Слезы печали - Карр Филиппа. Страница 58

— Тэмси! — воскликнула Эллен. — А где же госпожа Барбари?

— Она умерла, — сказала Карлотта. — Умерла от чумы.

Благодаря Эллен Тэмси быстро поправлялась. Уже через день она меньше напоминала скелет и могла говорить, не разражаясь истерическими рыданиями. Она вместе с хозяйкой жила в Солсбери, пока там находился двор, а когда двор выехал, они направились в Бейзингсток, так как джентльмен, с которым водила дружбу госпожа Барбари, должен был встретить ее там. Она не знала, что он приехал туда из Лондона. В течение трех дней они развлекались, а потом он заболел. Вскоре стало ясно, что у него за хворь.

Барбари была в отчаянии, ведь она лежала в одной постели с чумой.

— Мы не успели собраться, как джентльмен умер, и мы остались вдвоем в его доме, покинутом всеми слугами. Потом моя хозяйка заболела, ухаживать за ней было некому, кроме меня, и я ухаживала, а она лежала в кровати, дрожа, страдая от дурноты и не совсем соображая, что с ней происходит. Она все время звала Карлтона. Было страшно смотреть на нее. Она кричала про то, что нужно все начать снова и она готова на все ради этого. Как она встретится с ним… как будет выполнять все его желания, какой хорошей женой она ему будет и как противно ей было иметь всех этих любовников… чтобы рассчитаться с ним за то, что он сделал с ней. Вы уж простите, что я это говорю, госпожа, но это ее слова на смертном одре.

— Ты поступила очень великодушно, оставшись с ней, Тэмси, — сказала я.

— О, я решила, что мне тоже не избежать болезни. Видите ли, там был мой приятель-слуга, так он тоже заболел.

Бедная Тэмси! Бедная Барбари! Джаспер сказал бы, что это Господне наказание за их грехи.

— О, это было ужасно, ужасно! — воскликнула Тэмси. — Видеть ее ужас, ее страх, когда начали появляться эти чудовищные язвы! Она взывала к Богу, умоляя убрать язвы, обещая, что она сделает все, лишь бы избавиться от них… а они все появлялись… К ним было жутко прикоснуться, они все раздувались, но никак не вскрывались… огромные язвы, знаете, как карбункулы. Если они прорываются, тогда есть возможность выжить, если же не прорываются… А потом вдруг появилась язва на груди… Она тоже ее увидела… ее называют меткой. Говорят, когда язва появляется на груди, — это уже конец. Госпожа увидела метку и возблагодарила Бога, потому что к тому времени она молилась только о смерти. Так все и вышло… госпожа умерла через час. И осталась я одна… одна в доме с ней. Приехала телега, которая собирала мертвых, и забрала ее. Ночью я выходила и нарисовала на двери красный крест смерти. Я завернула госпожу в простыню, дождалась телеги и выбросила ее через окно. А потом осталась одна в доме, помеченном красным крестом смерти.

— Бедная, бедная Тэмси! — воскликнула я. — Ты храбрая женщина!

— Храбрая? А что мне еще оставалось? У меня кружилась голова, меня тошнило, и я была одна в доме. Не знаю, может, как раз потому, что я была одна… Я должна была позаботиться о себе и поэтому в шутку сказала: «А если я умру, как же узнают в Эверсли? Господин Карлтон так и не узнает о том, что он вдовец. Поэтому мне нельзя умереть!» Может быть, немного несерьезно, что человек хочет остаться в живых по такой причине, но у меня в голове помутилось от лихорадки, и я просто чувствовала, что обязана выжить. Я видела, как по всему моему телу идут жуткие язвы, но знала, что знак на груди не появится. Потом язвы начали открываться, и чума стала выходить из меня. Тогда я поняла, что буду жить. Постепенно язвы исчезали, тошнота и лихорадка тоже отступили. Я осталась живой в зачумленном доме… Я села у окна и, когда подъехала чумная телега, стала кричать: «Я здесь! У меня была чума, но я выздоровела». Они не приближались ко мне два дня, а потом прокричали, чтобы я сожгла все, что есть в доме. Я разожгла несколько костров, сожгла одежду и постельное белье. Вначале мне передали еду, а потом кое-какую одежду, и я вышла из дома. Люди приходили посмотреть на меня. Немного было таких, кто пережил чуму. А потом я отправилась в Эверсли-корт, потому что обязана была сделать это. Я должна была явиться сюда и рассказать господину Эверсли о том, что он теперь вдовец.

