Вечный шах - Воронова Мария. Страница 13

Кольцов затруднился объяснить происхождение странной находки, его жена тоже пребывала в изумлении. Терапевта задержали, но он долго строил из себя дурачка.

Девочку подвез и высадил живую и невредимую, а откуда лифчики – понятия не имею. И вообще, это не я должен доказывать свою невиновность, а вы – мою вину.

Следователь приуныл, потому что, кроме шести лифчиков, из которых только об одном можно было осторожно утверждать, что он принадлежал жертве преступления, у него, в сущности, ничего не было. Завтра Жанна Александровна заявит, что это ее бельишко, хранится как память о временах, когда она была юная и стройная дева, и обвинение рассыплется. Невозможно будет доказать, что это не так.

Тут на помощь пришел Петровский. Он несколько часов беседовал с задержанным, после чего Кольцов начал давать показания. Он признал свою вину в двенадцати убийствах, сообщив еще о трех девушках, которые числились пропавшими, но не рассматривались как жертвы маньяка.

Отрицал он только свою причастность к убийству Василисы Барановой. Да, дома у них бывал, но только после исчезновения девочки, лечил мать от гипертонии, развившейся от стресса, а саму юную художницу никогда в жизни не видел, не трогал и не убивал. Наверное, Кольцов понимал, что хоть на весах закона каждая жизнь весит одинаково, все же Василиса была любимицей ленинградцев, ее смерть отозвалась в сердце каждого как личная утрата, которой ему не простят. Если по остальным эпизодам остается крохотный шанс сохранить жизнь, то за Василису ему точно назначат расстрел. А может быть, проснулась профессиональная гордость, и Кольцов не захотел, кроме всего прочего, прослыть еще и злостным нарушителем клятвы Гиппократа, утверждавшего, что в любой дом можно входить только для пользы больного. Так или иначе, но тут Иннокентий Михайлович уперся, зато по остальным эпизодам, раз начав признаваться, делал это добросовестно и обстоятельно.

Рассказал, что действительно доставил Ларису Федосееву к месту назначения, но потом убедил, что кататься на машине гораздо интереснее, чем сидеть на лекции, отвез ее в заброшенный пригородный парк, там убил, надругался над телом и спрятал в старой воронке от снаряда, забросав ветками и листьями.

Подробности Ирина решила опустить, тем более что Дубов любезно отметил, что описание Кольцовым своих действий полностью соответствовало ранам, обнаруженным на теле Ларисы. Также Кольцов точно сообщил координаты захоронения, а в дальнейшем на выезде достаточно уверенно его показал.

То же и со студенткой института физкультуры. Рассказ Кольцова о том, какие раны он ей нанес, совпал с результатами судебно-медицинской экспертизы, и место он указал именно то, где девушку нашли.

Тела Марины Москаленко и еще двух девушек были найдены в указанных Кольцовым точках, и судебно-медицинская экспертиза установила, что характер повреждений совпадает с тем, что говорил Иннокентий Михайлович.

Аккуратно убрав листочки в пластиковую папку, Ирина открыла дубовский блокнот. В заметках не содержалось ничего особо нового. Показания потерпевших, судебно-медицинская экспертиза, судебно-психиатрическая, признавшая Кольцова вменяемым, продавщица из молочного магазина… Жена Кольцова не явилась на заседание, но правосудие решило, что и без нее прекрасно обойдется.

