Ведьмино логово - Карр Джон Диксон. Страница 36

– Не знаю, сэр.

– Он сказал, что единственные понятные строчки во всем стихотворении – это первая и последняя, и в обеих заключается ложь. Вот ключ ко всему этому делу. Пойдемте, дети мои, и выпьем чайку.

Возможно, в этом ужасном месте, где некогда царили кнут и виселица, и оставалось что-то, внушающее страх. Однако Рэмпол этого не чувствовал, когда шел впереди всех, освещая дорогу фонариком.

Вернувшись в теплый, освещенный лампами дом доктора Фелла, они нашли там сэра Бенджамена, который ожидал их в кабинете.

14

Сэр Бенджамен был настроен мрачно. Перед их приходом он, по-видимому, ругмя ругал дождь, так что в воздухе до сих пор висела брань, словно запах перегара. Он с жадностью смотрел на чайник и остывший чай в чашках, стоявших перед камином.

– Хэлло! – сказал доктор Фелл. – Моя жена все еще не вернулась? Как же вы сюда попали?

– Просто вошел, и все, – с достоинством отозвался шеф полиции. – Дверь была не заперта. Кто-то здесь не допил такой славный чай... У вас не найдется чего-нибудь выпить?

– Мы... э-э-э... это мы пили чай, – сказал Рэмпол.

Вид у сэра Бенджамена был огорченный.

– Дайте мне коньяку с содовой. Все ко мне пристают. Сначала пастор. Его дядюшка, мой старинный друг, живет в Новой Зеландии – это ведь я устроил пастора в нашем приходе. Так вот, дядюшка приезжает в Англию после десяти лет отсутствия, и пастор хочет, чтобы я его встретил. Но я никак не могу, да и на кой черт мне ехать? Пастор его земляк и родственник, а не я, пусть он сам и едет в Саутхэмптон. А потом еще Пейн...

– А что Пейн? – спросил доктор Фелл.

– Он желает, чтобы дверь в кабинет смотрителя закрыли намертво, заложили кирпичом. Говорит, что эта комната уже сыграла свою роль и больше не нужна. О, я всей душой надеюсь, что это так и есть. Но пока этого делать нельзя. Этому Пейну вечно что-нибудь втемяшится в голову. И доктор Маркли туда же. Теперь, когда последний Старберт по мужской линии умер, он настаивает на том, чтобы колодец был наконец засыпан.

Доктор Фелл надул щеки.

– Вот этого, – сказал он, разделяя негодование сэра Бенджамена, – делать ни в коем случае не следует. Садитесь. Мы должны вам кое-что рассказать.

Пока он возился у буфета, наливая щедрой рукой рюмки, в которых коньяку было значительно больше, чем содовой, он успел рассказать сэру Бенджамену обо всем, что произошло в течение дня. Все это время Рэмпол наблюдал за лицом Дороти. Она не произнесла почти ни одного слова с того самого мгновения, когда доктор Фелл начал им объяснять, в чем же заключалась тайна Старбертов; однако по глазам было видно, что в душе ее царят мир и покой.

Сэр Бенджамен сложил руки за спиной, похлопывая одной рукой о другую. От его влажной одежды исходил сильный запах шерсти и табака.

– Я в этом нисколько не сомневаюсь, нисколько не сомневаюсь, – ворчал он. – Но почему вы так долго ждали, черт возьми, прежде чем посвятить меня во все эти дела? Мы потеряли уйму времени. И все-таки это дела не меняет, мы должны признать, что единственный человек, которого можно считать виновным, это Герберт. Коронер и присяжные в ходе дознания пришли к этому выводу.

– Это вас успокаивает?

– Нет, черт возьми! Я не думаю, что преступление совершил этот мальчик. Но что мы можем поделать?

– Его еще не нашли?

– О, сведения о нем разосланы повсеместно. Однако никаких следов не обнаружено. А пока, я повторяю, что еще мы можем сделать?

– Мы можем обследовать тайник, который устроил Энтони. Это первое.

– Да-да. Если этот проклятый шифр или как он там называется... Полагаю, вы нам разрешите, мисс Старберт?

Она неуверенно улыбнулась.

– Ну конечно, теперь-то можно. Только мне кажется, доктор Фелл возлагает на него слишком большие надежды. Вот мой экземпляр.

