Орудия войны (СИ) - Каляева Яна. Страница 49

— Я не знаю, должна ли я это делать, — сказала Саша. — Но я доверяю вам. Раз вы говорите, что это для моего же блага, значит, так оно и есть. Я приму ваше средство и еще раз отвечу на вопросы.

Он перевел дыхание. Ему не хотелось применять силу. Он был готов, процедура была отработана. Но когда сопротивления нет с самого начала, допрос по зеленому протоколу проходит намного проще.

— Только… сперва мне нужно… — Саша покраснела, это у нее хорошо получалось. — Мне очень нужно… умыться, ну, вы понимаете?

Три или четыре минуты. Ей хватит. Мерзко, конечно, умирать в уборной ОГП, не особо-то чистой.

— Разумеется, — следователь был благодарен ей за готовность сотрудничать и охотно пошел навстречу в этой небольшой просьбе. — Идемте, я провожу вас.

Они вышли в коридор, выкрашенный той же коричневой краской, что и допросная. Здесь тоже не было окон. Никакого больше неба.

Как-то ребята переживут зиму без нее? Но ведь если она позволит ОГП взять верх, весна не наступит никогда. Муж… недолго они были вместе. Но ведь все, кто любил ее, мертвы, в этом нет ничего такого уж страшного, не должно быть.

За несколько шагов до двери уборной к следователю подскочил секретарь, что-то торопливо зашептал ему на ухо. Саша уловила только слово “француз”.

— Через двадцать минут. Мы почти закончили. Пусть обождет, — раздраженно ответил следователь и обратился к Саше: — Прошу вас, Александра Степановна, не задерживайтесь.

Распоряжение следователя запоздало или вовсе не могло быть исполнено. Фигура решительно надвигающегося на них человека не была особо массивной, но, кажется, заполнила коридор целиком. Проигнорировав следователя, словно его тут не было, человек подошел к Саше, взял ее за правое плечо, посмотрел ей в лицо.

— Мадемуазель Александра, эти люди обращались с вами грубо? Причинили вам вред? Заставляли вас что-то делать против вашей воли?

Растерявшись, Саша отрицательно качнула головой. Человек легким движением, словно в танце, переместил ее себе за спину. Вот только она, вроде бы, не позволяла ему себя вести…

— Я — комиссар Реньо, — визитер обратился к следователю. — Руководитель концерна “Улисс”. Мне стало известно, что вы удерживаете родственницу нашего служащего. Ваш человек при мне сейчас телефонировал в Московское управление вашей службы и получил подтверждение. Я забираю мадемуазель Александру. Прямо сейчас. У вас три минуты на то, чтоб вернуть ее документы и личные вещи.

Саша изучала своего спасителя. Грузность его фигуры могла создать впечатление мягкости и некоторой даже неловкости — обманчивое, безусловно; двигался он легко и уверенно. Неровные пятна седины в черных волосах, безупречно сидящий костюм-тройка. Лицо рыхлое, глаза темные, как зрелые вишни, обрамлены густыми ресницами. Говорил по-русски он правильно, но с легким грассированием.

— Но, месье, эта женщина задержана по подозрению в соучастии в особо тяжком преступлении, — пытался возразить следователь. — Вопрос государственной безопасности.

— Полагаю, до вас отчего-то забыли довести, что служащие “Улисса” и их семьи не находятся в ведении ОГП. И прямой приказ вашего руководства для вас также не является аргументом. В таком случае я могу телефонировать самому Щербатову. Чем бы он ни был занят, ради моего звонка его от этого отвлекут. Надеюсь, личного распоряжения начальника ОГП окажется для вас достаточно?

— Раз вы так ставите вопрос, — смешался следователь. — Но вы понимаете, что срываете сейчас работу, ставшую итогом длительного расследования?

— А это, как говорят у вас в России, не моя… тревога? боль? Мадемуазель Александра, подскажите верную идиому, окажите любезность.

— Не моя печаль, — машинально подсказала Саша.

— Именно! Не моя печаль. Благодарю, мадемуазель. Я чрезвычайно ценю красоту и выразительность вашего прекрасного языка, но сам, к сожалению, не владею им в полной мере. А у вас, господин следователь, — Реньо глянул на часы, — осталась минута и сорок секунд на то, чтоб вернуть мадемуазель ее вещи. Обратите внимание, я даже не настаиваю на извинениях. Извинения вам предстоит приносить еще долго, но уже не нам.

