Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика - Кольер Джеймс Линкольн. Страница 17

Почему же они не отправились за повозкой? Очевидно, отец заставил их поверить в какую-то историю. А может быть, они решили сначала расправиться с отцом, а уж потом вернуться за повозкой и за мной. Мне хотелось бежать домой, не останавливаясь. Дом находился в двенадцати или пятнадцати милях. Если бы я поторопился, то добежал бы за три часа. Я был по-настоящему напуган. Я был сильно напуган и чувствовал, что вот-вот заплачу.

Чтобы прийти в себя, я несколько раз подпрыгнул и похлопал в ладоши. Таким образом немного согревшись, я начал думать.

Первое, что пришло мне в голову, — спрятаться в тсугах, если вдруг кто-то появится. Потом я спросил себя, что бы сделал на моем месте Сэм — ведь он был храбрым и умным и всегда находил выход из сложных ситуаций. Конечно, он не побежал бы домой. Он бы совершил какой-нибудь отчаянный поступок. Самым отчаянным было идти по следам отца, сделать это было просто, потому что следы отчетливо выделялись на снегу. Это и вправду было бы предприятием отчаянным: у меня не было ни ружья, ни шпаги, у меня не было ничего, кроме ножа и палки.

Но тут я подумал, что отчаянный поступок не обязательно будет умным. Поэтому я задался вопросом, что бы сделал отец. А он, скорее всего, отвел бы волов и телегу с товарами домой, чтобы мы смогли содержать магазин и таверну зимой. Немного поразмыслив, я пришел к выводу, что это единственное правильное решение. А вдруг отцу удастся сбежать или сами ковбои отпустят его через какое-то время? В любом случае он наверняка рассчитывает, что я доставлю телегу домой.

Я выбежал из тсугового леса и пошел назад к повозке. Волы не должны были потеряться, они не могут бродить, когда запряжены в тяжелую повозку. Правда, кто-то мог угнать их. Я шел так быстро, как только мог, и все время смотрел, нет ли поблизости людей; через несколько минут я благополучно добрался до повозки. Все было в порядке, с ней ничего не случилось. Я поднял хворостину, хлестнул волов, и они поднялись, замычали и пошли.

Теперь я уже не прислушивался, едут ли ковбои. Я был уверен, что рано или поздно они все равно появятся — после того, как сделают что-нибудь ужасное с отцом. Надо было придумать, как убедить их не трогать ни меня, ни повозку. Сам я, конечно, мог убежать в поле и спастись, но важно было доставить повозку домой в целости — от этого зависело, как мы будем жить зимой.

Через полчаса я дошел до того места у тсугового леса, где ковбои схватили отца. Никаких новых следов здесь не появилось. Я пошел дальше, пытаясь придумать как можно более правдивую историю, чтобы рассказать ковбоям, когда они появятся.

За моей спиной заходило солнце. Скоро должно было стемнеть. Становилось холодно, поднимался пронизывающий ветер. Но я радовался наступающей ночи. Мне казалось, что в темноте было безопаснее. Я решил нигде не ночевать, а просто идти, пока не дойду до дома. Впрочем, если бы даже я и захотел, мне негде было остановиться. В этих краях жили друзья отца, но я никого из них не знал. Я все думал, что же рассказать ковбоям, и наконец мне в голову пришла идея.

Я шел и шел, иногда ударяя волов, когда они замедляли шаг. Солнце опустилось за холмы, оставив на небе розовое зарево, которое постепенно темнело. Я дрожал, мне хотелось есть. В повозке в мешке оставались печенье, вяленое мясо и бутылка вина, которую подарил отцу мистер Богардус. Вино могло бы меня немного согреть. Но я решил пока ничего не есть и не пить. Я знал, что скоро по-настоящему устану, замерзну и почувствую себя очень плохо, поэтому надо поберечь еду до этого времени.

Но, увидев ковбоев, я пожалел, что не выпил немного вина. Они перегородили дорогу, сидя на лошадях в двадцати ярдах от меня — три черные фигуры, бесшумно застывшие в темноте. Вид этих безмолвных фигур так напугал меня, что я чуть не убежал, но я взял себя в руки и продолжил идти прямо на них. Я шел, погоняя волов, как будто мне не было никакого дела до тех, кто перегораживал дорогу. Одна из лошадей ударила копытом, и ее уздечка зазвенела в ночи.

Я тихо прокашлялся, чтобы мой голос не звучал испуганно. А потом закричал:

— Вы конвой? Как здорово, что вы здесь!

