Печать мастера (СИ) - Ри Тайга. Страница 39

Коста сжал пальцы так, что они побелели, обхватив миску.

Их – четверо и не вступится – никто. Воду и кашу получают только эти – их пускают за дверь. Они же и раздают – уже не одну декаду, и они же и устанавливают порядки…

Руки – достоинство каллиграфа. Руки – кормят. Беречь руки. И мастер должен выжить. Выжить – повторил про себя Коста, сжав кулак.

– Говори! – бугай сделал шаг вперед и Коста отступил назад, опуская глаза вниз, и помотал головой – нет. – Кто-то ещё хочет что-то сказать? Хочет?! Ждите вечера!

– Тише, мальчик, тише. Разожми пальцы, – шепнул ему «мастеровой» с «их корабля», которого тоже поймали в лесу в самый последний момент.

Коста послушно ослабил хватку, осторожно поставив погнутую миску на пол рядом, и привалился спиной с другой стороны столба. «Мастеровой» переселился в их с мастером угол вчера, просто приковылял, прихрамывая, и устроился спать рядом. Раненный, бессильный – толку от него было чуть, но Косте все равно стало немного спокойнее.

– Жди вечера, и не вздумай лезть, – хрипло посоветовали ему. – Я узнал вчера – они за эти декады шестерых забили до смерти в качестве демонстрации…

Коста посмотрел туда, где у двери так и валялся на полу старик, не подававший признаков жизни – никто не осмелился подойти к нему.

– Разве рабы не ценность? – прошептал Коста тихо. – Товар следует беречь. Даже кисти чистят, сушат и берегут.

– Ценность, но плыть долго, а бунты “внизу” бывают не раз и не два. Они не спускаются в трюм, – облизнул «мастеровой» пересохшие губы, глядя на пустую миску на полу – и Коста вспомнил, как вчера вечером, тот отдал треть своей воды, чтобы смочить губы и попытаться напоить мастера. А сегодня утром – они не получили вообще ни капли. – Еды и воды дают ровно столько, чтобы все были живы, не более. За дисциплину и порядок внизу отвечают эти четверо, – мастеровой кивнул в сторону бугаев, которые сидели в лучшем углу – рядом с небольшими окнами. – Дают мало – будешь делиться – не выживешь сам, просто не доживешь до аукциона… Эти четверо забирают чужие доли и тренируются, заметил?

Коста молча кивнул – он уже видел, как четверка вчера сгоняла с насиженных мест народ, потому что им не хватало пространства, чтобы отрабатывать движения.

– Хотят быть в хорошей форме к продаже, тогда вероятность того, что их купят выше – и выше ценность… Кому нужны полудохлые? – «мастеровой» закашлялся, прижимая руку к боку. – Нас бы везли в стазисе, но это – прорва силы, и потом проблемы… Как? – кивнул он в сторону лежащего рядом мастера.

Коста помотал головой – «плохо». Мастер горел как печка и начал дышать со свистом.

– Без плетений не выживет.

Коста помотал головой ещё раз – “знаю” и сжал зубы изо всех сил. Этот “мастеровой”, возомнил себя лекарем-недоучкой, имеющим право судить, кому жить, кому умереть.

Великий выискался. Даром, что сам наверняка знает знает два с половиной плетения, одно из которых – «светляк».

Плести «внизу» не мог никто, но “мастеровой” пощупал наставника, посмотрел язык, потрогал лоб, размотал повязку на том, что осталось от руки, нахмурился и не отшатнулся – уже за одно это Коста поставит за него свечу в храме. Если выберется.

«Нет». Это приговор. «Нет» – не выживет. Шансов нет. Если ничего не сделать – мастер просто сгорит за пару дней, сожжет внутренний жар.

«Нужны плетения или хотя бы травы с эликсирами» – посоветовал “мастеровой” ему то, что Коста знал и так. «Прощайся, у многих не было и этого».

Прощаться он не собирался.

Коста укутал Наставника сверху одеждой, которую снял с тех, кому она больше никогда не понадобится – за два дня отсюда вынесли двоих. Вытащил и снова скатал валик под голову – уложив мастера поудобнее. И сел рядом – охранять и думать. Ему не помешали бы краски, кисти, чистый лист и немного хорошего света… но, пока этого нет, он будет думать так.

