Мой брат Сэм: Дневник американского мальчика - Кольер Джеймс Линкольн. Страница 22
— Какая разница?! Скот доставляли британцам! Значит, он продавал его британцам! Он продавал скот врагам!
— Ты против отца, Сэм?
— Нет! Это отец против меня!
— Ты сбежал, — сказал я.
— Он выгнал меня. Я не хотел с ним ссориться, но он вывел меня из себя.
— Он плакал, когда ты ушел, — сказал я.
— Я знаю. Ты мне уже рассказывал. Думаешь, я был рад убежать? Я чувствовал себя ужасно. Помню, я бежал по дороге под дождем, злясь и проклиная его за то, что он сделал. Но, проклиная его, я вспоминал о наших поездках в Верплэнкс-Пойнт, как он отвез меня в Нью-Хейвен, чтобы меня приняли в Йель, как он покупал мне там новую одежду и еще много чего, и тогда я перестал проклинать его. Я чувствовал себя отвратительно — как же я хотел, чтобы мы не ссорились!.. С тех пор уже два года прошло, Тим.
— Что же делать, как помочь отцу, Сэм?
— Собственно говоря, я думал, что смогу его вытащить. Я даже говорил об этом с генералом Арнольдом, но так и не смог узнать, где его держат. Никто не знает.
— Может быть, ты еще раз попытаешься?
— Тим, сейчас у меня нет сил об этом говорить. Я слишком устал.
Он и в самом деле выглядел уставшим.
— Неужели ты не можешь написать кому-нибудь письмо?
— Тим! Я больше не хочу об этом говорить!
— Я не буду об этом говорить, если ты пообещаешь вытащить отца.
— Я не могу его вытащить.
— Ты можешь еще раз попытаться, — сказал я.
— Тим! Замолчи ради Бога!
Я замолчал. Я боялся испортить радость от нашей встречи. Какое-то время мы молча смотрели друг на друга. А потом Сэм спросил:
— Ты можешь принести мне что-нибудь поесть?
— Я скажу маме, что ты здесь.
Я прошел на кухню, а оттуда — в таверну. Генералы и их помощники уже закончили есть и теперь пили ром и обсуждали свои планы. Мама сердито посмотрела на меня:
— Где ты был?
— У Старухи Прю что-то с ногой. Я думаю, тебе лучше сходить и посмотреть самой.
— Ничего, подождет, — сказала она.
— Я думаю, тебе надо посмотреть на нее прямо сейчас, мама, — сказал я.
Обычно я ни на чем так не настаивал, и она поняла, что что-то случилось.
— Хорошо, сейчас схожу, — сказала она. — Посмотри, не надо ли джентльменам еще рома.
Я наполнил кружки и помог ей вымыть тарелки, а потом мы пошли в коровник.
— Что случилось, Тим?
— Сэм в коровнике.
Она замерла на месте и побледнела:
— Сэм здесь?
— Я уходил, чтобы найти его. Я подумал, что, наверное, он должен был прийти с отрядом генерала Арнольда.
Она побежала, но потом, испугавшись, что кто-то услышит, умерила шаг и просто быстро пошла в коровник. Сэм сам вышел нам навстречу из темноты. Какое-то время они с матерью просто стояли на месте и смотрели друг на друга, а потом обнялись; я подбежал к ним и обнял обоих. Потом мама разжала объятия и посмотрела на него.
— Я не видела тебя два года, Сэм, — сказала она.
Он усмехнулся:
— Я изменился?
— Ты еще чумазее.
Он засмеялся:
— Неужели это все?
— Нет, — сказала она, — ты стал старше.
— Тим тоже стал старше. Я с трудом его узнал.
— Ему приходится быстро взрослеть, — сказала мама. — У него нет выбора.
— Я думал, вы все злитесь на меня, — сказал он. — Я не знал, станете ли вы со мной разговаривать.
— Мы хотим поговорить с тобой прямо сейчас, — сказала мама. — Мы хотим, чтобы ты остался здесь. Ты нужен нам дома.
— Тим, я думал, ты принесешь мне что-нибудь поесть. — Сэм попытался сменить тему.
— Я забыл, — сказал я.
— Тим, сходи принеси своему брату хлеба и кусок окорока из кухни.
Я пошел на кухню и взял еду. Я знал, что они сейчас начнут спорить. Когда я вернулся в коровник, мама говорила:
— Сэм, мы даже не знаем, жив ли он. Тебе надо вернуться домой. Ты нам нужен.
Я впервые слышал, чтобы она говорила, что отец, возможно, мертв. Сэм вздрогнул. Ее слова причинили ему боль.
— Я думаю, что он жив, мама.
Я протянул ему еду.
— Замечательно! — сказал Сэм. — Спасибо.
