Муж беспорочный (СИ) - Шалина Марина Александровна. Страница 29

— Живо, тащи на стол чего побольше да повкуснее, да горницу готовь, вишь, гость важный! Арабский купец, знаешь, какой богатый! Во, аж бороду хной красит!

Понятно, тут уж хозяин начал действовать по принципу «что есть в печи — все на стол мечи». Сразу появились и миски, и блюда, и тарели, и тарелки, и тарелочки, и горшки, и кувшины. Всем любопытно было, как станет есть баба, размотается, наверное. Ан нет — оказалось, берет маленькие кусочки и тащит под платок. А купец сунул было в рот кусок ветчины — тут же выплюнул, опрокинул блюдо и заорал:

— Свин! Тьфу! Собака!

— Ты, хозяин, чего, очумел?! — завопил еще громче толмач. — Арабу свинину предлагаешь! Куря тащи! — и потихоньку сгреб ветчину со стола себе в котомку.

Один из мужиков, жилистый и долговязый, протиснулся к гостю со жбаном.

— Брось ты орать, дружище. Давай лучше выпьем.

Толмач перевел, араб подозрительно покосился на жбан и залопотал на своем языке.

— Нельзя, вера не позволяет, — объяснил толмач.

— Ба! Да что за вера такая — ни выпить, ни закусить.

Араб, видать, понял, и важно возразил:

— Хорошая! Баба. Вот.

И показал четыре пальца.

— Зато можно четырех жен иметь, — сообщил толмач.

Долговязый удивился:

— Всего четырех? Во не повезло вам, — а сам тем временем разлил медовуху по кубкам. Араб кубок свой взял, сунул туда персты и отряхнул их над полом. А затем опрокинул кубок себе в глотку, да так ловко, что сразу стало ясно — это ему не впервой.

— Пророк сказал, — объяснил толмач обалдевшему долговязому, — что первая капля вина губит человека. А про остальное речи не было.

Долговязый продолжал беседу:

— А какой товар везете?

— Благовония, пряности, шелк…

— Да откуда шелк-то? Шелк только у греческих царей есть.

— Вот и нет. Шелк везут из далекой-далекой Желтой страны, потом он попадает к арабам, а от них — к грекам [87].

— А еще что?

— Золота немного. Так, мешочек с седло размером. И еще астурийскую плясунью [88]. Прекрасную, как газель. Газель — это такая глазастая коза. Впрочем, сам не видел, но знаю, что за нее продавцу заплатили как за трех пригожих девок.

Узкая тропа вилась по нарядному осеннему лесу, а по тропе той ехал небольшой отряд. Впереди, на тонконогом вороном жеребце важно гарцевал рыжебородый арабский купец, за ним катилась большая телега, нагруженная доверху, на которой восседала закутанная в свои покрывала астурийка, а правил уже знакомый нам толмач. Копыта мягко ступали по опавшей листве…

Спокойной рысью ехал по лесной дороге небольшой обоз, как вдруг со всех сторон с деревьев и из кустов высыпали крепкие парни с топорами, кистенями да рогатинами. Воздух огласился воинственными криками, бранью, ржанием. Один из разбойников схватил под уздцы купеческого коня — и тотчас получил прямой в челюсть, отчего кувыркнулся вверх тормашками.

— Лежи, зараза, — сказал арабский гость на чистейшем словенском языке.

Другой, долговязый, уцепил за край чадры астурийскую танцовщицу — смертоносный клинок разящей змеей вылетел ему навстречу, а чаровница, скинув покрывала, обратилась в гибкого красавца Третьяка со шрамом на щеке.

Толмачу в ладонь прыгнула рукоять запрятанного до поры меча. А рогожка, прикрывавшая груз, взлетела, и выскочили из-под нее еще четверо дружинников.

И пошло мордобитие…  Или, если желаете, закипела кровавая сеча. Разбойники, устроившие засаду на богатого купца, и не подозревали, что для ловцов готова своя западня. Часть нападавших перебили на месте; те, кто посмышленее, дали деру в лес, где их и повязали княжьи люди. Захватили и самого Шатуна. А история эта долго еще гуляла по Руси и, кажется, даже попала в сборники фольклора.

