Понедельник – день тяжелый (СИ) - Колесова Наталья Валенидовна. Страница 24

Чтобы удостовериться, точно ли мы все трое существуем, я крикнула:

— Э-эй! — В ответ — слабое эхо.

Артем аж вздрогнул.

— Ты чего?

— Эге-ге-ей!

Здание отозвалось неясным, но звучным гулом огромного пустого пространства: как будто и оно радовалось, что теперь не одиноко, что история и жизнь его наконец продлятся.

— Смотри, сейчас Василь Васильевич примчится! — предупредил Артем. — Еще и со своей заветной бутылочкой — решит, его наконец-то позвали!

Я засмеялась:

— Да и пусть! Сейчас я готова хлобыстнуть даже неочищенную самогонку! Это ж какую работищу мы с тобой провернули!

Черкасов неожиданно улегся на живот, уставившись мне в лицо.

— Что, довольна? Давненько я тебя такой радостной не видел — с института, наверно. — Подумал и добавил: — И то на первых курсах.

— А на последних я взяла и резко погрустнела? — продолжила я беззаботно. Надо же, помнит меня институтской!

Артем скривился.

— Да нет, с этим своим связалась, как его… Ищенко.

Я от неожиданности забарахаталась и впрямь, как в глубоком снегу, но все-таки перевернулась на живот — нос к носу с Артемом. Теперь со стороны мы, наверное, напоминали канонических влюбленных уточек, вместо канонического же пруда плавающих на сером цементе вестибюля.

— С чего ты вдруг сейчас о нем вспомнил?

— Думаешь, никто не догадывался, что ты вместо него курсовики делала? Что мы идиоты, твой стиль не узна́ем?

Я открыла рот.

— Ну-у… строго говоря, мы все-таки вместе их делали. Просто Вите… он лучше умел защищать проекты и…

— И приписывал себе все твои заслуги! — беспощадно закончил Черкасов. — Его диплом тоже ты?

— Ну… да.

Артем громко вздохнул-выдохнул.

— Потому и в магистратуру не попала? Ты что, не понимала, что тебя просто-напросто используют?

Поняла, хоть и с опозданием. Я, конечно, дура, но не настолько! Подозрения возникали и раньше, но на мои редкие робкие вопросы Витька расширял глаза и укорял, что я его ужасно обижаю, что у пары все должно быть неделимо, ведь это вклад в наше общее будущее. А потом целовал так, что любые лишние мысли мигом вылетали из головы… В общем, всё по классике: «Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад!»

Из-за его диплома я запорола свой собственный, пришлось — с большим трудом — переносить дипломирование на осень, какая уж там магистратура, а через год я попросту махнула на всё рукой: не очень-то мне она и нужна, и так проживу!

А мой «неделимый» тем временем поступил в Москве, и через полгода там женился. На «коренной».

Но я даже не подозревала, что кто-то, кроме моих близких подруг, знает о происходящем! Конечно, не я одна в институте делала чужие курсовые и дипломные проекты, но, наверное, единственная делала это бесплатно…

Ну как — бесплатно. В благодарность за любовь.

Дурацкий характер (или все-таки воспитание, которое не получается изжить?) — я по-прежнему считаю, что близкие люди, родные, друзья, любимые должны помогать, заботиться друг о друге. Еще и окружающих поддерживать. Но чаще всего получается, что так считаю только я, а остальные просто принимают всё как должное, совершенно не отвечая взаимностью. Или выдавая его точно отмеренными, поощрительными порциями за хорошее (нужное!) поведение. Частенько я ощущаю себя маленькой беспомощной девочкой, выпрашивающей похвалу и любовь — сначала у мамы, потом у друзей и учителей, потом у возлюбленных и сотрудников…

Но всё это — мои ошибки и проблемы, моя жизнь! Можно еще потрындеть на эту тему с близкими подругами, но уж никак не с давним однокашником, а теперь моим коллегой и начальником!

Я села и сердито уставилась на Черкасова. Но не успела и рта открыть, как «коллега и начальник» тоже уселся, скрестив ноги, и выступил первым:

— Да знаю я, что ты мне сейчас скажешь! Что это не мои проблемы, и вообще дела давно минувших дней…

Я проворчала, оглядываясь в поисках своей сумки:

— Вот и хорошо, что сам всё распрекрасно знаешь, не придется слова, нервы и время тратить…

— …и ошибаешься, — неожиданно закончил Черкасов.