Доктор Фелл сидел развалясь в своем любимом кресле, в руке у него попыхивала трубка, возле кресла стояла бутылка пива. Если бы волосы и бакенбарды у него были седыми, он вполне мог бы сойти за Деда Мороза. Он благодушно наблюдал за сэром Бенджаменом, пока тот изучал стихотворение. Трубка Рэмпола тоже хорошо курилась, и он с удобством расположился на красном диване, где мог незаметно прикоснуться к руке Дороти. В другой руке он держал рюмку. «Вот так, – думал он. – Больше мне ничего в жизни не нужно».

Главный констебль прочитал вслух, сощурив свои лошадиные глаза:

Чем осчастливил нас Гомер?

Чем грек прикроет грудь?

Кто лицемерия пример?

Смог Еву обмануть?

Он снова медленно прочитал эти строки, на этот раз не так громко. Потом раздраженно воскликнул:

– Послушайте, это же полная бессмыслица!

– А-а, – произнес доктор Фелл с видом человека, смакующего вино редкостного букета.

– Разве это поэзия? Просто бред сумасшедшего.

– Не поэзия, а стихи, – поправил его доктор Фелл.

– Не может быть, чтобы это была криптограмма, как их там ни называй. Вы-то сами их видели?

– Нет. Но это несомненно криптограмма.

Шеф полиции бросил ему листок.

– Отлично. Скажите нам в таком случае, что они означают: «Чем осчастливил нас Гомер? Чем грек прикроет грудь?» Чепуха какая-то. Стойте, стойте... – пробормотал вдруг сэр Бенджамен, растирая себе щеку. – Мне встречались в журналах такие загадки. И в романах они попадаются. Надо читать через слово, или каждое третье, словом, что-то в этом роде.

– Ничего из этого не получится, – мрачно сказал Рэмпол. – Я пытался прочесть это как акростих, по всем четырем строфам. Если брать первые буквы, получается: «Ччксткназчпчопто», а если последние – «Рдртлмлмнлнлнини». Вот интересно только, почему так много вопросов.

– А-а, – отозвался доктор, снова кивнув.

– В журналах... – начал было сэр Бенджамен.

Доктор Фелл угнездился поудобнее в своем кресле, выпустив огромное облако дыма.

– Кстати сказать, – заметил он, – у меня есть кое-какие претензии к головоломкам, которые печатают в газетах и журналах. В принципе я ничего не имею против криптограмм, они мне нравятся. Между прочим, если вы обернетесь, у вас за спиной стоит одна из первых книг, посвященных криптографии, «De furtivis literarurum notis» Джона Баптиста Порты [29]. Нет, единственный смысл на стоящей криптограммы состоит в том, что она прежде всего должна заключать в себе какие-то сведения, которые человек хочет сохранить в тайне. Криптограмма – это секретное письмо, тайнопись. Она должна нести информацию, ну, например, такую: «Пропавшие бриллианты находятся в панталонах архидиакона», или «Фон Динкельспук атакует вустерширских гвардейцев в полночь». Но когда эти люди из иллюстрированных журналов пытаются придумать какую-нибудь головоломную криптограмму, то вызывает затруднение не сама ее сложность. Их усилия сводятся совсем не к тому, чтобы придумать криптограмму потруднее. Их головоломки трудно разгадать просто потому, что они придумывают послания, которые никому не придет в голову отправлять. Читатель ломает голову, потеет, проклинает все на свете, а в результате получает: «Трусливые толстокожие млекопитающие отличаются робостью и поэтому склонны проявлять медлительность, когда дело касается произведения на свет потомства». Вот идиоты! – бушевал доктор. – Вы можете себе представить агента немецкой секретной службы, который рискует собственной шкурой ради того, чтобы пронести через вражеские заслоны подобную информацию? Я полагаю, генерал фон Гугельдрофер был бы в некотором недоумении, когда бы ему расшифровали это донесение и он узнал бы, что слоны трусливы и потому не спешат размножаться.

– А это правда? – спросил с интересом сэр Бенджамен.

– Я не занимаюсь вопросами естественной истории, и меня не интересует справедливость данного утверждения, – раздраженно заметил доктор. – Я говорю о криптограммах.

Он сделал глоток пива и продолжал, уже более миролюбиво: