Рискованный маскарад, или Все его маски (СИ) - Лемармот Соня. Страница 5
Конечно, нет. И они оба это знали.
Евангелина смотрела в искаженное ухмылкой лицо своего жениха. При свете утра выглядеть лучше он не стал. Вид его был изможденный, сам он зарос грязью. Хотя девушке показалось, что он моложе, чем она решила изначально, но определить его возраст она не бралась.
А герцог Рокуэлл так молод и красив, и не такой уж он и повеса, с тоской вспомнила о своем первом женихе Евангелина.
— Я не сказала вам, что помолвлена…
— Не важно, черт подери. — Он начинал терять терпение.
— Вас не пустят в таком виде в церковь… — Это была последняя жалкая попытка, и естественно, она провалилась.
— Пустят. Еще и рады мне будут.
— Зачем вам это? Вы боитесь, что отец не даст вам вознаграждение, если вы вернете меня ему? Так я сама отдам вам все, что у меня есть!
— Ты и так отдашь, когда станешь моей женой.
— Но…
— Хватит, — отрезал он. — Передумала за меня выходить?
Евангелина подавленно молчала. Что он сделает, если она нарушит клятву? Бросит ее здесь? Но это не так уж и плохо, она обратиться к деревенским жителям и попросит их отвезти ее к отцу.
И она готова была нарушить свою клятву, потому что быть женой этого отвратительного старика казалось ей хуже смерти.
— Славно, — насмешливо протянул он. — Я-то хотел поступить, как честный человек, но…
Он сделал паузу, и Ева испуганно замерла. Что значит это страшное «но»? Что задумал этот мерзавец?
— Придется нам жить во грехе, — закончил он свою мысль. — Будешь жить со мной в моей лачуге и рожать ублюдков.
Евангелина в ужасе отшатнулась от него. Что за страшную судьбу он ей готовит?! Она посмотрела в сторону деревни. Бежать туда и просить о помощи? Но старик, будто прочитав ее мысли, добавил:
— Я тебе шею сверну, если лишнее движение сделаешь или слово скажешь.
И по его холодному взгляду она поняла, что именно так он с ней и поступит.
8.
Он так и думал, что она заартачится. А ведь с виду — чистый ангел, даже в этом порванном измятом платье, к которому прилипли соломинки, с растрепанными волосами. Но характер у нее есть — это несомненно. И даже стойкость.
Саймон вспомнил, как утром, лежа рядом с нею и разглядывая ее, обнаружил на ее ноге, на икре, длинную глубокую царапину с запекшейся кровью. Наверное, она распорола ногу, когда вскрикнула тогда в лесу. Другая на ее месте устроила бы истерику, или попросту упала бы и отказалась встать. А эта крошка молча шла за ним еще добрых два часа, пока они не вышли к полю…
Девушка лежала, свернувшись калачиком, но подол ее платья, превратившийся после ночного путешествия по лесу в лохмотья, задрался выше колен. Не будь этой страшной царапины — зрелище было бы самое очаровательное, даже несмотря на порванные грязные чулки, — таких стройных ножек и изящных лодыжек Саймон, который считал себя неплохим знатоком женской красоты, еще не встречал.
Во сне она смешно надувала губки, будто ждала поцелуев, и сладко сопела. Такая мягкая, нежная, а эти ее кудряшки придавали ей абсолютно беззащитный вид.
Взгляд его вернулся к ее ножкам.
Он даже удивился, что вид этих ножек вдруг на него подействовал, — ведь он был так голоден и измучен, что, казалось, спустись к нему с небес сама Афродита, обнаженная и прекрасная, он равнодушно отвернулся бы от нее.
Чтобы отвлечься от так некстати пришедших в голову мыслей, Саймон, убедившись, что девушка крепко спит, отправился в лес. Он спрятал в развилке старого дуба свой мешок, предварительно забрав из него увесистый кошель с золотом на расходы в пути, а потом набрал лещины и ягод. Насытившись немного сам, он решил, что и спутнице надо подкрепиться, иначе она не сможет идти или упадет в голодный обморок перед алтарем.
Он возвращался к своей будущей жене в хорошем расположении духа. В припрятанном мешке были золото и драгоценности на многие тысячи фунтов. Желудок получил хоть небольшую порцию еды. И дело оставалось за малым — закрепить свои права на дочь лорда Корби. И тогда — тогда граф Филипп Беркшир, отец Саймона, наконец, будет отомщен!
9.