Он откусил кусок окорока, запихнул в рот кусок хлеба.
Я спросил:
— А что, все в армии так едят?
Я не хотел, чтобы мама и Сэм поссорились, и попытался отвлечь их от этого разговора. Сэм проглотил еду.
— Если нам везет и у нас появляется что-то съедобное, то нам плевать, как это есть.
Но мама не сдавалась:
— Сэм, ты должен вернуться домой. Ты нам нужен. Твои сослуживцы забрали у нас отца, они должны отдать нам тебя взамен.
— Мама, я не могу бросить товарищей! Это дезертирство! За него вешают!
— Когда закончится срок твоей службы, Сэм?
Он нахмурился:
— Через два месяца. Но я собираюсь продлить его.
— Нет, Сэм! Ты должен вернуться домой!
— Мама, — вмешался я, — не спорь с ним. Тебе все равно не удастся его переубедить.
— Он просто упрямится, — сказала она.
— Боже мой! Мама! — воскликнул он. — Я не вернусь, пока не закончится война! Мой долг — остаться и сражаться!
— У тебя есть долг перед твоей семьей!
— Страна важнее семьи! Пожалуйста, перестаньте спорить со мной!
— Тебя могут убить, — сказала она.
— Возможно, — ответил он.
Какое-то время мы все молчали. Потом Сэм сказал:
— Ребята из нашего отряда пообещали друг другу, что мы никуда не уйдем, пока не побьем красные мундиры.
— О, Сэм, это же просто глупо!
Я сказал:
— Мама, не надо с ним спорить.
— Вы оба — дураки, — ответила она.
Сэм разозлился:
— Ради Бога, мама! Да за тебя же люди умирают!
— Так пусть перестанут умирать! — ответила мама. — Мне ничьи смерти не нужны!
— Оставь его, мама, — сказал я, — он не передумает.
Мы замолчали.
— Хорошо, — наконец сказала она, — хорошо.
Мы сменили тему — поговорили об урожае и о людях, которых знали, а потом Сэм попросил нас передать послание Бетси Рид.
— Мы, наверное, скоро уйдем, — сказал он, — я не знаю когда. Передайте ей, что я постараюсь с ней увидеться, если смогу. — С минуту он молчал. — Я лучше сейчас уйду, пока меня никто не хватился.
Он обнял маму, а потом меня, развернулся и вышел из коровника в дождь и темноту. Мы, не сговариваясь, подумали, что, может быть, видим его в последний раз.
После встречи с Сэмом меня охватило странное чувство. И дело было не только в том, что, хотя он был старшее, я чувствовал себя не менее взрослым. Просто впервые в жизни я увидел, что Сэм в чем-то ошибается. Я понял, что разбираюсь в каких-то вещах лучше него. О, я и раньше с ним спорил, но только для того, чтобы показать, что не собираюсь всегда и во всем с ним соглашаться. Но сейчас все было по-другому, теперь я понимал, что он ошибается. Он оставался в армии, потому что хотел в ней остаться, а совсем не потому, что это было его долгом или чем-то еще. Ему нравилась сама обстановка, в которой он находился. Конечно, ему часто бывало нелегко, когда замерзал, или когда приходилось голодать, или когда его могли застрелить, но все равно он ощущал себя частью чего-то, что, как ему казалось, делало его более значительным. Ему нравилось чувство собственной значимости, и я знал: в этом-то и кроется настоящая причина того, почему он не хочет возвращаться домой.
Понимание того, что происходит с Сэмом, заставило меня ощутить себя иначе. Я уже больше не был его маленьким глупым братом, я чувствовал, что мы равны.
Глава 12
В июне того же 1777 года мы узнали, что отец умер месяц назад. Все произошло почти так, как мы догадывались. Его посадили на тюремный корабль в Нью-Йорке. Поразительно было то, что это была тюрьма не повстанцев, а британцев. Нам никогда не приходило в голову, что такое может произойти. Просто случилась ошибка, какие не раз случаются во время войны. Хотя какое это теперь имело значение? Условия в этих плавучих тюрьмах были просто ужасающими — летом в них было грязно и жарко, как в печах, а зимой — очень холодно, а кроме того, заключенным вместо еды давали какое-то отвратительное месиво. Хуже всего обстояло дело с болезнями: если кто-то один из заключенных серьезно заболевал, то почти наверняка болезнь подхватывали все остальные. Именно это и произошло с отцом: в плавучей тюрьме, где он сидел, началась эпидемия холеры. Почти пятьдесят человек умерли, в том числе и отец. Его похоронили где-то на Лонг-Айленде, но мы не знали, где точно. Мама сказала, что, когда война закончится, мы найдем его могилу и поставим надгробный камень, но я думаю, она сама не верила, что мы сможем найти это место.