Я из Железной бригады - Мишин Виктор Сергеевич. Страница 3

Больше одного выпада сделать не успеваю, как и встать. На меня что-то падает и придавливает к земле. Черт, тяжело-то как, да еще чем-то по башке ударило… Пока ворочаюсь, пытаясь подняться, на меня падает что-то еще, становится совсем плохо, дышать все труднее, руки зажаты вытянутыми, винтовку давно отпустил, выбраться бы, но не выходит, похоже, полы шинели зажало, и я теперь, как младенец в пеленке. Блин, только бы лошадь какая на меня не упала, точно не встану. Как-то на учениях, рядом со мной заряд взорвали, имитируя разрыв артиллерийского снаряда. Меня тогда так присыпало, что вздохнуть мог с трудом, чуть не сорвался, было очень страшно, от невозможности двигаться. Паника заставляет сердце биться со скоростью летящей пули, это плохо, паника до добра не доводит. Но как же хреново это, ощущать, что тебя завалило, а что-либо сделать никак. С детства не любил такого, клаустрофобия это или нет, но, терпеть не могу, когда меня сковывают вот так. А сколько, наверное, что на этой, что на Отечественной в окопах солдат погибло? Не убило пулей или миной, а именно вот так, когда тебя заваливает на глубине и выбраться возможности нет. Ой, мама, роди меня назад, как же хреново-то…

Над головой, где-то рядом, но глухо, из-за наваленных на мне тел, плохо слышу, раздается выстрел, второй, третий. Немцы добивают прорвавшихся? Или это наши?

– Баста, – различаю отчетливо. Вот блин, у предков словечки почти как родные для меня.

– Солдатам осмотреться в окопах, проверить оружие и боеприпасы, приготовиться к возможной контратаке противника!

Значит, наши все же. Пытаюсь крикнуть, но рот, оказывается, забит грязью. Отплеваться не получается, фыркаю, аж до рвоты. В глазах уже слезы стоят, кажется, залепило землей все, что только можно.

– Есть живые, ваше благородие!

Конечно есть, откопайте же меня скорее, братцы, сил нет. Я уже даже перестал трепыхаться, все одно не получается вылезти. Может, товарищи откопают?

Вытащили меня нескоро. Оказывается, это не обо мне говорили, тут много таких. Много раненых, много заваленных телами и своих, и врагов. Самое смешное, что на мне лежало аж два раненых немца, а уже на них один наш и три вражеских трупа. Когда представил, что раненых немцев могут добить штыками, стало не по себе, там ведь может и мне прилететь, под замес. Представляете себе глубину этой могилы, в которой я оказался? Давление обездвиженных тел было таким, что казалось, меня в банку вместо шпрот закатали. Ненавижу, когда меня держат, а уж такое, что не пошевелить буквально ничем, вообще грустно. Но все же я увидел белый свет. Правда, не сразу, земля была просто везде, даже в глазах, поэтому видеть начал только в лазарете. На удивление, у меня не было ни контузии, ни ранений, при том, что на шинели места живого не было. Сестры милосердия прозвали счастливчиком, с ложечки кормили, аж два дня, на третий я убежал, просто не знал, что там делать, вдруг симулянтом назовут, вот еще.

Заодно в лазарете наконец смог разглядеть самого себя, а то до этого кроме рук и ног ничего и не видел. Рост и тот прикидывал по винтовке со штыком. А ничего тело досталось, предок или просто тезка был хорош. Росту во мне теперь чуток даже больше, чем было в другом мире, метр семьдесят семь я теперь, раньше на три сантиметра ниже был. Поразил размер ноги, аж сорок четвертый, раньше сорок два был, прибавил чего-то многовато. Волосы темные, усы… Сбрил на хрен сразу. Пушок таскать не хочу, не понравился он мне. Про тело не зря сказал, что хорошее. Ни шрамов, ни следов ожогов, ничего. А вот силушкой не обидели, руки-ноги крепкие, ярко выраженных мышц нет, но крепость чувствуется. На лицо не красавец, конечно, но и не урод вроде, кожа не смуглая, но и раньше такая была. В общем и целом результатом был доволен.