Глава 19

В просторной гриднице Белозерского замка, где могла зараз пировать вся дружина, сидели двое рыжих мужиков с большими кружками в руках. Один на каждом глотке морщился, другой, напротив, блаженно улыбался. Ростислав пил теплое молоко, что, как известно, полезно для горла. Некрас, герой дня, потягивал холодное пивко.

— Разбойники, — доказывал князю стремянный, — суть те же варяги. Только у тех море под боком — сел да поплыл разорять чужие земли. А эти только до своей добрались.

— Варяги хотя бы доблестные воины и князю своему верны, — возразил Ростислав и неохотно отхлебнул из своей кружки. Молоко — оно хорошо холодненькое, из погреба, а подогретое — весьма на любителя напиток.

— Ха! Видали мы, и как викинги драпали. Только, знать, Один, как и Сварог, правду видит — недалёко помог убежать. Ровнехонько до могилы.

Ростислав залпом допил молоко, с завистью покосился на стремянного, но пересилил себя. Ранение горла — это серьезно, упаси Сварог, глотнешь студеного и совсем голоса лишишься.

— А то еще болтают, — продолжал сплетничать Некрас, — что варяги не сами по себе хоробрствуют. Одни, вроде того Эрика, с головой не дружат и, как найдет, на всех бросаются, ничего не соображают и ничего не чуют, хоть весь израненный, а не больно. А те, которые в здравом уме, чтобы от них не отстать, мухоморы глотают, отчего и дуреют. Хотя кто же в здравом уме мухомор в рот потянет?

Несколько позже Ростислав спустился в поруб [89], куда засадили изловленных татей.

— Что этот? — спросил Ростислав, из вполне понятного отвращения не желая оставить разбойнику даже клички.

— Молчит, княже. И тебя требует.

- Что ж сразу не сказал, дурень!

Скрипнул засов, Ростислав быстро вошел в клеть.

— Что хочешь мне сказать?

Разбойник повернул к князю разбитое в кровь лицо.

— Что, любопытно? — сплюнул. Кровью.

— Где женщины, похищенные из Березового?

— Не ведаю. Сказал уже.

— Ничего, под кнутом заговоришь, — пообещал князь и развернулся было к выходу.

— Ба, невидаль. Меня сам Сычев кнутом полосовал, тебе не чета.

— За что? — обернулся Ростислав.

— Сам не догадываешься?

— За бабу, что ли?

— Вроде того.

Чья была баба, Ростислав не стал спрашивать. Припомнились сплетни о странной смерти первой жены Борислава, которым в свое время он не поверил; поверил бы, неужто бы так оставил! Но даже если бы муж застал полюбовника у жены, он имел право только убить того на месте, либо потребовать виру. И никак иначе. Больше Ростислава интересовало другое:

— Почему не обратился к княжему суду?

— А то, скажешь, ты бы своего свойственника осудил.

— Если виновен — осудил бы.

— Да полно! Ко князю против боярина обращаться — все равно что от волка защиты у медведя искать.

— А ты пробовал? — серьезно спросил князь. — Ты не поговорки рассыпай и не родство высчитывай. Просто ответь: пробовал ли ты обратиться ко княжему суду? Не пробовал. Потому что тебе не правда нужна. Тебе нужен был предлог, чтобы обидеться на весь свет и пуститься всякие безобразия творить.

Разбойник неожиданно улыбнулся разбитыми губами:

— Безобразия, говоришь…

— Татьбу. И убийства, — отрезал Ростислав. Устал он от долгой речи. И от того, что свою вину каждый желает переложить на власть. А для этого ни ума, ни совести не надо. — И будешь за это отвечать. Так что запираться тебе смысла нет. Где женщины? Или Зарина была твоей сообщницей?

Шатун безнадежно махнул рукой…  и охнул от боли. Рука, похоже, была вывихнута — при задержании его здорово помяли.

— Не было сообщников, — упрямо повторил разбойник. — И баб твоих я не трогал. Я рабами вообще не промышляю, слишком хлопотно. А вот кое-какую думку про то, что с хотью твоей приключилось, имею.