Ева исподлобья поглядывала на деревню, раскинувшуюся под холмом. Несмотря на ранний час, жители уже проснулись и занимались своими делами. Ева не представляла, как можно подняться в такую рань, и при этом еще быть бодрым и веселым.
«Может быть, все-таки стоит попросить о помощи?» — раздумывала она, нехотя шагая вслед за своим женихом.
— Запомни, девушка, — неожиданно заговорил он. — Мне терять нечего, а, если ты решишь обмануть меня, то простишься с жизнью.
— Я это уже поняла, — огрызнулась Ева. Этот сумасшедший старый пень точно свернет ей шею, если она позовет на помощь.
Он так резко остановился и обернулся к ней, что она чуть на него не налетела.
— Нет, не поняла, — прохрипел старик, буравя ее злым взглядом. — Я сдохну, но до тебя дотянусь!
Он вдруг приподнял край своей грязной свободно висящей на изможденном теле рубахи и продемонстрировал Еве кинжал за поясом.
— Посмей только на помощь позвать, на куски порежу!
Еве хотелось кричать, ругаться. Самая страшная брань, которую она только могла придумать, готова была сорваться с ее языка, но она не посмела и слова сказать этому ужасному человеку. Она пылала от гнева и желала своему мерзкому женишку провалиться как можно глубже под землю, и желательно сию секунду. Только он наверняка ее за собой утащит…
Но, по мере приближения к церкви, гнев ее постепенно угасал, уступая место отчаянию. Невозможно! Это невозможно! Как она могла попасть в такую ситуацию?! Еву затрясло, на глаза навернулись слезы.
— Сжальтесь! — выдохнула она в спину старика, но тот лишь упрямо дернул головой, даже не взглянув на нее.
По пути им попался худой оборванный мальчишка-подросток, тащивший на спине вязанку хвороста. Неожиданно спутник Евы окликнул его:
— Эй, сынок! Пробегись-ка по деревне, скажи, богатый господин женится, всех на свадьбу приглашает.
Во взгляде подростка прочиталось сильное сомнение в богатстве жениха, но серебряная монета, упавшая в ловко подставленную ладонь, заставила паренька отбросить сомнения, бросить свой хворост и стрелой помчаться по дороге. Старик же, цепко ухватив Еву за локоть, повел ее дальше.
И вот они были в прохладном полумраке маленькой деревенской церквушки. Кроме них, здесь находились толстый, еще довольно молодой, викарий, мальчик-служка, зажигавший свечи перед алтарем, и еще несколько прихожан. Может быть, будь в церкви больше людей, Ева бы и решилась ослушаться своего жениха. Бросилась бы в сторону, укрылась за спинами людей, молила бы их о помощи. Но людей было мало, и это отчаянное предприятие заранее было обречено на провал.
Старик обратился к священнику.
— Грешны мы, святой отец, — сразу приступил он к сути дела. — Ночь на сеновале провели. Каемся и обвенчаться хотим.
Ева глаз не могла оторвать от пола. Большего унижения она еще не испытывала. Он говорил так громко! Все в церкви слышали и осуждали ее, как распутницу.
Святой отец перевел взгляд на подавленную девушку. Она не протестовала против брака, но выглядела так, будто готова была умереть на месте.
— Раскаивается, — пояснил ему жених, и в его голосе Еве почудилась ирония, за что она возненавидела его еще больше.
Священник осуждающе покачал головой и стал было читать им проповедь, но жених Евы неожиданно прервал его:
— Как можно быстрее мы желаем обвенчаться, так как грех наш велик. Но, может быть, небольшое пожертвование вашей церкви уменьшит нашу вину?
С этими словами он извлек из кошеля не менее двадцати золотых соверенов и вручил их священнику, у которого при виде «небольшого» пожертвования глаза сделались круглыми, словно блюдца.
…Их обвенчали довольно быстро. Когда святой отец спросил, согласна ли Евангелина Мария Корби стать женой Саймона Реджинальда Шелтона, Ева тихо сказала «Да».
Словно сквозь туман девушка видела, как теперь уже ее супруг раздает монеты свидетелям венчания, напутствуя тех выпить за счастье молодых. А потом он повел ее к выходу. У церкви собралась целая толпа любопытных. На грязных, оборванных молодоженов смотрели с удивлением. Но тут Саймон стал кидать в толпу монеты, требуя, чтобы все желали им счастья и пили за их здоровье, и толпа оживилась, послышались радостные выкрики. Еве показалось, что муж не меньше сотни раз назвал имена своё и её мерзким каркающим голосом.