же человеком.
Жуткий полубезумный старик, атаман Джек Гром, и эсквайр Джеймс Догерти, молодой красавец с пламенным взглядом, — одно и то же лицо!
Ева вспоминала… сопоставляла… анализировала. Она начала, пытаясь мыслить отстраненно и взвешенно, с первой своей встречи с эсквайром Догерти — и добралась до событий этого утра. И убедилась окончательно в своей правоте.
Он обманывал ее. Во всем. Кроме одного — что женат. «Женат на мне!» Она едва сдержала истерический хохот. Ее муж! Вот он, пожалуйста — живой и здоровый, ну разве что слегка помятый своим же дружком, или дружками — если, в самом деле, их было около дуба несколько!
Но она тут же прикусила губу, пораженная новой мыслью. Что ему от нее нужно? Куда они идут? Его приятель, который, без сомнения, был его сообщником, куда-то скрылся с драгоценностями Евы; почему же Джек Гром не последовал за ним? Что нужно ему от нее еще? И к чему был весь этот спектакль, который они разыгрывали на поляне у дуба?
Впрочем, о чем это она? Ведь его имя вовсе не Джек Гром, и даже не Джеймс Догерти. Саймон Шелтон, вот его настоящее имя! Именно за Саймона Реджинальда Шелтона она вышла замуж в маленькой церкви в неизвестно как называвшейся деревушке. Именно о нем рассказывал ее отец матери.
И ее муженьку было не пятьдесят, как она изначально подумала, а те самые пресловутые двадцать семь, на которые он теперь и выглядел.
Обездоленный юноша, несчастный сирота… — Она так жалела его!.. — он превратился в преступника!
И, должно быть, он ненавидит ее отца! И совершенно очевидно, зачем он здесь — чтобы отомстить! Отомстить с помощью нее! Вот почему он так настаивал на их свадьбе! Теперь она полностью принадлежит ему! Ее бедный отец этого не перенесет.
Она покорно шла за Джеймсом… то есть, Саймоном, как полагается послушной жене, с ужасом чувствуя, как каждый шаг все больше отдаляет ее от отца, матери, родного дома, как каждый пройденный ярд все больше увеличивает власть над нею человека без совести и чести, каторжанина, разбойника и бог знает кого еще!
Он обернулся, сверля ее единственным глазом, — второй страшно заплыл и представлял собой узкую щель. Ева вздрогнула. Наступил момент истины! Она не могла притворяться перед ним. Не могла делать вид, будто ничего не знает. Будь что будет, но она скажет ему все, даже если после этого он убьет ее здесь, на месте!
Впрочем, смерти она не боялась. Его предательство слишком потрясло ее, и ничто уже не могло произвести на нее большее впечатление, ни самые страшные угрозы, ни вид обнаженного оружия. Она была девочкой из какой-то жуткой сказки, а он — чудовищем, в которое превратился любимый человек, и она ждала от него только жестокостей, злодейств и изощренного коварства.
Тут он, наконец, остановился и повернулся к ней.
— Почему ты не послушалась меня? Это было так опасно! Я чуть с ума не сошел, когда тебя увидел!
В его голосе Еве почудился страх за нее. Но нет, конечно, это очередная ложь! Какая-то новая роль, еще одна маска, прикрывающая его черную душу!
— Как я могла поступить иначе? — каким-то глухим, чужим голосом спросила она. Раздавленная своими жуткими открытиями, она почти не сомневалась в своей правоте.
Муж вдруг шагнул к ней, и она невольно отшатнулась. Он замер, тревожно вглядываясь в ее лицо.
— Куда мы идем? — выдавила она.
— В безопасное место, — осторожно ответил он.
— В безопасное?! — Нервный смешок вырвался из груди. Что случится, если прийти в это самое безопасное место с таким чудовищем? — Самое безопасное — привести меня к отцу. Но замок в другой стороне.
— Милая, мы ведь хотели убежать с тобой, хотели быть вместе, это наш шанс… — Он замолчал под ее уничтожающим взглядом.
Если у нее и были крохи сомнения, то они рассеялись.
Потрясение было столь велико, что она лишилась сил. Ей не хватало воздуха, а проклятый корсет, казалось, все туже сжимал грудь, не давая лишний раз вдохнуть. Даже голова закружилась, и земля стала уходить из-под ног. Нет, она не может лишиться чувств! Только не сейчас!
Кажется, она пошатнулась, и он тут же оказался рядом, поддерживая сильными руками, глядя на нее с тревогой своим проклятым серо-зеленым глазом.
— Ева, любимая, тебе плохо? — О, чтоб ему вечно гореть в аду, такому искусному актеру! И в лице, и даже в голосе такая тревога!
Его прикосновение придало ей сил, и она решительно высвободилась из его рук, отступила.
— Я тебя ненавижу. — Она сама не узнала в этом надтреснутом хрипе свой голос. Его лицо исказилось, будто от боли.
— Ева… не говори так…
Мольба? Она горько усмехнулась.
— Это что-то значит для тебя, что я говорю и как? — выдохнула она. — Я благодарна, что ты хотя бы не отрицаешь очевидное. Это было бы уже слишком, Саймон Реджинальд Шелтон.
— Я не стану отрицать, — глухим голосом заговорил он. — Это мое настоящее имя. Я рассказал бы тебе правду, но не мог сделать это раньше. Но клянусь быть с этой самой минуты честным во всем! И первое, что я хочу сказать тебе теперь, когда между нами нет больше лжи и обмана — что я люблю тебя!
— Ты любишь?! — Она расхохоталась ему в лицо — злобно, безудержно, испытывая одно желание — дать ему пощечину по его лицемерной физиономии, по губам, осмелившимся произнести такую ложь. — К чему сейчас этот фарс? Ты добился своего, выманил меня из замка, не пора ли, в самом деле, сбросить маски? Не стесняйся, Саймон Реджинальд Шелтон, поделись, что ты задумал сделать со мной! Убьешь меня и сообщишь отцу, где оставил мой труп? Или ты придумал более изощренный способ отомстить ему?
Саймон выглядел ошарашенным.
— Он тебе рассказал обо мне? — будто не веря, спросил он. — Не может быть! Наверняка, он лгал и изворачивался на каждом слове! Он тебе хотя бы сказал, что отправил на плаху моего отца?