«Чему я безрезультатно учил тебя десять зим? Думать!»

«Девять» – мысленно ответил Наставнику Коста, и снова повыше подтянул ворох грязной одежды сверху – мастера знобило со вчерашнего вечера.

Его учили девять зим. И он собирался сделать так, чтобы зим стало «десять». Чтобы не сказал этот псаков “мастеровой”, возомнивший себя лекарем-недоучкой, прощаться Коста не собирался. Он собирался – думать. Раскладывать цель на составляющие и решать каждую задачу по кусочкам. Одну за другой. Одну за другой. До тех пор, пока не будут решены все.

И первая задача – выжить.

Добыть воды. Еды. И заставить работорговцев применить плетения. Мастер должен выжить. Очнуться, дожить до аукциона, а там… Коста задумался – это следующая задача. Эту он будет решать позже.

Люди в трюме шептались, что плыть до Аль-джамбры ещё пару декад.

Ему нужны три вещи. Вода. Еда. Плетения. И… он посмотрел в дальний угол на четверку бугаев… и – безопасность.

– Опять «твоя» пришла, – «мастеровой» попытался засмеяться, показывая вперед, но вышел только отрывистый лающий кашель.

Коста повернулся и насупился – «чего надо», но девочка даже не обратила внимания на выражение лица, продолжая молча терпеливо стоять рядом. Мелкая – макушка едва доставала ему до пряжки на поясе – зим четыре-пять. Молчаливая – как «заноза». И – голодная.

Вчера вечером он ел руками. Черпая пальцами липкую несоленую кашу из миски. Запихивал в рот, давился и быстро работал челюстями, потому что чашку уже ждали. Воды – не досталось, так хоть поесть.

Не будет есть – не будет сил, не будет сил – не сможет помочь мастеру, не сможет помочь – не сбегут до аукциона, размышлял Коста практично.

Когда он заглотнул половину – пришла малявка. Подошла тихо в их угол. И встала напротив, молча наблюдая темными глазищами, как он ест. Коста не подавился – жрать он мог что угодно и в любых условиях, но каша стала ещё отвратительнее на вкус. И следующая горсть даже немного горчила от того, как пристально смотрел ребенок.

– Зря, – сказал ему «мастеровой» вчера, когда он все-таки сунул пигалице треть каши на дне – просто выгреб и плюхнул в подставленный лодочкой ладошки и толкнул – вали отсюда, и, вылизав миску до блеска, передал следующему. – Она ко всем ходит – ходит и стоит, ходит и стоит, теперь не отвяжется, раз прикормил. Детей четверо было – осталось трое, всем все равно не выжить…

Коста проследил – пигалица спотыкаясь, аккуратно, чтобы не уронить, прошла до другого угла трюма, даже не лизнув – и выложила всю кашу в подставленные ладони бледной до синевы женщины, которую облепили ещё пара пацанят. Женщина подняла голову и благодарно чуть поклонилась Косте, начиная кормить малышей. Пигалица терпеливо ждала, пока поедят младшие, и только потом открыла рот, проглатывая свою порцию. Женщина не сьела ничего.

– Четвертый ребенок на днях умер, в аккурат, когда нас взяли, – подсказал ему «мастеровой». – Дети «пустых» – товар бросовый, ничего не стоят. Растить, кормить. Продают скопом – не доживут – не беда. Мать еле встает – две декады отдавала всё детям…

Коста с уважением покосился на соседа – их поймали одновременно, без сознания он провалялся ночь, но то, сколько информации «мастеровой» сумел выудить наводило на мысль, что зарабатывал тот не столько руками.

Пигалица смотрела молча. Держа впереди сложенные ладошки лодочкой.

– Нету, – показал Коста на стоящую рядом пустую миску.

Но девочка не ушла. Так же смотрела – молча, и немного протянула ладошки вперед.

– Нету, понимаешь или нет… – тихо рыкнул Коста и перевернул миску, стукнув о пол – «пустая», – видишь?

Девочка молчала.

– Дур-р-ра, – сплюнул Коста, отворачиваясь к стене.

Именно из-за этого молчания он и отдал вчера кашу. «Тупая заноза» молчала так же. Из-за молчания и из-за взгляда. Который он часто ловил в стекле раньше, когда приходилось не есть день, два и три, и живот так сводило от голода, что он даже пробовал грызть ветки.