Явившись в батальон, был уже немного подкован насчет реалий и происходящего. Узнал свою фамилию. Представьте, такая же как у меня, то есть я полный тезка себя из будущего, за исключением отчества. Тут да, я-то Сергеевичем был, а у этого тела батю звали Василием. Кстати, полностью совпадает с данными прадеда. Уж не в него ли я вселился? И ведь не узнать никак, я про него и не знал ничего, как тут проверить. Единственно, вроде как прадед служил в Лейб-гвардии Финляндском полку, скорее всего, все же тут не его тело. Гвардейцы вроде как в столице сейчас, так что просто тезка.

В лазарете были газеты, правда все с ятями и ерами, но вполне себе читабельны, если соображаешь. Шел тысяча девятьсот пятнадцатый. Хреново. Апрель месяц, снарядный и патронный голод уже начал сказываться, а что будет дальше… Наступление в прошлом году похерено, мы отступаем, пытаемся держаться, но командование выравнивает линии обороны, приходится отходить, а это больно. А еще больнее, когда после тяжелейших атак, захватов плацдармов и позиций врага с огромными потерями поступает приказ вернуться на прежние позиции. От этого злость растет так, что зубы крошатся в бессильной злобе. Как помню из истории, сейчас именно тот момент, когда нужен был один хороший удар – и все, австрияки бы точно спеклись. Но нет, нечем.

Вернулся я в батальон, а народа в нем максимум рота. Повезло, выдали винтовку, вновь потертую, не лучше моей бывшей, опять неизвестно, как она стреляет. С патронами беда, четыре обоймы на все про все, не густо. На сборы дали час, привести себя в порядок и быть готовым убыть в расположение, в траншею то есть. Наконец, узнал, куда именно я попал, и обалдел еще больше. Знаменитая «Железная бригада» Деникина, тринадцатый полк Маркова, не хухры-мухры. Мало о каких частях, воевавших на Первой мировой, будут помнить через сто лет, а вот эту помнят. Сейчас бригаду уже переформировали и обозвали четвертой дивизией, но мне ближе к сердцу старое название – бригада. Да и не одному мне, на самом деле, все солдаты так зовут.

Из событий, что мне предстоит пережить, не помню ничего хорошего до лета следующего года. Скоро начнется Великое Отступление, мы оставим Польшу и откатимся далеко на восток. Царь возглавит армию, начнется бойня в обороне. Но там, к осени, с патронами станет чуть легче, как помнится. Дожить бы до осени. О, в мае будет первая немецкая атака с хлоркой, ну, газом нас травить будут, хлором, как бы не на моем участке, чего-то не хочется на себе испробовать этакую хрень. Надо бы уточнить, где хоть я точно нахожусь, вдруг недалеко от крепости Осовец… Ну и скоро начнется партизанщина, а у фрицев появятся первые винтовки с оптикой. Надо бы дождаться, тогда я попаду в свою струю.

А ждать выходит с трудом. Артиллерия германцев долбит часто и подолгу, часами головы не поднять. Скорострельность нынешних орудий такова, что промежуток между выстрелами долгий, и иногда кажется: вот все, наконец, а через минуту хренак, вы слушали «Маяк», вновь чемоданы летят. А уж когда шрапнелью бьют, кажется, даже воздух трещит, разрываясь в клочья. Страшно.

Снова в окопе. Недавно выводили в тыл, размещали в деревне, в пяти верстах от передовой. Это отдых такой. Лучше уж на передке в окопе ховаться. Выходить никуда нельзя, почти не кормят. На передовой хоть хлеб дают, а в тылу почти нет. Он сыроватый, с подгорелой коркой, но это хлеб, а на отдыхе и такого нет. На передке от щей уже воротит, но в них хлеба покидаешь и вроде есть можно, но тяжко. Рацион, конечно, бедовый. Постоянная резь в брюхе, сил нет, еще бы солдатам хотелось воевать.

Расположились в своих же окопах, сменили солдат, что ушли отдыхать. Месим грязь, мерзнем и голодаем, хреново как-то кормят. Два дня уже сидим, патроны экономим. Враги охренели, иногда даже вылезают из своих окопов и стоят в полный рост, при этом еще и кричат, призывая сдаваться, а нам не дают стрелять, патроны экономим. Странная какая-то война идет. Действий почти никаких, зато командиры цепляются постоянно. Все больше и больше задумываюсь, а так ли неправы были предки, ополчившись на офицеров и позже устроив им резню?