…На втором этаже, что ли, забыла?

— В чем ошибаюсь? Придется все-таки тратить?

— Думаю, как раз из-за того Ищенко у тебя до сих пор проблемы!

Ничего себе заявленьице! Собиравшаяся встать я от неожиданности осела на пятки, уставившись на своего оппонента. Следовало показательно удивиться: какие-такие проблемы? Всё у меня распрекрасно, не выдумывай! Но от растерянности я только спросила:

— С чего ты это взял?

Мы ехали домой. Молча. Каждый уставился в свое стекло: Черкасов — в лобовое, я, максимально отвернувшись от него всем телом, в боковое. Рассеянно глядела на размытые дождем огни фонарей, витрин и окон. Переживала. Нет, я уже практически успокоилась — прооралась там, в вестибюле темного недостроенного центра, поддерживающего мои вопли одобрительным эхом. Со стороны улицы та еще была картинка: стою я, широко разевая рот и размахивая руками, как ветряная мельница, а передо мной сидит Черкасов и внимает.

Выдохлась я очень нескоро — то есть, по моим меркам нескоро, ведь обычно меня хватает всего на пару-тройку возмущенных реплик. Выдохлась, охрипла и только собралась развернуться и гордо раствориться в дождливой ночи, как Черкасов поднялся и, отряхивая джинсы, преспокойно заметил:

— А вот со мной ругаться и спорить ты почему-то никогда не боишься, с чего бы это, как думаешь?.. Да вон твоя сумка, под моей курткой спряталась! Поехали домой.

И распахнув дверь, выжидающе поглядел на меня. Пренебрежительно фыркнув, я прошествовала мимо него на улицу. Эффектный уход оказался испорчен: я тут же поскользнулась на нанесенной на крыльцо грязи, Черкасову еще и пришлось меня ловить под локоть.

Конечно, я собиралась уехать без него, но до автобусного маршрута шлепать было далеко, а такси все как одно отказывались ехать поздним вечером на строительную окраину города. Так что я просто безрезультатно металась вдоль забора в ожидании попутки, пока Черкасов закрывал навесной замок на цепях и достукивался до сторожа.

Вышел, мельком глянул на меня.

— Замерзла уже? Садись быстрей в машину.

Я с тоской глянула налево-направо на пустую и темную дорогу и сердито плюхнулась на переднее сиденье. Хорошо, Черкасов сразу включил обогрев, меня и впрямь колотило уже больше от холода, чем от злости.

Возмущение и уязвленное самолюбие — как посмел, психолог доморощенный, кто ему вообще позволил лезть в мою жизнь, еще и диагнозы ставить?! — до сих пор вздымались во мне, но всё уменьшавшимися волнами.

…Ты была похожа на световой фонтан, сказал Артем. Идеи кидала просто влёт, — и какие! — да из тебя натуральные искры сыпались! А потом этот твой м-му… мужик взял тебя и выключил.

Сравнение с фонтаном — идей и света — от нашего совершенно не романтичного ведущего настолько ошарашило, что я лишь моргала в ожидании продолжения. Артем, видимо, с непривычки вести такие… неожиданные беседы, и сам смущался: у него опять начали краснеть уши.

— Мама как-то сказала: твоя судьба зависит от человека, который идет с тобой по жизни рядом. Я тогда только фыркнул: это всё ваши, стариковские заморочки, наше-то поколение умное, сильное, независимое, если вдруг кто тебе существование реально портит-усложняет — развернешься да уйдешь, какая там еще судьба?! А вот глядя на тебя, поверил…

…Почему все кому не лень тычут меня носом в мои ошибки, продолжала негодовать я. Молча. Можно подумать, никто в жизни не ошибается, не тупит, не проигрывает!

Всем-то я нехороша!

Мама в детстве-юности постоянно ставила в пример кого-то с лучшими оценками, лучшим поведением, лучшими достижениями, а теперь размахивает рекламными плакатами отличной карьеры и сложившейся семейной жизни дочерей своих знакомых.

Ищенко твердил, что я слишком уж теряюсь от внимания, въедливых вопросов и критики, потому обязательно провалю защиту даже самых классных своих проектов, лучше он всё возьмет на себя… Тогда я воспринимала это как свидетельство любви, мужской заботы и защиты, хотя где-то в глубине шевелилась мысль: а почему для начала не дать мне попробовать, а не предрекать сразу позорный провал?