Ведьма из-за моря - Карр Филиппа. Страница 40

В первую неделю ноября, когда море было спокойно, как озеро, я попросила, чтобы меня сводили к «Зубам дьявола». Люди Колума изучили каждый дюйм этого участка моря и точно знали, где находятся эти предательские камни, скрытые водой.

Я увидела корабль, застрявший на камнях, — жалкое зрелище. Судно раскололось пополам: должно быть, острые камни распороли его. На борту были видны слова: «Санта Мария».

Я удивилась, почему эта женщина была на корабле. Она, наверно, путешествовала с мужем. Может быть, он был капитаном этого судна? Странно, что она ничего не помнила, но со временем она, конечно, вспомнит. Такой шок, который она испытала, мог лишить женщину памяти. Может быть, для бедняжки это было и хорошо, что она не могла ничего вспомнить. Во всяком случае, это избавило ее от лишнего горя, до тех пор, пока она не поправится.

Ребенок должен был родиться в конце декабря, как сказала мне повитуха. Я думаю, причиной спокойствия женщины была ее беременность: для нее самым важным было здоровье ребенка, и я решила предоставить ей полный покой, ибо чувствовала свою ответственность за нее. В моей голове вертелась одна картина, от которой я не могла избавиться: люди, возвращающиеся в Морскую башню с мулами и факелами. Где они были? Я догадывалась, но не могла себе в этом признаться, это было свыше моих сил. Если бы это оказалось правдой, я не смогла бы остаться здесь.

У женщины должно быть имя, и, так как корабль назывался «Санта Мария», я решила называть ее Марией. Я спросила ее, согласна ли она, чтобы я называла ее этим именем?

— Мария, — медленно выговорила она и покачала головой. Я не поняла, согласна ли она, но мы стали называть ее так, и скоро всем она стала известна как Мария.

В декабре стало ясно, что ребенок должен скоро родиться. Приехала матушка провести с нами Рождество, вместе с ней — Эдвина и Ромелия. Пени ушел в море. Он был очень доволен, что ему разрешили это.

Груз, который привезли в первом плавании, дал большую прибыль, и все горели желанием повторить первый успех, правда, без потерь. Мы не стали много говорить о путешествии, потому что эти разговоры вызывали волнение, а я хотела, чтобы все порадовались празднику.

До Рождества осталась неделя, и я каждый день ожидала, что родится ребенок. Я настояла на том, чтобы повитуха жила в замке, потому что боялась, что пережитое Марией могло как-то повлиять на плод.

Я очень хотела, чтобы все было хорошо, и не потому, что Мария нравилась мне. С ней было нелегко. Ее отчужденность могла быть объяснена незнанием нашего языка, но, тем не менее, она держала себя так. Она принимала нашу заботу и помощь, как будто имела на это право, и не видно было, что она благодарна за это. Но, несмотря на это, я считала, что ее ребенок должен был жить. Плохие мысли, пришедшие мне в голову в ночь гибели «Санта Марии», не уходили, и я не могла избавиться от них.

Когда матушке показали Марию, она была очень удивлена. Я упоминала о ней в письме, но очень кратко. Почему-то все, кто впервые видел Марию, были ошеломлены. Это было нечто большее, чем красота, но я еще не могла понять, что это было.

— Какая красивая женщина! — сказала матушка, когда мы остались одни. — Значит, она с потерпевшего крушение корабля? И не может вспомнить, кто она? Одно определенно: она благородного происхождения, аристократка до кончиков ногтей. Куда она пойдет, когда родится ребенок?

— Я не знаю, она до сих пор не может вспомнить, откуда она.

— И она была на корабле? Очень странно!

— Я думаю, может быть, она была женой капитана корабля. Надеюсь, что после рождения ребенка память вернется к ней.

— Тогда, не сомневаюсь, она захочет вернуться в свою семью.

— Если она — испанка, это трудно.

— Нет сомнения, что она испанка. Я могла бы поговорить с ней немного на ее родном языке, если я его вспомню. Мой первый муж был испанцем, как ты знаешь, и, пока мы с ним жили, я немного научилась говорить по-испански.

— Она была бы рада этому. Для нее, наверное, очень трудно не иметь возможности поговорить с кем-нибудь.

