Карман ворон - Харрис Джоанн. Страница 4

Почти имя. Как странно быть названной. Странно и ужасно. Ни один человек не даст мне имени – ни в облике кошки, ни в моем собственном. А Уильяма тянет к диким существам, иначе он никогда на меня не взглянул бы.

– Киса, киса.

Я запрыгиваю на шелковое покрывало. Твоя постель, размером с мою хижину, со всех сторон занавешена тяжелой парчой. Мои когти погружаются в золото и шелк. В очаге разожжен огонь, и по моей подсвеченной шерсти словно пляшут светлячки.

Тебе одиноко, Уильям? Позволь мне спать рядом с тобой. Сегодня я твоя спутница. Я буду охранять твой сон. Ни одна мышь и ни одна крыса не посмеет даже край усика сунуть в твои покои. Я буду лежать на твоей подушке и урчать, пока ты не станешь моим навсегда.

Так вот каково это – быть названным существом, быть прирученным существом, питомцем. Конечно же, это глупо и абсурдно. И все же как приятно находиться рядом с тобой, ощущать твои нежные поглаживания. Сегодня мне приятно быть ручной. К тому же, кроме меня, об этом никто не узнает. Я засыпаю, и рядом с тобой мне снится то, чего я ранее не знала и не хотела. Перед рассветом я возвращаюсь в свое тело – опасно слишком долго находиться в чужом, поскольку потом можно не найти себя. В своем теле я лежу на папоротниковой постели, думаю об Уильяме, улыбаюсь и смотрю на луну, убывающую на гобелене небес.

5

Сегодня я коричневая горная коза на скалистом склоне. Внизу, в деревне, вижу пастуха с его стадом и фермера с лошадью, запряженной в плуг. У церкви празднуют свадьбу. «Майское замужество – маета в супружестве». Тем не менее невеста в фате, похожей на защитную сетку пасечника, выглядит довольно счастливой. Жених и невеста создают собственный улей, и у них будет свой мед.

На этой неделе я все ночи провожу у постели Уильяма. Не охочусь с совой и не бегаю с лисицей, а ручной кошкой довольно урчу, любуясь Уильямом, когда он спит, или сижу на его коленях, когда он читает, и принимаю лакомства из его рук. Теперь я знаю, что поселившееся в моем сердце чувство – это не проклятье, не заклятие и не иллюзия. Оно столь же реально, как звездное небо, как горячая кровь крысы, пойманной мною прошлым вечером в замковой кухне. Это чувство – такое сильное и такое сладостное – реально и в то же время призрачно и незримо. Меня предупреждали о нем, но оно не кажется мне опасным. К тому же мой Уильям совершенно не похож на других человеческих мужчин. Он добрый, хороший, чувственный и заботливый. Ему не место за каменными стенами и бойницами. Уильям одинок, дик и страстно желает о ком-то заботиться.

Пока я поедаю вереск, пустельга взывает ко мне с высоты:

– Держись от него подальше! Держись от него подальше!

Она предупреждает меня об опасности. Странствующий народ быстро прознает о любом нарушении наших законов. Мое нарушение пока еще не является преступлением, но вызывает беспокойство.

– Держись от него подальше, – кричит пустельга. – Держись подальше от Уильяма Мак-Кормака.

Последние дни я слышала это предупреждение много раз: от овец с полей, от зайца из высокой травы, даже от диких пчел из лесного полога. «Пчелы, пчелы, умер прежний ваш хозяин. Послужите новому?» [8]

Я сердито трясу на пустельгу рогами. Мне не нужны ее предупреждения. Я буду ходить в замок столько, сколько пожелаю, и никакой Уильям не поймает меня в свои силки. И я буду всю ночь спать на его подушке кошкой. Не потому, что он мой возлюбленный, а потому, что мне так хочется. Никто не смеет указывать мне, что делать. И, возможно, тепло очага, шелк и золото покрывала, аромат Уильяма, ласка его поглаживающих шерсть пальцев и его бархатный голос…

Высоко в горах предупреждение пустельги издевательски подхватывают вороны:

– Берегись!

Но я уже в пути: сначала бегу лисицей, затем лечу соловьем, а после урчу кошкой. В ночи ругается сова: «Дура! Прирученная любовью дура!» И мышь, разжиревшая и расхрабрившаяся, кружит в свете гаснущего очага.

