Сестры-соперницы - Карр Филиппа. Страница 31

— А ты счастлива в браке?

— В жизни и так много интересного, — ответила Карлотта.

— Разве это то же самое, что быть счастливой?

— Уверяю тебя, моя милая деревенская мышка, в этом-то и состоит все удовольствие.

Мне стало не по себе. Я не любила, когда меня ставили в тупик. С этой ситуацией Берсаба справилась бы лучше меня. Ах, как мне ее недоставало! Я все больше и больше сознавала, что в минуты растерянности привыкла обращаться за помощью к ней.

Карлотта чувствовала мое стеснение и, кажется, наслаждалась им.

— Скоро ты здесь приживешься, — сказала она, — и будешь рада тому, что тебе удалось сбежать от скучной жизни. А теперь давай займемся делами.

Она показала мне дом, представила меня слугам, более подробно исследовала мой гардероб и раскритиковала большую его часть.

Потом Карлотта сказала, что я наверное утомлена после длительного путешествия и должна пораньше отправиться в постель, а с завтрашнего утра — начать новую жизнь.

Мы вместе поужинали в небольшой комнате (так мы поступали и дома, если находились в узком кругу семьи), и в течение всего ужина она без умолку рассказывала о своей жизни, такой захватывающей и так сильно отличающейся от моей, давая понять, что становится моей благодетельницей.

Как только кончилась трапеза, Карлотта заявила, что мне надо идти в свою комнату и лечь спать, поскольку, по ее мнению, я устала. Я с радостью покинула ее общество.

Я улеглась в постель, но сон не шел ко мне. Я вспоминала о том, как Сенара и Карлотта приехали в замок и как дедушка Касвеллин преобразился в разгневанного пророка, предсказывающего нам грядущие несчастья как следствие их приезда.

И вот теперь Берсаба больна и я, быть может, уже никогда ее не увижу. Я чувствовала себя обездоленной. Как мне жить без нее?

Я представила себе, как она лежит в кровати, в той самой комнате, которую мы делили на двоих столько лет, пораженная болезнью. Берсаба мечется в лихорадке, бредит… Это уже не та хладнокровная, владеющая собой моя сестра — моя разумная половинка, та, без которой, казалось мне я не смогу жить дальше.

Прошло несколько дней, за которые я не смогла достичь особых успехов. Карлотта решила, что мне вообще не стоит показываться где-либо, пока я не оденусь соответствующим образом и, по ее выражению, не избавлюсь от некоторых деревенских повадок, к которым здесь, как она дала понять, относятся с презрением. Мне следовало научиться правильно ходить, высоко держа голову, кланяться, делать реверансы и, кроме того, избавиться от некоторого акцента, недопустимого в лондонском высшем обществе.

Я решила согласиться на это и даже активно участвовала во всех затеях, поскольку они отвлекали меня от тяжелых мыслей о том, что происходит дома. Я старалась забыть лицо Берсабы на подушке — покрасневшее, с безумными глазами, со страшными знаками болезни. Я пыталась внушить себе, что нельзя без конца терзаться, и поэтому покорно позволяла делать из себя городскую девушку.

Карлотта явно увлекалась этим занятием. Возможно, ей нравилось таким образом демонстрировать свое презрение к нам. Хотя мы с Берсабой сейчас находились вдалеке друг от друга, я продолжала думать о нас как о едином целом, и теперь спрашивала себя: не завлекла ли Карлотта Бастиана только потому, что он нравился Берсабе? Это было так похоже на Карлотту.

На третий день моего пребывания в Лондоне вернулась Сенара. Мы обнялись и расцеловались. Она, судя по всему, была искренне рада видеть меня и забросала вопросами. У меня сложилось впечатление, что она очень переживает за нашу маму.

— Бедняжка Тамсин, — сказала она, — представляю себе ее состояние. Она всегда относилась ко мне скорее как мать, а не сестра, хотя я была ненамного моложе ее. Ей нравилось всех опекать… даже собственную матушку. Сейчас Тамсин, конечно, страшно переживает. Я очень рада тому, что ты здесь, с нами, и я обязательно напишу твоей матери о том, что она может не беспокоиться за тебя.