Позднее матушка поговорила с Марией, но, хотя Мария и рада была поговорить на своем родном языке, она не могла или не хотела хоть что-то рассказать о себе. Она сказала, что, кажется, была на каком-то корабле. Она смутно помнила шторм, как корабль пытался войти в порт. Почему она оказалась на корабле — для нее это оставалось загадкой, как в первый день ее появления у нас.

Матушка тоже считала, что после рождения ребенка память может к ней вернуться.

Вечером в канун Рождества у Марии начались схватки. Дженнет сообщила мне об этом, я немедленно послала за повивальной бабкой, но ребенок уже родился, не дождавшись ее. Она вошла в комнату и увидела красивую маленькую девочку. Она была поражена.

— Все хорошо? — с нетерпением спросила я.

— Мне еще не приходилось помогать при таких легких родах.

Мария лежала спокойная и красивая. Красный полог был отодвинут, и я подумала: «На этой кровати бедная Мелани много раз страдала при выкидышах и, наконец, умерла, пытаясь дать Колуму сына, которого он хотел. Теперь на этой кровати родился ребенок — сильный, здоровый ребенок!»

Это был странный рождественский день. Мы, как обычно, веселились, но все было не так, как обычно. Я не могла забыть, и матушка, и Эдвина, что под нашей крышей родился ребенок.

Было угощение, пели песни, играли, но мысли мои были в Красной комнате, где лежала Мария со своим ребенком. Я принесла ей детскую кроватку, в которой лежали мои дети, когда были грудными, а теперь в ней была хорошенькая девочка.

На следующий день после Рождества мне на лестнице встретилась Эдвина. Она выглядела какой-то напряженной.

— Эдвина, что-нибудь случилось? Ты чем-то… обеспокоена?

— О, ничего, Линнет! Мои фантазии, ничего больше.

— Но ведь что-то есть, Эдвина?

— Просто я чувствую, что здесь что-то изменилось, что-то здесь…

Я в недоумении взглянула на нее. Матушка как-то сказала: «У Эдвины живое воображение. Это потому, что в ее роду была ведьма». Иногда у нее появляются особые способности.

Я вдруг занервничала, хотя за минуту до этого готова была отбросить фантазии Эдвины. Она схватила меня за руку.

— Будь осторожна, Линнет! В этом доме есть что-то нехорошее.

— Что ты имеешь в виду? — резко спросила я.

— А, одна из фантазий? Я знаю, что это такое: это чайки кричат, будто предупреждают нас о чем-то.

Но она жила у моря, привыкла к крикам чаек, к таинственному шуму, когда волны врывались в пещеры или перекатывались через камни.

Нет, она чувствовала что-то зловещее. О да, этот дом был зловещи!. Я давно это подозревала, задолго до появления Марии и той ночи, когда увидела мужчин, возвращающихся в Морскую башню со своими фонарями. Но я скрыла свой страх от Эдвины.

Мы посмеялись над ее «фантазиями»и сделали вид, что забыли, но слова Эдвины не выходили у меня из головы.

Почти сразу после родов Мария стала вставать. Она удивила меня не только быстрым выздоровлением, но и отсутствием всякого интереса к своему ребенку. Дженнет с удовольствием взяла девочку к себе, ухаживала за ней и приносила матери только тогда, когда наступало время кормления, но строго следила за тем, чтобы это происходило регулярно.

— Не по-человечески, — ворчала Дженнет. — Чужестранка, что с нее возьмешь!

Девочка была хорошо сложена и здорова. Мне стало жаль ее, я принесла ее в детскую и показала своим детям. Коннелл не обратил на нее внимания, но маленькая Тамсин, которой было два года, была очарована ею. Она ходила за Дженнет, когда та носила девочку на руках, и любила смотреть на нее. Девочка интересовала ее больше, чем игрушки.

— Какие у тебя планы? — спросила я Марию. Она рассеянно посмотрела на меня, то ли не понимая, то ли притворяясь, что не понимает меня.

— Конечно, сначала ты должна оправиться после родов, — сказала я. — Мы можем это решить, когда ты полностью поправишься.

Но ее совершенно не интересовало будущее.