Июнь

Месяц роз

Лето пришло. На опушке
Пой, громко пой, кукушка!
Луг разнотравьем цветет,
Семя тянется ввысь, растет,
Облачается лес листвой.
Громко, кукушка, пой!
«Песня кукушки», XIII в.
Карман ворон - i_001.png
Карман ворон - i_005.jpg

1

Сегодня я жаворонок – кувыркающийся в облаках, оглашающий горные пики трелями, танцующий с радугой. Кто бы мог подумать, что такова любовь? Почему мне об этом никто не говорил?

Прошлой ночью я снова была полосатой кошкой, как и каждую ночь до этого всю последнюю неделю. Я лежала на подушке Уильяма и урчала, любуясь им, пока он спал. Но я более не чувствовала удовлетворения. Мне хотелось большего. И почему бы нет? Почему я должна отказываться от того, что дано познать любой деревенской девушке? Мой народ обладает разной властью. Почему нам запрещено любить? Такие мысли привели меня к возлюбленному не в облике лисицы или соловья, а в моем собственном – смуглом и обнаженном. Уильям распахнул ресницы и увидел меня. Из его глаз на меня взглянуло теплое солнечное лето.

– Как ты здесь оказалась? – спросил он. – Ты фея? Или все это сон?

Я покачала головой.

– Ты снилась мне с нашей первой встречи. Ты вышла из-за деревьев, как лесная лань. И когда внезапно исчезла, мне показалось, что от желания к тебе я сойду с ума.

– Я никуда не исчезала, – ответила я. – Я была здесь все это время.

Потом я познала близость не как лань, волчица или рысь, а впервые как женщина.

«Значит, вот она какая – любовь», – удивлялась я, когда мы лежали боком, кожа к коже: сочно-смуглая и сливочно-белая. Под ладонями и губами Уильяма я пела, как соловей, парила, как орел, выла, как волк, и кричала, как пума.

– Кто ты? – спросил он, когда мы обессилели. – Хотя бы скажи свое имя, чтобы я мог написать его на своем сердце.

Улыбнувшись, я не ответила.

– Как мне найти тебя? Я умру, если больше не увижусь с тобой.

– Я буду здесь, пока в море есть рыба, в ночи – звезды, в небе – птицы и в людских сердцах – мечты.

– Мне будет недостаточно этого времени, – прошептал Уильям и поцеловал меня.

Я жаворонком взмыла вверх, а спустилась вниз, смеясь и преисполнившись любовью. И поклялась вечно быть только его.

Карман ворон - i_006.jpg

2

Сегодня я должна собрать хворост и все необходимое. Три дня моя хижина пустовала. Три дня костровая яма была холодна и ивовые ловушки никто не проверял. Этим утром я пришла сюда косулей. В солнечном свете над дверью сияли мои яркие вещи, а усевшаяся рядом белоголовая ворона хрипло прокаркала предупреждение. А еще этим утром ко мне пришел большой черный пес. Он сел возле меня, заглянул в глаза и прорычал: «Возвращайся домой! Возвращайся домой!»

Но Уильям не хочет, чтобы я уходила.

– Мне нет дела до твоей хижины, – говорит он. – Мне нет дела до твоих ивовых ловушек. Мой дом – замок. Ты – его королева. Ты будешь есть жареных цесарок и клубнику из моих теплиц. Будешь пить лучшие вина и наслаждаться вкуснейшей выпечкой.

Я пытаюсь объяснить, что, в отличие от людей, мой народ ведет другую – свободную и дикую – жизнь. Мы стелем себе постель под можжевельником и странствуем в согласии с сезонами. Мы ничем не связаны – ни домом, ни семьей, ни именем. У нас их нет.

– Тогда возьми мое имя, – предлагает Уильям. – Мой род знатен и благороден. Я разделю с тобой свое имя, если ты останешься со мной. Мой богатый отец ушел на войну. Когда он умрет – что, возможно, случится вскоре, – я унаследую его состояние. У тебя будут золото, шелка и меха. Будут лошади и слуги. У тебя будет все что душе угодно, если ты останешься со мной.