ОБОЛЬЩЕНИЕ

Джоффри настаивал на том, чтобы я исполняла свое обещание, и в течение года мы несколько раз встречались. Он находил всевозможные предлоги для визитов, так что складывалось впечатление, будто у него здесь какие-то важные дела Эдвин и Ли с нетерпением ждали его приезда и наперегонки бросались к нему, желая покататься у него на плечах. Он возил их на себе по всему дому и позволял рисовать мелом на потолочных балках кресты — на счастье.

Карлтон воспринял весть о смерти жены без особых эмоций. Думаю, с его стороны было бы фальшью изображать горе, принимая во внимание характер их супружеских отношений. Он лишь пожал плечами, сказав:

— Бедняжка Барбари! У нее всегда был особый талант попадать в опасные ситуации. — Он вопросительно посмотрел на меня и продолжал:

— Вы, конечно, считаете, что наиболее неудачным ее поступком был брак со мной. И вы не ошибаетесь Он уехал в Лондон, но вскоре вернулся, взяв за обыкновение проводить время в моем обществе Нельзя сказать, чтобы я была этим недовольна, хотя и внушала сама себе, будто все как раз наоборот Это было довольно глупо, но, боюсь, в то время я вообще вела себя не слишком умно. Мне стало ясно, что визиты Джоффри имеют вполне рациональное объяснение. Мы нравились друг другу. Мы оба овдовели, оба любили и потеряли любимых, и, наверное, оба искали возможность заполнить ту пустоту в жизни, которую ощущали.

Джоффри был предусмотрительным человеком, и это восхищало меня в нем. Он был не из тех, кто старается развить взаимоотношения без предварительного тщательного обдумывания. Я полагала, что в данный момент он взвешивает ситуацию. Он хотел узнать обо мне побольше и удостовериться в том, что вместе мы будем счастливы.

Это разумно, говорила я себе, и если даже это не столь романтично, как моя любовь к Эдвину и предположительно его любовь к покойной жене, то все это вполне оправдано.

Я продолжала внушать себе, что никого не смогу полюбить так, как любила Эдвина. Но разве следует отвергать радости брака лишь оттого, что я не могу разделять их с Эдвином?

А кроме того, у меня был сын, который нуждался в отце. Эдвин был окружен любовью, ему всего хватало, и, тем не менее, я замечала, как он любил находиться в обществе Джоффри, который мог дать ему нечто такое, на что я не была способна.

Вот такие мысли роились в моей голове в чудесный солнечный июньский день тысяча шестьсот шестьдесят шестого года.

Я срезала в саду розы, которые любила ставить в вазы и украшать ими дом. Мне доставлял удовольствие аромат роз в комнатах. Особенно мне нравились дамасские розы — наверное, потому, что моя прабабушка родилась в те времена, когда Томас Линейкр привез их в Англию, и получила свое имя в честь этих роз.

Услышав, как кто-то въехал во двор, я сразу подумала о Джоффри. Как всегда во время его визитов, меня мучил вопрос: не случится ли это сегодня?

Я всегда надеялась на то, что этого не произойдет, поскольку у меня не было окончательной уверенности. Я видела множество причин ответить «да» и столько же причин для отказа. Такой хороший отец для Эдвина, и мне он тоже нравился. Добрый, приятный, очаровательный. Мужчина, на которого всегда можно положиться совсем иной, чем…

Почему именно в этот момент я вдруг подумала о Карлтоне?

— Карлтон!

Он стоял, улыбаясь, и я почувствовала, что глупо краснею.

— Очаровательная картина! — сказал он. — Дама с розами. — Он взял корзину из моих рук и понюхал цветы. — Они прелестны, — сказал он, поглядывая на меня.

— О, благодарю вас, Карлтон.

— Кажется, вы ожидали кого-то другого. Джоффри Джиллингхэм слишком зачастил к нам в дом. Знаете, я начинаю раскаиваться в том, что привел его сюда.

— Отчего же? Мы все очень любим его.

— А он любит нас… по крайней мере, некоторых из нас… А некоторые из нас, возможно, любят его больше, чем остальные. Дайте-ка мне корзину, присядем возле ивы. Мне нужно поговорить с вами.