Нет, тут не придерешься, обвинение доказано убедительно. Конечно, без признательных показаний Иннокентия Михайловича оно никогда не собралось бы в кучку и до суда не дошло, пришлось бы еще долго следить за терапевтом, чтобы взять с поличным, выстраивать сложные оперативные комбинации. Ирина всегда относилась с некоторым подозрением к делам, где фундаментом доказательной базы являлась явка с повинной или чистосердечное, но в данном случае это хорошее, подкрепленное фактами признание, а не то что «я работал на английскую, немецкую и японскую разведку». Да, к сожалению, хоть сталинские времена давно миновали, все еще бывают случаи, когда человека побоями и угрозами заставляют взять на себя вину, но здесь это исключено. Даже если ты очень жестокий оперативник, устанешь бить, пока заставишь подследственного подтвердить то, чего ты сам не знаешь. Есть, конечно, такой печальный анекдот, как археологи нашли древнеегипетскую гробницу с мумией, затруднились ее классифицировать и пригласили советского милиционера, чтобы он применил дедуктивный метод. Милиционер зашел в гробницу, провел там час, выходит и говорит: «Рамзес четвертый, родился в таком-то году до нашей эры, правил с такого-то по такой-то». Археологи в шоке: «Как ты узнал?» – «Так он сам признался». Народный юмор не рождается в вакууме, а отражает, к сожалению, объективную реальность, данную нам в ощущениях, так что вообще никогда нельзя исключать возможность самооговора, а в современной жизни – особенно. Но здесь Кольцов убедительно подкрепил свое признание фактами, которые никому, кроме него, не были известны. Конечно, было бы гораздо лучше, если бы на телах жертв обнаружили какие-то биологические следы, по групповой принадлежности совпадающие с группой крови Кольцова, но увы… Он все-таки был медицинский работник, знал, как соблюсти стерильность и не оставить на месте преступления определенного рода улики. Да и времени прошло порядочно.

Может показаться странным, что из двенадцати наспех прихороненных трупов за столько лет обнаружили только один, но это как раз дело житейское. Кольцов рассказал, что заранее изучал пригородные лесопарки и намечал укромные уголки, которых у нас, слава богу, в избытке. Даже здесь, в большом дачном поселке, в хоженом-перехоженом домашнем лесочке, не надо долго искать подходящую траншею, расщелину, воронку от снаряда или болотце. Кинул тело, забросал ветками и листьями, и все. И не найдут, потому что искать не будут. В лес ходят за грибами и ягодами, а рыться в земле никому не надо. А если заметят вдруг что-то подозрительное, то восемь из десяти предпочтут сделать вид, что им просто померещилось, потому что черт его знает, сообщишь в милицию и сам первым подозреваемым и окажешься. Потом, может, правда и восторжествует, но слушок пройдет, на работе начнут на тебя коситься, и в той же милиции запомнят, что живет на свете такой гражданин Иванов, который то ли сам украл, то ли у него украли, в общем, была там неприятная история. Нет, лучше мимо пройти.

…Проснулся Володя, позвал маму, Ирина подхватила его на ручки и будто очнулась от тяжелого сна, вынырнула в свою жизнь, такую радостную и теплую. И такую хрупкую… Как ни оберегай свой мирок, а есть силы, против которых не защитишься и которые не предупреждают об атаке, нападают внезапно. Но единственный способ противостоять им – это ценить каждую счастливую секунду, что отмерила тебе судьба.

– Сюсю. Пене. Тяй! – сказал Володя сурово, и Ирина повела его вниз, умываться и пить чай с сушками и печеньем, каковое занятие сын очень уважал после дневного сна.

Ирина полагала, что урок шахмат давно закончен, но мама с Егором все еще сидели за доской, а Гортензия Андреевна, закончив шапочку, уже вывязывала ей в тон крошечные пинетки.

Все были так увлечены своими делами, что не обратили на вошедших никакого внимания, и Ирина с Володей тихонько пробрались в кухню.

Посаженный в детский стул Володя увлеченно катал машинку по столешнице, печенье, купленное в лавочке на станции, уютно пахло молоком, а дождь все лил, и тучи все прибывали, раньше времени погружая дачный поселок в сумерки, и, кажется, сквозь шум закипающего чайника Ирина расслышала вдалеке раскаты грома.

В сердце вдруг воцарилось какое-то древнее первобытное чувство, будто она укрылась в пещере со своим племенем и пережидает разгул стихий. Воет ветер, бегают мамонты, а у них вход надежно укрыт камнем, горит, потрескивая, костер, и ничего плохого не может случиться. По крайней мере прямо сейчас. А что будет завтра, о том пока нечего беспокоиться.

«Надо научиться, входя, заваливать свою пещеру камнем, чтобы никакие чудовища не могли проскочить внутрь, – улыбнулась Ирина, – раз уж мне выпала судьба иметь дело с человеческим злом и человеческим горем, которое это зло причиняет, надо хотя бы в свой дом его не впускать. Не проваливаться, сидя рядом с маленьким сыном, в омут чужих страданий… Впрочем, это утопические мечты, часть мозга все равно занята рабочими проблемами, а если я усядусь в председательское кресло, то работа будет покидать меня только во сне, да и то, наверное, станут являться приговоры, как Менделееву – таблица».