Алоха из ада (ЛП) - Кадри Ричард. Страница 5

— Я нашёл Мейсона. И накрепко запер в Даунтауне.

— То, чего он всё это время и добивался, — говорит Видок. — Не уверен, что это можно назвать наказанием.

Я гляжу на старика. Мне не нравится, когда мне обратно швыряют мои собственные глупые признания. Конечно, он прав. Мейсон хотел отправиться в ад, и хотел попасть туда живым, как было со мной. И я припёрся к нему, словно захолустный деревенщина с трубкой из кукурузного початка, и отправил его туда. Мало кто знает об этом. Я не смог бы ходить по улицам, если бы люди были в курсе. Я не смог бы смотреть им в глаза, если бы они знали, что я отправил самого опасного в мире человека в худшее место во Вселенной, чтобы он мог собрать армию и перебить их всех. За подобные ошибки убивают. Иногда люди не ждут, пока это сделает кто-нибудь другой. Если это попробует сделать кто-нибудь другой, он может ошибиться и оставить вас в коме, мёртвым лишь наполовину. Это было бы ещё хуже. Кто-нибудь может вам посочувствовать, а это то, чего я не вынес бы.

— У Касабяна всё ещё есть доступ к люциферовой книге, Демоническому Кодексу. Он приглядывает за Даунтауном двадцать четыре на семь. Если Мейсон сделает ход, я об этом узнаю.

— Почему бы просто не отправиться самому?

— Я пробовал несколько раз. Даже менял лицо с помощью чар, но всегда находится парочка адовцев, которые замечают меня, и мне приходится поспешно сматывать удочки. Должен быть какой-то другой способ добраться до него, но я его ещё не нашёл.

Я вру. Я пробовал пару раз и так нервничал, что чары оказались полусырыми. Я думал, что смогу вернуться в Даунтаун, словно Паттон верхом на танке. Но не могу. На меня навалились жар и смрад, и я снова оказываюсь на полу арены, разорванный и истекающий кровью, надеющийся, что мои кишки не выскользнут в грязь. Или я весь покрытый густой кровью адовца исполняю роль наёмного убийцы для другого адовца, который рассказывает мне, что пока я продолжаю убивать для него, Элис будет в безопасности. А потом она оказывается мертва, а я всего лишь убийца. Так что я закрываю дверь в ад и крадусь обратно домой, по дороге надолго задерживаясь в своём любимом баре, чтобы исчез запах, и Касабян не узнал, каким трусом я стал.

Что может быть бесполезнее малодушного киллера?

— Ты найдёшь какой-нибудь способ, — говорит Видок.

Я киваю и допиваю кубок, надевая серьёзное вдумчивое лицо.

— Хотелось бы побыстрее. Так как я не могу играть Ганнибала в Даунтауне, то ангел в моей голове хочет, чтобы я бродил по ночам по улицам, выискивая плохих парней, словно Бэтмен. Однажды ночью я так разозлился, что и в самом деле сделал это. Знаете, что случилось? Ровно ничего. Только безумец ищет, чтобы его ограбили, а плохие парни при виде приближающегося безумия идут другой дорогой. Что мне нужно, так это ангельский валиум [21], чтобы заткнуть этого бойскаута.

Мунинн кивает.

— Мне знакомо, каково это, быть постоянно в контрах с самыми близкими. Со временем вы оказываетесь в точке, когда никто из вас больше не может выносить вида друг друга. У меня так с братьями.

— Братьями? — переспрашивает Видок.

Это интереснее двухголового телёнка, на два голоса распевающего «Бархатное утро». У меня примерно миллион вопросов, но большинство не особо тактичные. Я начинаю с простейшего.

— Они такие же, как ты? Живут в пещерах и знают всё обо всём?

Мунинн качает головой, погружённый в свои мысли. Он разглядывает зелёную бутылку из-под ликёра.

— У меня четверо братьев, и нет, никто из них не живёт в пещерах. Никто из нас ни в малейшей степени не похож на других. Я много лет не видел никого из них. Веков. Иногда я скучаю по ним, но правда заключается в том, что у меня нет никакого реального интереса отследить кого-нибудь из них. Смею полагать, они питают те же чувства по отношению ко мне.

