Трилогия Мёрдстоуна - Пит Мэл. Страница 14

— Понятно. Напомните мне, что за шоу.

— Тип Ризон. Милейший дяденька. Программа для меньшинств — окей? — но чудовищно влиятельная. Ее все в профессиональных кругах слушают. У Типа лучший радиоголос во всем Нью-Йорке. Злые люди добавляют еще, что у него и лучшее радиолицо во всем Нью-Йорке. Честно сказать, он и правда похож на вареную мошонку, но это между нами. Вообще-то он голубее неба и если умудрится ухватить вас за задницу, обещайте не поднимать шум, окей? Это ни к чему не приведет.

— Бог ты мой.

Минерва радостно залучилась.

— Хорошо, очень хорошо. Когда он вас облапает, скажите «бог ты мой» ровно вот как сейчас, окей? Будет понятно, что вы польщены и очарованы, но, к сожалению, неисправимо гетеросексуальны, хотя и англичанин. Типу понравится.

— Хорошо.

— Обещаете?

— Всенепременно.

Филип отпил из своего бокала. Минерва искоса разглядывала его. Стремительная трансформация клиента из безнадежного троглодита в светского льва, мягко говоря, поражала. По идее, это должно было бы внушать оптимизм. Но не внушало. Пока.

— Где мы там? Ага, среда. В семь подъем и разминка в спортзале. Шучу! Утром у меня для вас ничего нет. Если хотите, понежьтесь в «Полюби себя» на четырнадцатом этаже. Джакузи, турецкий массаж, ароматерапия, ну знаете, все такое. У них есть одна услуга, когда фигуристая матрона типажа еврейской мамочки делает тебе массаж, а сама приговаривает, что ты ни в чем, вообще ни в чем не виноват и можешь за милую душу и дальше жить своей жизнью, а про нее и не думать. Пользуется безумной популярностью. Нет? Не хотите? Тогда не надо. Съешьте вместо этого завтрак из девяти перемен. В полдень — подписываете книжки в «Барнс-энд-Нобл», окей? Чтобы подловить волну офисных сотрудников на пробежке во время ланча. «Горгона» организует освещение в массмедиа. Я там буду с десяти, чтобы все проверить. Во второй половине дня ковыляем в «Мегало-студиос», чтобы записать ваши кусочки для «Гики, вперед».

— Это телеигра, да?

— Это, миленький, виртуальное состязание. Я посылала вам диск с записями, помните?

— А, да.

— Которые вы, разумеется, не посмотрели.

— Я даже собирался, но…

— Но вы у нас крайне занятая знаменитость, знаю, знаю. Окей, суперзвезда, слушайте сюда. Четверо участников, выряженных под фэнтезийных персонажей, соревнуются за победу в квесте. Они все носят шлемы с чем-то вроде забрал на глаза, окей? — и видят на них компьютерные изображения, ну такое, знаете, драконы, лес и так далее. Аудитория видит то же, что и они, если понимаете, о чем это я. На самом деле запись ведется в студии перед синими экранами, но вы б ни за что не подумали. Чертовски хитроумно. Как бы там ни было, каждую неделю за основу состязания берется какой-нибудь роман-фэнтези. Филип, солнышко, вы отвлекаетесь, я же вижу. Сосредоточьтесь, пожалуйста, потому что, слушайте, три эпизода «Гики, вперед» основаны на «Темной энтропии», и это невшибенно круто, окей? Просто беспрецедентно.

Шампанское наполняло голову Филипа счастьем тихого и вполне переносимого сорта. Вид из окна — идеально-ровная дуга безмятежной синевы над волнистым кружевом облаков — мог бы служить превосходной метафорой для состояния его разума, если бы кому-нибудь такая метафора зачем-то понадобилась. Он сентиментально накрыл ладонью шелковистую руку Минервы.

— Это абсолютно круто. Чертовски. Не думайте, что я это все не ценю. Минерва, вы бесподобны. Я серьезно.

— Божечки, мистер Мёрдстоун, ну вы, писатели, и скажете. На чем там я остановилась? Ах да. Так что каждую неделю автор играет роль божественного разума и вклинивается с предостережениями или подсказками, всяким таким вот.

Филип сфокусировал на ней взор.

— Хотите сказать, я должен играть в этой передаче?