Саше вернули документы и вещи. Реньо галантно подал ей пальто. Препятствий на пути к выходу им никто не чинил. Роскошный “Паккард” с поднятым верхом был небрежно припаркован прямо напротив главного входа в здание ОГП. Шофер выскочил из машины и распахнул заднюю дверцу.

— Будь любезен немного обождать, Жан, — сказал Реньо. — Сперва пусть мадемуазель решит, куда хотела бы отправиться. Я рад нашему знакомству, Александра, — он пропустил отчество оттого, что плохо понимал русский этикет или вкладывал в это какой-то другой смысл? — Хоть и предпочел бы, чтоб оно произошло при иных обстоятельствах.

— Я благодарна вам за то, что вы выручили меня в тяжелую минуту, — сдержанно сказала Саша, пытаясь понять, чего ожидать от этого человека.

— О, право же, не стоит благодарности. Заботиться о своих людях — рутинная работа комиссара.

Это могло быть намеком на то, что он знает, кто она, а могло и не быть. Так называлась его должность, что тоже странно само по себе. Отчего руководитель частного концерна имеет статус комиссара, то есть представителя правительства? Впрочем, сама Саша и вовсе была комиссаром без правительства.

— Я готов отвезти вас в вашу квартиру на Литейном, мадемуазель. Одно ваше слово — и вы дома. Но, возможно, вы бы предпочли продолжить нашу беседу прямо сейчас, у меня? Понимаю, это дурной тон, предлагать такое даме, — Реньо смотрел Саше прямо в глаза. Она угадала в нем месмериста более сильного, чем она сама, и отвела взгляд. — Но разве вы не устали от этих игр, Александра? Вы серьезно рискуете ради вещей, которые, право же, того не стоят. Не лучше ли нам с вами поговорить… чисто? по-чистому?

— Поговорить начистоту, — подсказала Саша. Это прозвучало почти как согласие.

Взвизгнули тормоза. У здания ОГП затормозил автомобиль — таксомотор. Не дожидаясь полной остановки машины, Вершинин выскочил, бросился к Саше и заключил ее в объятья. Жест братский, хотя сам Вершинин, похоже, скорее был склонен придушить ее, а не обнимать.

— Дорогая сестра, как я рад, что с тобой все благополучно! Такой ужасный день! — сказал Вершинин с несообразным словам напором, словно пытался что-то сообщить ей через интонацию. Его пальцы сжали ее плечо так, что наверняка останутся синяки. — Мсье Реньо, я весьма вам благодарен за то, что вы уладили это досадное недоразумение. Теперь я забираю сестру домой. Садись в таксомотор, Александра.

— Ваши братские чувства чрезвычайно трогательны, господин Сирин, — медленно ответил Реньо. — Однако, право же, вам не стоило беспокоиться и приезжать сюда лично. В моем обществе вашей сестре ничего не угрожает.

— Тем не менее, — сказал Вершинин твердо, — она едет домой. Со мной. Сейчас.

Саша переводила взгляд с одного мужчины на другого. Оба они чуть подались вперед, согнули руки в локтях. Пальцы Вершинина наполовину сложились в кулаки. Ни дать ни взять хищники, готовые схлестнуться из-за добычи.

— Где наши манеры, — неожиданно улыбнулся Реньо. — Мы говорим о мадемуазель так, будто она сама не способна решить, куда желает отправиться и с кем. Прошу вас, Александра, сделайте свой выбор.

Саша колебалась пару секунд. Похоже, этот Реньо по-своему был не менее опасен для нее, чем ОГП. Причем если своих врагов из ОГП она понимала, знала их цели, методы и как может им противостоять, то француз был темной лошадкой. Тем важнее было услышать то, что он намерен ей сообщить. Но все же ее партнером в этом предприятии был Вершинин, и он ясно давал понять, что не хочет отпускать ее куда-то с Реньо.

— Я вам чрезвычайно благодарна, мсье комиссар, — мило улыбнулась Саша. — Но день выдался тяжелый. Я предпочла бы отправиться домой.

— О, в таком случае не смею настаивать, мадемуазель, — Реньо был сама любезность. — Искренне надеюсь, что вам не доведется пожалеть о принятом решении. Полагаю, наша следующая встреча может произойти при иных обстоятельствах. Как говорят у вас в народе: вчера не догонишь, а от завтра не уйдешь…