Тафгай 3 (СИ) - Порошин Владислав Викторович. Страница 50
- Ещё в сугроб или обратно в ресторан? Лимонадику налить? – Спросил я, вернув Васильева на ноги. – Я тебе, балбесина, сказал, чтоб ты одну забросил, зачем второй раз на ворота полез? Ты же чуть Боброва с инфарктом в больницу не отправил!
- Закрепить хотел, - пробубнил Валерий Иванович.
- В восьмом матче с Канадой только попробуй так в самом конце закрепить, клюшку вставлю в одно место, - зло прошипел я, вспоминая восьмой московский матч суперсерии 1972 года, которая ещё только грядёт, где Васильев знатно напортачил. – Пошли кофе тебе горячего налью. Балбесина.
- Не обзывайся, я плохого тебе ничего ещё не сделал, - Валера тяжело вздохнул, пошатываясь, пошагал следом.
В фойе нашу парочку перехватили испуганные Мальцев и Харламов.
- Мужики вы это, чего? – Накинулся на меня Саша Мальцев.
– Зачем драться сразу? Можно же сначала поговорить, - добавил Валера Харламов.
- Чё говорить-то? Поговорили уже, - глянул исподлобья сначала на меня, а затем и на друзей наш бесстрашный защитник.
- Спокойно, освежились снежком на свежем воздухе, - я похлопал по плечу динамовского отчаянного здоровяка с мокрыми волосами. – Сегодня догуливайте, завтра отлёживайтесь. У нас кроме молодых шведов ещё товарищеский матч с чехами. Чует моё сердце, если проиграем, выпрут Всеволода Михалыча из сборной. Поднимут шумиху в газетах, что поспешили с назначением и гуляй. Или может, вы хотите обратно Тарасова с Чернышёвым? Что молчишь, Валерий Харламов №17?
- Наше дело играть, - пожал плечами армейский нападающий.
- Давайте потом на свежую голову поговорим, - сказал Саша Мальцев и потащил Васильева с Харламовым туда, где гремела музыка и танцевал народ.
«А с чего я наивный взял, что за Боброва будет «умирать на льду» вся команда? – я тоже пошёл на звуки музыки и веселья, чтобы выпить чашечку кофе перед сном. – Всё «Торпедо» точно биться будет, «Спартак» впряжётся, защитник Гусев, который у себя в ЦСКА на вторых ролях. А вот армейцы Михайлов, Петров и Харламов, и динамовцы Мальцев и Васильев – не знаю. Ладно, поговорим на свежую голову».
***
В воскресенье 19 декабря на Киевском вокзале около девяти часов утра я торчал с букетом роз как один большой тополь на Плющихе. Правда, старожилы говорят, что на Плющихе тополей никогда и не было, придумали их специально для одноимённого кино, ну и я на вокзале лишь временно ожидающий прибытия поезда из Тулы. Вообще все эти дни от своей Ирины я получал ежедневные телеграммы, которые были коротки и лаконичны. Например: «Привет из Смоленска целую тчк» или «Привет из Брянска целую тчк», и наконец, получил вчера «Привет из Тулы буду завтра в 9 Киевский вокзал 5 вагон тчк».
Поэтому сегодня я уже успел побывать на центральном рынке, что на Цветном бульваре. Поторговаться там с гостями из жаркого юга, которые меньше чем за три рубля одну розу продавать не желали. И лишь когда я предложил на спор десять раз поднять над головой самого крупного продавца, цена упала до двух рублей пятидесяти копеек. Потом я как бы, между прочим, рассказал, как недавно у нас в камере пыток выбивали из одного несчастного показания о «цветочной мафии», которая заполонила столицу. И букет в пятнадцать красных роз мне обошёлся, можно сказать по-божески, в тридцать рублей.
И сейчас граждане, которые на перроне встречали своих родных и близких, одним глазом высматривали поезд, что вот-вот должен был вынырнуть из-за поворота, а другим посматривали на меня. Либо их смущал мой рост, либо букет цветов, либо моё уже примелькавшееся по телевизору за время приза «Известий» лицо. Лишь когда состав, издав несколько длинных гудков, чтоб отпугнуть барышень с тонкой душевной организацией, начитавшихся «Анны Карениной» от акта самобросания на рельсы, остановился, каждый принялся искать только ему нужный вагон.
- Ваня! – Крикнула из-за спины толстой проводницы Ирина Понаровская.