Никто ничего не говорит. Мы попали в одну из тех неловких пауз, которые возникают, когда кто-то роняет что-то слишком реальное посреди разговора, который должен был вертеться лишь вокруг выпивки и похлопывания друг друга по спинам. Пока мы беседовали, Мунинн между делом открыл шкатулку и извлёк из скарабея свиток. Я беру его.

— Что в нём такого особенного, что нам пришлось взламывать Форт-Нокс, чтобы добыть его?

Взгляд Мунинна светлеет. Он улыбается.

— Да, это. Этот свиток для джентльмена, скажем так, из инвестиционного банкинга. Человек вроде него может нанести чрезвычайный по своему характеру ущерб своей душе. Может даже нескольким душам. Он вечно ищет на рынке свежие души, чтобы носить, пока не разрушит и их. Даже множество душеторговцев Лос-Анджелеса не могут угнаться за ним. Цена на души для всех растёт. А Лос-Анджелес — это город, которому нужны все души, на которые он может наложить свои лапы.

— То есть, этот свиток — душа?

— Нет. Это вроде… Как называется тот эликсир для восстановления волос?

— «Регейн»?

— Да! «Регейн» для души. Он восстанавливает и восполняет изначальный дух пользователя. Надеюсь, редуши ему хватит на год-другой. Покупатели могут становиться раздражительными, когда им нужна новая душа, а тебе приходится сообщать им, что буфет пуст.

— Внезапно моя жизнь перестаёт казаться такой уж плохой.

— Раз уж тебе так хорошо, почему бы не прокатиться завтра со мной? — говорит Видок.

— Ещё одна работёнка?

— Тебе решать. Иногда я выполняю работу для одной частной сыщицы. Она звонила сегодня и спрашивала насчёт тебя. У неё есть работа, для которой, по её мнению, ты идеально подходишь.

Я допиваю кубок и улыбаюсь.

— Без всякой причины ввязываться в проблемы совершенно незнакомого человека? Звучит прикольно, но, думаю, я откажусь.

— Может, делая что-то для незнакомца, ты утихомиришь своего ангела, — говорит Мунинн.

Едва он произносит это, ублюдок с нимбом начинает ёрзать. Он щекочет внутри моей черепушки, причём не в лучшем смысле. Я пытаюсь затолкать его обратно в темноту, но он учуял героический момент, и его не сдвинуть с места.

— А ещё моё бедное измученное колено, — продолжает старик, похлопывая себя по ноге. — Ты задолжал мне за то, что сегодня вечером выбросил меня в окно.

Я отворачиваюсь от Видока к Мунинну.

— Никогда не спасай жизнь французу. Он до конца твоих дней будет попрекать тебя этим.

Я смотрю на Видока и кривлю лицо в самой неискренней улыбке, какую только могу изобразить.

— Какого чёрта? Я уже несколько недель не делал ничего по-настоящему глупого.

Отель «Бит» — типичное гламурное местечко неподалёку от угла Голливудского бульвара и Норт-Гауэр.

Напротив отеля находится Музей Смерти, огороженный серый бункер с нарисованным трёхметровым черепом на фасаде. Рядом с ним давно почившая «Вестбич Рекордерс», пустая студия, где раньше записывались местные группы, и где «Пинк Флойд» записали часть «Стены» (я верю в это, как и в то, что Иисус изобрёл хот-доги с чили). Дальше по улице под солнцем пустыни умирает автосалон, раскалённые автомобили похожи на выброшенные на берег рыбьи туши, медленно запекающиеся до состояния вяленного кальмара. Пара торговых центров и пустая парковка на углу. Фасад отеля «Бит» окрашен в промышленный бледно-зелёный цвет. Возможно, в тот день была распродажа зелёной краски, а может в этом заключалась ирония. Так и не уверен.

Если что-то из этого заставляет вас думать, что мне не нравится отель «Бит», вы ошибаетесь. Это нечто среднее между мотелем для свингеров из семидесятых и своего рода хипстерским хот-спотом, где останавливаются рок-звёзды, когда не хотят, чтобы видели, как они приносят домой чистый герыч или приводят крутых стриптизёрш. Комнаты удобные в стиле реабилитационного центра дзен. Но кухни оформлены ярким винилом основных цветов, словно забегаловка в стиле «Плейбоя». В таком месте Дэвид Линч мог бы устраивать тайные встречи с бондажом и молочными коктейлями с мамочкой Бивера Кливера. Мне оно нравится.