— Нет-нет, миленький. Вам только и надо, что вырядиться, как этот вот ваш Премудрый, и постоять, пока уйма цифровых камер вас обснимет со всех сторон, окей? Потом из вас на компьютере сделают что-то типа двигающейся голограммы. Все, что вам надо говорить, будет заранее записано, а компьютерные умельцы просто заставят вас открывать и закрывать рот.

— А что мне надо будет говорить?

— Ой, да знаете, такое все: «Огнельты в семи лигах от Канцелярии», «Помни Третье правило Пеллуса», «Да открой уже дверь справа, балбесина». Ну и так далее. Вам только и надо, что прочесть это все по бумажке. Даже читать с выражением особенно не придется, потому что компьютер там и с вашим голосом тоже всякого накрутит. Проще простого, миленький. За пару часов управимся. И — трам-пам-пам! — двести пятьдесят тысяч фунтов стерлингов.

— В самом деле?

— В самом деле. А после тяжких дневных трудов вам будет награда. Свожу вас в один знаменитый суданский ресторанчик в Гринвич-Виллидж.

Филип посмотрел на нее затуманенным взором.

— А может, еще шампанского? — спросил он.

— Черт с вами, — сказала Минерва. — Можете начать награждаться уже сейчас.

Она потянулась к кнопке вызова, но стюардесса «Вирджиния» сама собой материализовалась рядом.

9

Филип ждал в закутке меж двух стен, одна из которых была настоящей. Лицо у него стараниями гримеров приобрело оттенок «калифорнийский мандарин». Он держался за руку молодого человека в радионаушниках. Оба они смотрели на свисавший с узкого потолка телеэкран, где мультяшные куры принимали ванны в маринаде барбекю фирмы «Столлер». Кур сменил многоцветный взрыв, а следом возникла надпись: «Хоуп Уизерс, шоу, часть вторая».

Молодой человек свободной рукой коснулся наушников и сказал: «Окей». Из-за псевдостены раздался взрыв аплодисментов. На экране показался человек, похожий на кандидата в президенты. Он сидел за письменным столом, погрузившись в книгу, и, казалось, совершенно не сознавал, что находится на телевидении. Секунды через три аудитория засмеялась, и он недовольно поднял голову.

— Вали отсюда, а? — сказал он, обращаясь в первую камеру. — Не видишь, я читаю?

Хохот перешел в аплодисменты.

Хоуп в отчаянии вскинул руки и, всем видом выражая глубочайшую неохоту, закрыл книгу.

— Вы, люди, появились как раз, когда я дошел до места, где Морл создает первый прототип огнельта. Вау! Потрясающе! Но сдается мне, если кто-то отрывает вас от чтения «Темной энтропии», пусть уж тогда это будет сам автор. Леди и джентльмены, отложим книжку ради неповторимого ФИЛИПА МЁРДСТОУНА!

На экране разноцветные лучи прожекторов заскользили по восторженной аудитории.

Опекун Филипа легонько подтолкнул его между лопаток.

— Давай, детка, тебе понравится. И не забудь — на верхней ступеньке на четыре секунды останавливаешься.

Филип шагнул в проем в псевдостене и оказался на верхней ступеньке невысокого пролета невероятно широкой лестницы с изогнутыми ступеньками. Ослепнув от яркого сияния и восхищенного рева, он сжал руки перед собой и поклонился, считая в уме: «один-и, два-и». Выпрямился и поднял руки в жесте неохотного смирения. «Три-и, четыре-и». А потом начал спускаться по ступенькам, которые одна за другой вспыхивали под его ногой ярко-фиолетовым светом. Незримый огромный оркестр проиграл несколько тактов из увертюры к «Фаусту» Гуно.

Филип откинулся на спинку дивана в номере отеля «Мариотт». На диване напротив с хищным видом примостилась Диана Корнбестер из «Нью-Йоркского книжного обозрения». На низком столике между ними пестрело бесчисленное множество изысканных и причудливых канапе, среди которых затесались диктофон Дианы, очки и некоторое количество бутылок и стаканов.

— Что ж, — сказал Филип, — вы, вероятно, сочтете, что это страшно по-британски и в старом-добром спортивном духе, но я, как правило, не люблю критиковать собратьев-писателей.

— Валяйте, старина. Ни в чем себе не отказывайте.

— Скажем просто, что обращение Забрански к дантовой символике лично мне кажется слегка…

— Банальным? Напыщенным? Гедонистским? Претенциозным?