Один из них сбросил покрывало с фонаря. Круг туманного света прорезал темноту ночи, и я увидел лошадей, лица, ружья и затоптанный снег.

— Останови волов! — прокричал державший фонарь.

Я остановил волов и сделал несколько шагов вперед. Мужчина наклонился и посветил фонарем на меня.

— Это тот самый мальчишка! — сказал он.

— Да, сэр, — ответил я, — отец сказал, что конвой скоро будет здесь, но вас так долго не было, что я уже начал бояться, что первыми до меня доберутся ковбои!

— Мы не… — начал один из них.

— Замолкни, Картер! — сказал мужчина с фонарем. — Подойди ближе, мальчик.

Я снова сделал несколько шагов вперед. Теперь свет от фонаря бил мне прямо в глаза, мне неудобно было смотреть на них снизу вверх. Все, что я видел в этот момент, — ноги лошадей и снег. Голос мужчины звучал за стеной ослепительно яркого света.

— Когда, твой отец сказал, кон… мы должны были появиться?

— Он говорил, что вы должны были появиться час назад, поэтому я так волновался. Он сказал, чтобы я не волновался, но я никак не мог успокоиться. Он сказал, что, когда начнется перестрелка, надо упасть плашмя и со мной ничего не случится. — Я сделал паузу. — Я думал, вас будет больше. Отец говорил, в конвое будет с полдюжины человек. Он сказал просто лечь на землю, когда начнется перестрелка.

Наступила тишина, а потом один из них сказал:

— Мне все это не нравится. Кажется, нам хотят устроить засаду.

Мужчина с фонарем повернулся в седле:

— Ты что же, хочешь сказать, тебя пугают россказни этого мальчишки?

— Что, сэр? — переспросил я.

— Ничего, мальчик.

— Не найдется ли у вас чего-нибудь поесть, сэр?

— Замолчи, мальчик.

— Мне все это не нравится! Давайте уберемся отсюда!

Мужчина поднял фонарь, чтобы посмотреть на двоих своих товарищей. Теперь я мог немного разглядеть их лица. Какими же страшными они выглядели — небритые, грязные, вооруженные шпагами, пистолетами и ружьями.

— Вы оба боитесь этих россказней? — прорычал он грозно.

— Откуда ты знаешь, что это все россказни?

— Перестаньте вести себя, как малые дети! Нам ничего не угрожает.

— Не стоит так рисковать, Джадсон. Давай просто уберемся отсюда.

— Не стоит так рисковать?! Да в этой повозке добра на сотни фунтов!

— Джадсон, за кражу рома могут и повесить! Я не хочу…

Вдалеке залаяла собака. Заревели волы.

— Проклятье! — воскликнул один из них.

— Это они!

— Да, это же просто собака лает! — воскликнул Джадсон.

— Я не буду так рисковать. — Первый всадник развернул лошадь, другой поехал за ним.

— Проклятье! Да вы свихнулись! — сказал Джадсон. Но они уже неслись галопом по заснеженной дороге. Заворчав, он набросил покрывало на фонарь, тоже развернул лошадь и вскоре скрылся из виду.

Я стоял, прислушиваясь к звуку копыт, затихавшему вдали, а потом засмеялся и заплакал одновременно. Мои руки так сильно дрожали, что я выронил хворостину, а ноги подкашивались — я едва шел. И в то же время я ликовал — я одурачил их, здорово было бы рассказать об этом Сэму! Но все было так ужасно! Отца увели, и я не знал, что с ним; я был один на занесенной снегом дороге в полной темноте, а до дома было еще идти и идти.

Я залез в повозку, поел печенья, вяленого мяса и выпил полбутылки вина. Думаю, я опьянел, потому что помню только, как шел шаг за шагом — и к полуночи добрался до дома.

Глава 10

С тех пор как отец исчез, в таверне стало холодно и пусто; это можно сравнить с ощущением, когда просыпаешься ночью и понимаешь, что огонь в камине потух. Мать плакала только раз — в ту ночь, когда я рассказал ей, что произошло. Она продолжала верить, что отец жив.

— У них не было причин убивать его, Тимоти. Я думаю, они просто где-то его держат и скоро отпустят, — говорила она. Но проходило время, а отец все не возвращался, и скоро мама стала говорить иначе. — Он на одном из тюремных кораблей, — повторяла она. — Как только закончится эта ужасная война, он снова вернется домой.