Чудо в аббатстве - Карр Филиппа. Страница 58

Стояла июньская жара. Я никогда не видела, чтобы над клевером трудилось столько пчел. Кромки полей покраснели от зацветшего орешника — очного цвета. Внизу у реки обильно зацвела крапива. Скоро моя мать начнет собирать ее для своих снадобий. Мне кажется, она была счастлива. Меня удивляло, что она так скоро оправилась после смерти отца. Возможно, причиной было то, что в ней уже теплилась новая жизнь. Но сама я отдалилась от нее в это время, хотя и раньше мы не были близки по-настоящему.

Я думала о том, что скоро начнут косить сено и что Руперт в последний раз будет руководить сенокосом. После уборки урожая он покинет нас, и мне надо будет принять решение, уйти с ним или нет. Работники были обеспокоены. Они доверяли Руперту и полагались на него. Я размышляла о том, что заставляет людей лучше работать, — страх или любовь. Потом стала вспоминать сенокос в добрые старые времена, когда король еще не испортил отношений с Римом. Тогда мы не думали о том, что дела государства могут повлиять на наше благополучие. Обычно на работу в поле созывали всех, потому что ужасно боялись, что погода изменится раньше, чем весь урожай будет убран. Обычно к ним присоединялся отец, и мы с матерью ходили в поле и носили работникам еду, чтобы сберечь их время.

Я уже почти решила уехать с Рупертом, потому что стало ясно, что не смогу оставаться в доме Саймона Кейсмана. Кейт писала мне, убеждая приехать в замок Ремуса, и я думала, что, вероятно, следует съездить к ней, чтобы обсудить, что делать дальше. Она убеждала меня выйти замуж за Руперта. Она думала, что со временем я пойму разумность такого решения. Еще недавно Кейт строила планы, как удачно выдать меня замуж, но теперь это было маловероятным, потому что у меня уже не было приданого. Но мне не было до этого никакого дела.

Стояли сумерки — конец чудесного летнего дня. Приближалась ночь тихая и спокойная, исчез даже легкий дневной ветерок.

Я сидела у окна, когда ко мне подошла служанка. Она посмотрела на меня и сказала:

— У меня к вам поручение, госпожа Дамаск. Один джентльмен хотел бы поговорить с вами.

— Кто он?

— Я не знаю, госпожа. Он велел передать вам, что если вы придете к скрытой плющом двери, то найдете его и узнаете, кто меня послал.

Мне с трудом удалось скрыть волнение. Кто, кроме Бруно, мог передать это послание? Кто еще знал о замаскированной плющом двери?

Как можно спокойнее я ответила:

— Спасибо, Дженнет. — И как только она ушла, побежала в свою комнату, сменила платье и привела в порядок прическу. Я взяла плащ, завернулась в него и поспешила к двери в стене Аббатства.

Бруно ждал меня там. Его глаза светились торжеством, он был рад моему приходу. Он взял мои руки и поцеловал их. Он казался не таким, как обычно.

— Так ты вернулся! — воскликнула я.

— Ты довольна?

— Мне нет нужды говорить то, что ты знаешь и так.

— Ты изменилась. Я знал, что ты будешь рада увидеть меня, Дамаск.

— Да, — ответила я, потому что это было правдой. В этот момент я была счастливее из-за того, что он вернулся. — Что случилось? Где ты был? Почему ты покинул нас так таинственно?

— Это было необходимо, — ответил он.

— Уехал… ничего не объяснив?

— Да, — сказал он. — И пока меня не было, ты потеряла отца.

— Это было ужасно, Бруно.

— Я знаю. Но теперь я вернулся. Я заставлю тебя забыть о горе. Теперь, когда я здесь, ты будешь счастлива.

Он крепко держал мою руку в своей. Другой рукой он открыл дверь, и мы вошли на землю Аббатства.

Я отпрянула назад.

— Это не принадлежит нам, Бруно.

— Я знаю.

— Мы нарушаем границы чужих владений.

— Ты делала это прежде много раз.

— Верно.

— Не бойся. Я рядом с тобой. Монахи всегда верили, что я стану их аббатом.

— Нас постигли ужасные несчастья.

— Может быть, так было угодно судьбе. Для всех нас это было время испытаний!

— Я хочу о многом спросить тебя. Где ты был? Ты вернулся, чтобы остаться? Где ты живешь? У нас теперь все изменилось. Наш дом принадлежит Саймону Кейсману.

Он обернулся ко мне и, нежно улыбаясь, коснулся моего лица:

— Я все это знаю, Дамаск. Я знаю все.

— Ты знаешь, кто владелец Аббатства?

— Да, — ответил он. — Я знаю и это.

— Я уверена, это какой-нибудь знатный богач. Но, может быть, лучше уж так, чем оно и дальше будет разрушаться.

— Лучше уж так, — произнес Бруно.

— Куда ты меня ведешь?

— В Аббатство.

— Говорят, что там живут привидения. Люди видели призрак монаха. Я сама видела его.

— Ты, Дамаск.

— Да. Когда приходила на могилу отца. — Я рассказала ему о том, как Руперт принес мне голову отца и как мы ее похоронили.

— Вы с Рупертом помолвлены? — быстро спросил Бруно.

— Нет, но, возможно, это скоро произойдет.

— Ты не любишь Руперта.

— Нет, я люблю Руперта.

— Как мужа?

— Нет, но я думаю, что мы нужны друг другу.

— Ты не боишься пойти со мной в Аббатство? Я колебалась, а он продолжил:

— Ты помнишь, что вы с Кейт однажды уже входили в него.

— Тогда я очень испугалась.

— Потому что знала, что поступаешь не правильно. Тебе не следовало входить в святую часовню. Тебе не следовало смотреть на Мадонну в драгоценностях. Но статуя исчезла, и святая часовня пуста.

— Мне страшно войти туда и теперь, Бруно. Он сжал мою руку:

— Ты же не думаешь, что с тобой может случиться несчастье, когда я рядом?

Мы приближались к серым стенам Аббатства, и я не ответила.

Он неожиданно обернулся, и в лунном свете я увидела, что лицо его сурово.

— Дамаск, — спросил Бруно, — ты веришь, что я не такой, как другие?

— Но… — в ушах моих вновь зазвучал голос Кезаи:

«Он угрожал мне, и я сказала ему то, чего не следовало говорить никогда… Я ждала ребенка от монаха…»

— Я хочу, чтобы ты знала правду, — продолжал Бруно. — Для меня это важно. Эта женщина, Кезая, сказала не правду. Лгал и монах. Люди лгут под пыткой. Мир полон лжи, но мы не должны винить солгавших, потому что их вынудили сказать не правду. Плоть слаба. Пытка превратила в обманщиков многих великих людей, клявшихся говорить только правду. Я появился на свет не так, как они уверяли тебя. Мне открылась эта истина, Дамаск. А если ты будешь со мною, то тоже должна знать ее. Ты должна верить этому. Ты должна верить в меня.