И я, помахав букетом, «поплыл» сквозь толпу навстречу к своей любимой девушке. Что уж греха таить, истосковался за эти дни. А тут ещё парикмахерша Наталья из гостиницы на меня положила глаз. Пришлось ведь держаться из последних сил, чтобы не нарушить клятву верности.
- Это мне? – Первым на перрон выскочил Миша Плоткин и потянул свои ручки к букету роз.
- Это для самой красивой девушки, а не самого хитрожопому юноше, - ухмыльнулся я и наконец, обнял Ирину.
Затем полезли обниматься Толя, Коля и другие музыканты группы.
- Мы сегодня в Останкино в «Голубом огоньке» выступаем, - заулыбался пианист Савелий.
- Только название ансамбля пришлось сменить, - недовольно пробурчал Колян. – Прощай «Высокое напряжение», здравствуй «Лейся, песня». Тьфу, б…ь.
- Новую песню написал? – Встрял Плоткин, пока ребята выгружали аппаратуру на две металлические тележки носильщиков.
- Написал, петь будет Ирина, - я приобнял девушку в белой шубке. – А подпевать хрипловатым голоском молодого козлика будет Толик. Толик слышь? Подпевать будешь на бэке.
- Сейчас что ли? – Почесал затылок музыкант.
- Всенепременно! – Поднял указательный палец Плоткин. - Значит, сейчас едем на репетиционную базу, затем в гостиницу, мыться, бриться, питаться, а вечером в телецентр. Ну, товарищи носильщики время же идёт! За эту минуту в СССР уже выплавили почти 300 тонн стали, а вы всё телитесь! Поехали уже туда к автобусу.
Репетиционная база, куда Плотник закинул моих музыкальных ребятишек, находилась на Варшавском шоссе, в одном скромном ДК. Текст песни «Всё пройдёт» я сунул в руки пианисту Савелию, сразу же в автобусе. А сам вместе с Ириной всю дорогу долго и с большим удовольствием целовался. Продюсер Миша попытался было что-то недовольно пробурчать, но я лишь поинтересовался: «Не болит ли у него снова нос?». И этого хватило, чтобы этот самый любопытный орган не совался туда, куда не просят.
- Иван ты хоть примерно напой, как должны звучать куплеты и припев? – Пискнул профессорский сынок, когда в репетиционной комнате музыканты подключили инструменты и прочую аппаратуру.
- Куплеты и припевы, звучать должны так, чтобы душа сначала развернулась, воспарила, а затем обратно села и завернулась. – Я взял листок с текстом и прокашлялся и набрал побольше воздуха в лёгкие.
Вновь о том, что день уходит с земли
В час вечерний спой мне.
Этот день, быть может, где-то вдали
Мы не однажды вспомним…
- Что слух режет? – Спросил я продюсера Мишу, который сидел, заткнув уши пока я белугой орал один куплет и припев. – А вот профессору Лебединскому, точно бы зашло. Не дорос ты пока для прогрессивной молодёжной музыки. Ну, «Лейся, песня» дальше сами. Мне без голоса в хоккей играть нельзя, ребята не поймут.
- Замечательная песня, - пустила маленькую слезинку Ирина Понаровская.
***
Целый день я провёл с музыкантами. Поспал меленько в репетиционной, пока они колдовали над новым музыкальным шедевром, делая небольшие перекуры, чтобы вдоволь поругаться. Затем вместе с ними съездил в гостиницу «Советскую», где каким-то чудом моих ребятишек разместил продюсер Миша. Сходил в ресторан на обед. А к часам пяти вечера помог ребятам занести инструменты в телецентр Останкино. Сердце советского телевидения встретило нас бесконечными коридорами, по которым нас водила ассистентка главного режиссера новогоднего «Голубого огонька».
- Инструменты вам не понадобятся, - сразу горчила музыкантов невысокого роста полненькая женщина ассистент режиссёра. – Возьмёте гитары в руки. И всё.
- А барабаны, синтезатор, - чуть не заплакал Савелий, которого из «Огонька» таким приёмом с ходу вычёркивали.
- Барабаны? – Задумалась женщина. – Дадим вам в руки две трубы, только во время записи не вздумайте дуть.
- Так что я зря всё это тащил?! – Не выдержал я, обвешанный с ног до головы сумками разной величины. – Синтезатор, между прочим, весит килограммов двадцать, плюс ещё всякие колонки.
- Вам товарищ грузчик по специальности носить полагается! - Топнула ножкой ассистентка, – Да, сначала мы планировали делать запись в живую. Но было решено, от такой затеи отказаться.