Чудо в аббатстве - Карр Филиппа. Страница 81

— Тогда забирай ее. И люби ее больше.

— Пойдем, Хани, — сказала я, — ты ведь хочешь пойти домой, не правда ли? Ты ведь не хочешь остаться здесь?

Хани оглядела комнату, и я видела, что она очарована тем, что увидела.

— Рекин любит меня.

— Спот и Падинг тоже тебя любят, — сказала я, назвав клички двух наших собак.

Хани, довольная, кивнула. Я взяла ее за руку, и она не сопротивлялась. Она продолжала разглядывать комнату, и поскольку она не умела скрывать своих чувств, я поняла, что она сравнивает ее со своей уютной детской в Аббатстве. Она хотела вернуться домой, но не желала так легко уступить мне победу. Она была маленькой ревнивой собственницей. Некоторое время я принадлежала только ей, и она не желала ни с кем делиться.

— Когда дети подрастают, всегда так, — сказала я матушке Солтер.

— Лучше заботься о Хани.

— Я и так это делаю.

— Для тебя же будет лучше, если ты будешь делать так и впредь.

— В угрозах нет необходимости. Я люблю Хани. Подобная ревность — обычное дело. Как она попала сюда?

— Я слежу за этим ребенком. Она убежала и заблудилась в лесу. Я узнала об этом и послала мальчика разыскать ее. Он привел ее ко мне.

Взгляд старухи был затуманен. Рот улыбался, но глаза оставались холодными.

— Я узнаю, если она в чем-либо будет нуждаться, — продолжала она.

— В таком случае, вы знаете, как хорошо заботятся о ней.

— Забирай ребенка. Она устала. Она знает, как найти меня, если ей понадобится.

— Ей никогда это не понадобится, пока я забочусь о ней.

Когда мы покидали избушку, я крепко сжимала руку Хани.

— Никогда, никогда больше не убегай, — сказала я.

— Я не буду, если ты будешь меня любить, любить больше всех, больше, чем Кэт больше, чем нового малыша.

— Я не могу любить тебя больше, Хани. Нет такой любви на свете. Я могу любить тебя также.

— Я не хочу нового ребенка и рассказала об этом бабуле Солтер.

— Но тогда вас будет трое. Трое лучше, чем двое.

— Нет, — твердо ответила Хани, — лучше всего, когда ты — единственная.

Я отвела ее домой, смыла с нее грязь, дала большой кусок хлеба с орехами, только что испеченного для нее Клементом, который сделал наверху большую букву «Х». Это обрадовало ее, она вновь была счастлива.

Но, когда Хани легла спать, у меня начались схватки, и той же ночью произошел выкидыш.

Моя матушка, узнав о случившемся, тотчас же пришла и привела с собой повитуху.

— Это был бы мальчик, — сказала повитуха. Я не хотела ей верить. Она относилась к тому типу женщин, которые все превращают в трагедию. Она знала, что мы ждали сына.

Повитуха сказала, что это большое счастье, что я вообще выжила, и этим я обязана ее искусству. В течение недели я была прикована к постели, и у меня было время подумать. Я не могла забыть лицо Бруно, когда он узнал, что случилось. Наверное, у короля был менее грозный вид, когда он склонялся над постелью бедной королевы. Мне даже показалось, что в этот момент Бруно ненавидел меня.

Я много думала о Бруно. Я вспоминала о том, как ночью из окна видела его возвращающимся из подземелья. Но зачем он ходил туда в тот день, когда я искала Хани? Если там в любой момент может произойти обвал, то для него это так же опасно, как и для любого другого.

К апрелю следующего года я опять ждала ребенка. Перемены, происшедшие с Бруно, когда он узнал об этом, были удивительны. Он всегда страстно хотел иметь детей, но, когда родилась Кэтрин, он относился к ней безразлично. Хани же он просто не замечал. Как он поведет себя, если я рожу мальчика? Не захочет ли отнять его у меня?

Временами во мне просыпалось недоверие к Бруно. Что я вообще знаю об этом странном человеке, моем муже? Он был воспитан в Аббатстве как ребенок, посланный с небес. Потом он столкнулся с действительностью. Теперь же, похоже, он готов потратить свою жизнь на то, чтобы доказать, что он и на самом деле не такой, как все.

Мне казалось, что я понимаю заботы Бруно, и это рождало во мне нежность к нему. Переустройство нашего маленького мира было грандиозным проектом. Мы дали работу многим людям, и в округе все стало процветать. Соседи начинали смотреть на Аббатство с уважением, как и в прежнее время. Какой бы счастливой и полезной могла бы стать наша жизнь, если бы Бруно не был одержим идеей доказать, что он сверхчеловек.

Во время своей беременности я реже видела его. Он работал как одержимый. Бруно предполагал перестроить дом так, чтобы тот походил на замок, и на время работ мы переехали из него в кельи монахов.

В жилище монахов было что-то жуткое. В этом строении не было достаточно большой комнаты для нас, и мы занимали отдельные спальни. У Хани и Кэтрин была одна келья на двоих, я боялась, что по одиночке им будет страшно. Мне самой все время казалось, что я слышу крадущиеся шаги в ночи, и часто, поднимаясь по винтовой лестнице, думала, что увижу призрак. Конечно, это была игра воображения, но часто, лежа без сна, я думала о монахах, которые здесь жили почти двести лет. Мне хотелось знать, о чем они думали по ночам в своих кельях. У меня, как у многих беременных женщин, разыгралось воображение, и я спрашивала себя о том, не оставляли ли умершие после себя какие-нибудь знаки для тех, кто придет после них. В то время я чаще, чем прежде, думала о тех днях, когда появился Ролф Уивер. Я представляла себе ужас монахов, когда они узнали о том, что Ролф и его люди уже в Аббатстве. Мне хотелось поскорее вернуться в перестроенный дом.

Иногда я подымалась ночью и через дверную решетку смотрела на детей, просто для того, чтобы убедиться в их безопасности. Когда я ждала ребенка, то все, что происходило вне моей маленькой вселенной, не имело большого значения. Я относилась к тому типу женщин, которые в первую очередь матери. Даже мои чувства к Бруно были материнские. Возможно, если бы это было не так, я бы лучше понимала, что происходит вокруг.

Изменения затронули и Кейсман-корт.

Я не часто бывала там, потому что не хотела встречаться с Саймоном Кейсманом. Матушка моя, женщина бесхитростная, ненароком рассказала мне, что часть украшений нашей часовни продана и в тайнике в часовне хранится Библия, переведенная на английский.