В Сенаре было гораздо больше понимания и сострадания, чем в Карлотте, и я обнаружила, что с нею можно поделиться своими сомнениями, рассказать о тоске по Корнуоллу, о том, что мне, видимо, лучше вернуться домой, потому что, по мнению Карлотты, я не подхожу для здешнего общества.

Сенара качала головой.

— В тебе есть какое-то очарование, Анжелет, и я уверена, ты многим понравишься. Твоя провинциальная свежесть и невинность покажутся совершенно обворожительными людям, уставшим от светской жизни, пропитанной фальшью.

— Но Карлотта хочет меня изменить.

— А мы позаботимся о том, чтобы ей это не вполне удалось.

Мне, конечно, было приятно общение с Сенарой, особенно когда она рассказывала о своем детстве и о том, как они были близки с нашей матушкой.

— Я могу понять твое отношение к Берсабе, — говорила она. — Мы с твоей мамой, конечно, не были близнецами, но сами обстоятельства, при которых я попала в ваш замок, заставляли ее относиться ко мне покровительственно, а я радовалась этому ощущению безопасности, которое она создавала во мне. Так же она относилась и к другим близким ей людям. Таков образ ее жизни.

Короче говоря, после приезда Сенары я почувствовала себя гораздо увереннее, а отправившись с ней на конную прогулку вдоль реки, и вовсе позабыла на время обо всех заботах, захваченная зрелищем настоящего города на воде, целиком состоящего из судов, столь многочисленных, что они почти касались друг друга бортами.

Сенаре доставляло удовольствие мое восхищение. Она сказала, что мы видим самый крупный в мире морской порт, куда прибывают корабли со всех концов света. Я испытала волнение, заметив на некоторых судах флаги Ост-Индской компании, где служил мой отец. Как чудесно выглядели эти корабли. Они, конечно, способны справиться с самыми жестокими штормами и отлично вооружены для борьбы с пиратами! Я стала думать о том, где сейчас находятся и что делают мой отец, и Фенимор, и Бастиан, и испугалась, подумав о том, что с ними может приключиться какое-нибудь несчастье, а если еще умрет Берсаба…

Взглянув на меня, Сенара, видимо, что-то почувствовала, потому что тут же сказала:

— Все закончится хорошо, я тебе обещаю.

— Откуда вы знаете? — удивилась я.

— Я немножко разбираюсь в этих вещах, — ответа ла она, и я подумала, что она, и в самом деле немножко ведьма, и мне очень захотелось поверить в это, как и в то, что она не ошибается в своих предсказаниях.

Сенара показала мне причалы, на которые выгружали товары, некоторые с гербами компании, а другие — из Амстердама, Германии, Италии, Франции… Меня захватило это зрелище, и даже печаль несколько утихла. Ведь Сенара сказала, что все закончится благополучно, а значит, с членами моей семьи ничего плохого не случится. Я верила Сенаре. Если она ведьма, то должна хорошо разбираться в таких вопросах.

Время, которое поначалу невыносимо тянулось, к концу недели стало лететь стрелой. Теперь я обзавелась новым гардеробом, и мне нравилось, что эта одежда гораздо просторнее той, какую я привыкла носить дома. Анна, оказавшаяся действительно прекрасной портнихой, сообщила мне, что мода на облегающие платья, пришедшая в свое время из Испании, прошла. Фижмы теперь не носили, и под юбками не было каркаса, чтобы они стояли колоколом. Рюши канули в прошлое, как и стоячие воротники, зато в моду стали входить открытые платья. Рукав укоротился, и на некоторых моих платьях он доходил лишь до локтей. К таким рукавам положены длинные перчатки, и их выбору уделялось большое внимание.

Занялась Анна и моей прической. Теперь у меня спереди красовались кудряшки, которые нужно было ежедневно подвивать.

Мэб, как и я, прошла необходимую выучку. Она отнеслась к этому достаточно серьезно, тут же стала пудрить нос и презрительно отзываться о несчастных служанках в Тристан Прайори, понятия не имевших о том, что такое мода.

Я стала думать, что, несмотря на беспокойство из-за событий, происходящих дома, и несмотря на сожаление о том, что Берсаба не может приехать ко мне, эта поездка в Лондон все же может превратиться в увлекательное приключение.